Мао Цзэдун - Александр Панцов

Мао, разумеется, с посланцем Никсона не встречался и не только из соображений протокола. В то время он был невысокого мнения об этом бывшем профессоре Гарварда. «Киссинджер — вонючий ученый», — сказал он одному из руководителей Северного Вьетнама Фам Ван Донгу за несколько месяцев до визита советника президента США в Пекин217.

Визит Киссинджера был секретным, однако по результатам переговоров стороны решили обнародовать коммюнике. По словам Чжоу, оно должно было «потрясти мир»218.

Так и произошло. Заявление о прошедшем визите было сделано одновременно обеими сторонами 15 июля. Президент Никсон, объявивший об этом, подчеркнул, что его помощник по национальной безопасности привез ему приглашение от премьера Чжоу, которое он «с удовольствием» принял219. Во всем мире затаили дыхание.

И вот, наконец, 21 февраля президент США с супругой прибыл в Пекин. В аэропорту их встречал неизменный Чжоу. Мао же нетерпеливо ожидал Никсона у себя в резиденции. В течение трех недель до его приезда он интенсивно лечился. И к моменту исторической встречи чувствовал себя гораздо лучше. «Его легочная инфекция не развивалась, а сердечная недостаточность почти исчезла, — пишет лечащий врач. — Отек уменьшился, но… из-за обострения хронического тонзиллита ему было трудно говорить. Его мускулы атрофировались после нескольких недель неподвижности»220. Он очень волновался перед встречей и жадно ловил телефонные сообщения о передвижении кортежа президента, беспрерывно поступавшие к нему в кабинет. Медицинские приборы из его комнаты были вынесены в коридор, а кислородные баллоны и все, что могло понадобиться в случае экстренной необходимости, спрятаны либо в огромный сундук из лакового дерева, либо за большие растения в горшках.

В 2 часа 50 минут пополудни Никсон в сопровождении Чжоу Эньлая и Киссинджера, а также помощника последнего Уинстона Лорда (будущего посла США в КНР), Ван Хайжун и переводчицы Нэнси Тан вошел в кабинет Мао. Никсон и Киссинджер нашли эту комнату не слишком прибранной. «Несколько книг были раскрыты на разных страницах и лежали на журнальном столике недалеко от того места, где он сидел», — отметил потом в своем дневнике Никсон221. «Кабинет Мао… скорее выглядел как пристанище ученого, нежели как комната для приема гостей всевластного лидера самой многонаселенной нации мира», — вспоминал Киссинджер222. Поддерживаемый Чжан Юйфэн Мао поднялся навстречу гостям и с трудом сделал несколько шагов223. Он взял руки Никсона в свои и пожал их. «Я не могу хорошо говорить», — промолвил он224. «Было заметно, что слова выходили из его могучего тела с большим трудом, — писал Киссинджер. — Они извергались из его голосовых связок отдельными рывками, и каждый раз казалось, что ему снова нужно собраться с силами, чтобы разразиться еще одной резкой тирадой»225. Он выглядел опухшим, то ли от водянки, то ли еще от чего-то. На самом деле он все еще не оправился от сердечной недостаточности.

Чувствовалось тем не менее, что Мао получал удовольствие от встречи. Он все время острил и старался создать непринужденную атмосферу. На все попытки Никсона придать беседе деловой характер Мао махал рукой в сторону Чжоу: «Это все не те вопросы, которые надо обсуждать здесь. Их следует обговорить с премьером. Я обсуждаю философские проблемы». Никсон трижды пытался вовлечь Мао в разговор о советской угрозе Китаю, но Председатель каждый раз уходил в сторону.

В итоге разговор перескакивал с одной посторонней темы на другую. Особенно Мао оживила шутка Никсона о «подружках» Киссинджера. Президент вспоминал: «Мао отметил сообразительность Киссинджера, который держал свою поездку в Пекин в секрете. „Он не похож на секретного агента, — сказал я. — Он просто единственный из всех занятых людей, который может съездить двенадцать раз в Париж и один — в Пекин, и никто об этом не узнает — за исключением, может быть, пары красивых девушек“. [Чжоу засмеялся.]

— Они этого не знали, — вступил в разговор Киссинджер. — Я их использовал для прикрытия.

— В Париже? — спросил Мао с притворным недоверием.

— Тот, кто использует красивых девушек в качестве прикрытия, должен быть величайшим дипломатом, — сказал я.

— Так вы часто используете ваших девушек? — спросил Мао.

— Его девушек, а не моих, — ответил я. — Я бы оказался в большой беде, если бы использовал девушек как прикрытие.

— Особенно во время выборов, — заметил Чжоу, в то время как Мао расхохотался»226.

Вот так они шутили на «философские темы». Впрочем, некоторые замечания были серьезны. «Наш старый друг генералиссимус Чан Кайши не одобряет это, — сказал Мао, поведя рукой вокруг. — Он называет нас коммунистическими бандитами». Ему было очень интересно, что ответит Никсон. Но тот парировал: «Чан Кайши называет Председателя бандитом. А как Председатель называет Чан Кайши?»227 Так ненавязчиво тайваньский вопрос был оставлен в стороне. Президент дал понять, что ради новых «друзей» не будет бросать старых.

Как бы между прочим Мао и Чжоу рассказали Никсону о неудачном побеге Линь Бяо. Они дали ему понять, что последний был представителем «реакционной группы», которая якобы выступала против нормализации китайско-американских отношений. При этом, правда, Мао попросил Никсона не рассказывать журналистам ни об этом, ни обо всем остальном, что они обсуждали. Никсон, естественно, заверил его в том, что «ничто не выйдет за пределы этой комнаты».

Вместо запланированных пятнадцати минут встреча продолжалась шестьдесят пять. Председатель начал уставать, и Чжоу нетерпеливо поглядывал на часы. Никсон заметил это и закруглил беседу. Мао встал, чтобы проводить гостей. «Однако вы очень хорошо выглядите», — сказал на прощание Никсон. «Внешность обманчива»228, — ответил Мао.

После этого Никсон вел переговоры с Чжоу, в конце которых 28 февраля в Шанхае было опубликовано совместное коммюнике, в котором, помимо изложения различных позиций сторон по целому ряду вопросов международной политики, подчеркивалось, что «прогресс в деле нормализации отношений между Китаем и Соединенными Штатами соответствует интересам всех стран»229.

Вслед за этим во время очередных переговоров с северовьетнамскими коммунистами, 12 июля 1972 года, Чжоу Эньлай смог искусно надавить на руководителей ДРВ, вынудив их пойти на уступки американцам, сняв лозунг отставки сайгонского президента Нгуен Ван Тхиеу230. После этого началась волна дипломатических признаний КНР. В сентябре 1972 года премьер-министр Японии Танака посетил Мао, и между КНР и Страной восходящего солнца были установлены дипломатические отношения. А через месяц состоялся обмен послами между КНР и ФРГ, а затем и многими другими странами.