Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Ложь звучит неубедительно, будто удар мяча о деревянный обод ракетки.

Чем ближе день отъезда, тем хуже я сплю. Мечусь во сне, просыпаясь в поту на перекрученных простынях. Я не могу есть. Теперь понимаю, что это за штука — тоска по дому. Я не хочу покидать дом, брата и сестер, маму, лучшего друга. Несмотря на напряжение, царящее в нашем доме, иногда просто невыносимое, сейчас я готов отдать все, чтобы остаться. Отец, хоть и причинявший мне боль всю жизнь, все же всегда присутствовал в ней. Он всегда стоял у меня за спиной — и вот теперь его не будет. Я чувствую себя отверженным. Столько лет я мечтал освободиться от отцовской опеки, и вот теперь, когда он отсылает меня, я не нахожу себе места.

В последние дни дома я надеюсь, что мама придет ко мне на помощь. Я смотрю на нее с мольбой. Она отвечает мне взглядом, в котором читается: «Я видела, как он разбил жизнь трем моим детям. Ты счастливчик: уезжаешь отсюда, и жизнь твою не придется склеивать по кусочкам».

Отец отвозит меня в аэропорт. Мама тоже хотела поехать, но ее не отпустили с работы. Так что вместо нее с нами едет Перри. Всю дорогу он болтает без умолку. Я не знаю, кого он пытается подбодрить — меня или себя. «Только три месяца, — говорит он. — Будем обмениваться письмами, открытками. Увидишь, все будет прекрасно. Тебя многому научат. Может быть, я даже приеду к тебе в гости».

Я вспоминаю «Часы посещений» — дурацкий фильм ужасов, который мы смотрели тем вечером, когда родилась наша дружба. Сейчас он ведет себя как тогда, как и всякий раз, когда боится, — ерзает, почти выпрыгивая из кресла. Я веду себя как обычно. Как кошка, брошенная комнату, полную собак.

5

АВТОБУС ИЗ АЭРОПОРТА доставляет меня на место после того, как стемнело. Теннисная академия Ника Боллетьери, выстроенная на месте старой фермы, где долгие годы выращивали помидоры, не впечатляет своим видом: это всего лишь несколько бараков, похожих на тюремные корпуса. И названия у них тюремные — «корпус В», «корпус С». Я оглядываюсь вокруг, почти готовый увидеть сторожевые вышки и колючую проволоку. Однако вместо этого вижу картину еще более зловещую: вдаль тянутся ряды теннисных кортов.

Солнце тонет в чернильной темноте окрестных болот, становится холоднее. Я в футболке поеживаюсь. Я-то думал, что во Флориде жарко. Местный служитель встречает меня прямо возле автобуса и провожает в барак. Он выглядит пустым и зловеще тихим.

Где же люди?

Все в учебном зале, объясняют мне. Через несколько минут начнется свободный час — время между занятиями в учебном зале и отбоем. Почему бы, предлагает служитель, тебе не пойти в рекреационный центр и не познакомиться с ребятами?

В рекреационном центре я вижу толпу из двух сотен буйных мальчишек и нескольких отчаянных девчонок. Все держатся небольшими спаянными группами. Самая большая компания кучкуется вокруг стола для пинг-понга, глядя на игру двух мальчишек и подзадоривая их оскорблениями. Прислонившись к стене, я внимательно оглядываю комнату. Некоторые лица мне знакомы, включая нескольких участников австралийского вояжа. Вон с тем мальчиком я играл в Калифорнии. А вон тот парнишка со злым лицом — мы сыграли с ним жестокий матч из трех сетов, это было в Аризоне. Все они, похоже, талантливы и бесконечно самоуверенны. Здесь, кажется, есть ребята со всего мира, с разным цветом кожи, разного роста и возраста. Младшему из учеников семь лет, старшему — девятнадцать. Всю жизнь я был номером один в Вегасе — и вот теперь я словно мелкая рыбешка в огромном пруду. Или болоте. А самые огромные рыбины — лучшие игроки в стране, малолетние супермены. Их компания, обосновавшаяся в дальнем углу, держится теснее всех.

Пытаюсь наблюдать за игрой в пинг-понг. Даже здесь я не смог бы выступить достойно. Дома никто не мог обыграть меня, а тут половина ребят явно разгромит меня в пух и прах.

Я не представляю, как смогу отвоевать свое место в здешней иерархии, как найду здесь друзей. Мечтаю вернуться домой прямо сейчас или хотя бы поговорить по телефону с родными. Но мне пришлось бы звонить за их счет, а отец, я уверен, не согласится нести подобные расходы. Мысль о том, что я не могу услышать голос мамы или Фили, даже если буду смертельно нуждаться в них, вгоняет меня в панику. Когда перерыв заканчивается, я спешу в свой барак и укладываюсь на узкую койку, мечтая поскорее раствориться в черном болоте сна.

«Три месяца, — говорю я себе. — Всего три месяца».

АКАДЕМИЮ БОЛЛЕТЬЕРИ часто называют тренировочным лагерем, на самом же деле она похожа на комфортабельную зону для заключенных. Да и не такую уж комфортабельную, если разобраться. Кормят нас какой-то бурдой: отвратительное мясо; студенистая масса, изображающая рагу; рис, политый неаппетитным серым соусом. Спим мы на шатких койках, рядами стоящих вдоль фанерных стен в армейских бараках. Встаем на рассвете и ложимся спать вскоре после ужина, редко покидаем территорию академии и почти не общаемся с окружающим миром. Как и положено заключенным, мы либо спим, либо работаем, точнее тренируемся. Мы отрабатываем подачу, игру у сетки, удары справа и слева, время от времени играя друг с другом, чтобы установить в нашей компании иерархию, определив сильнейших и слабейших. Мы похожи на гладиаторов, которых натаскивают в недрах Колизея, — по крайней мере тридцать пять орущих на нас инструкторов явно чувствуют себя надсмотрщиками над рабами.

Между тренировками мы изучаем психологию тенниса. Мы учимся психологической устойчивости, позитивному мышлению, визуализации. Мы закрываем глаза и рисуем себя на пьедестале Уимблдона, воздевающими над головой золотой кубок. Затем мы отправляемся на аэробику, силовые тренировки или на стадион, где бегаем до упаду.

Постоянное напряжение, жесткая конкуренция, номинальный надзор со стороны взрослых — мы медленно превращаемся в животных. Живем по законам джунглей — эдакий «Повелитель мух», только с мальчиками в спортивной форме и с ракетками. Как-то двое мальчишек — белый и азиат — поссорились вечером у себя в бараке. Белый, оскорбительно отозвавшись о цвете кожи оппонента, вышел. Азиат же целый час разминался, стоя в центре барака: растягивал мышцы, встряхивал мускулы рук и ног, вращал шеей. Проделав полный комплекс движений дзюдо, он тщательно, методично перебинтовал лодыжки. Когда белый мальчик вернулся, азиат подпрыгнул, выбросил ногу вперед и нанес сокрушительный удар, вдребезги разбивший челюсть обидчика.

Особенно шокировало нас то, что ни один из участников этой истории не был исключен из академии. Этот случай только усилил ощущение царящей вокруг анархии.