Повесть об отце - Антонина Малютина

Однажды он должен был отвечать на 60 писем.

Не умевший отдыхать, вечный труженик, отец рассматривал больницу как дом отдыха. Пришлось ему лечь на больничную койку в связи с застарелой болезнью ноги. Он и тут не унывал. Любовался природой. Стройные высокие сосны, окружая здание, звенели вершинами и, казалось, пели гимн нескончаемой, вечной красоте и жизни на земле. Среди больных отыскивались книголюбы, чтившие классику и современную литературу, и это бесконечно радовало отца. Музыковеду Н. М. Бачинской в Москву он сообщал, что после больницы надо было отвечать на сто писем, пришедших за это время.

Его ответы друзьям никогда не были ни назойливыми, ни скучными.

«Сколько свежести в вашем письме, сколько громадных чувств! — восхищался Н. Вирта. — Не напиши вы, что вам столько лет, — сроду бы не подумал, что вы в столь почтенном возрасте».

Когда одна ярославская знакомая прислала ему коротенькое письмецо с оговоркой, что не хочет тревожить больного, он ей возразил:

«Наоборот, я только и хочу движения, жизни, горения чувств и мыслей… Я ничуть не ощущаю своих годов, а словно начинаю жить сначала — так все интересно в жизни. И тоска только о том, что не смогу разжечь в сердцах некоторых людей этого энтузиазма, этой жажды жизни!»

Десять лет Малютину писал из Красноярска певец сибирской природы Николай Устинович, он рассказывал о своих путешествиях по краю, о творческих замыслах и новых книгах, о литературных новостях, например, всесибирской конференции писателей в связи с 25-летием журнала «Сибирские огни» (1947 г.), присылал свои произведения «Лесная жизнь», «Зеленый клад», «Дорогие гости», «Сокровище Приангарья».

22 года продолжалась переписка с Сергеем Сартаковым, дружба с которым началась еще в Енисейске и Красноярске. Малютин искренне сожалел, что избрание на руководящую работу в Союз писателей РСФСР оторвало Сергея Венедиктовича от родной Сибири, и утешался тем, что сибирская тема продолжает звучать в его творчестве. Сартаков писал Малютину:

«… Как Вас не любить, славный Вы…», «С восхищением читаю Ваши письма, в которых Вы весь как на ладони: веселый, живой, подвижный. Жаль, что нам вместе в Москве никак побывать не приходится, мне кажется, что не я Вас, а Вы меня по Москве бы водили, такой Вы неутомимый».

Сергей Венедиктович знакомил со своей литературной и общественной работой, поздравлял с праздниками и юбилеями, дарил свои книги и интересовался мнением читателей о них, а читателям они неизменно нравились невыдуманными описаниями морозной и летней тайги, выхваченными из действительности образами героев. Так, в августе 1946 года Сартаков подарил «на память о Сибири и сибиряках» свою книгу «Домой». 2 ноября 1952 года он сообщал, что Севастополь и Кишинев начали свой театральный сезон инсценировкой романа «Хребты Саянские», что оба тома этого романа выходят одной книгой страниц в девятьсот.

Как-то я получила от отца из Красноярска письмо, датированное 17 декабря 1953 года. В нем рассказывалось, как со знакомой библиотекаршей он заходил к Сартаковым, жившим тогда по улице Ленина. Вот отрывок из письма:

«Встретила нас Софья Семеновна (жена писателя. — А. М.) очень хорошо и обратно не отпустила меня — уговорила остаться ночевать. А Ия пошла в бибколлектор закупать книги для библиотеки. Сережа был дома и весь вечер провели в разговорах. Он работает над третьим томом «Хребтов», показывал рукописи. Я все пересматривал его библиотеку, размещенную в трех шкапах. При мне получились с почты четыре экземпляра «Каменного фундамента» из Будапешта, изданного там на венгерском языке. Изданы хорошо. Есть переводы его книг и на болгарском и на чешском и польском языках.

Вечером Софья Семеновна демонстрировала кинофильмы «Великий писатель Н. В. Гоголь и его произведения», потом «Советские курорты» и еще фильм «Вешняки». Сережа уходил в издательство, там получили матрицы «Хребтов», которые будут здесь печататься».

В память об этом красноярском вечере осталась книга Сартакова, только что выпущенная краевым издательством, — «Плот идет на Север». На ней была трогательная надпись:

«Милому Ивану Петровичу Малютину, неутомимому собирателю и хранителю жемчужин литературы русской, ветерану поэзии XX века, от автора».

В 1957 году в Челябинск прислал письмо Владимир Германович Лидин, приглашавший в Голицынский дом отдыха месяца на два-три отдохнуть и поработать. Он сожалел, что мало пришлось поговорить при встрече:

«Надеюсь, что Вы еще побываете в Москве и мы с Вами хорошо побеседуем».

Одним из самых ярких челябинских впечатлений была встреча в 1954 году с А. А. Фадеевым, который приезжал на Урал для работы над романом «Черная металлургия».

О том, как радостно было увидеться с автором знаменитого «Разгрома», Малютин 18 января 1955 года сообщал В. Д. Бонч-Бруевичу:

«…Была у меня интересная встреча с Александром Александровичем Фадеевым. Двадцать пять лет не видались. Высокий, здоровый, как Шаляпин, с белыми волосами, чуть не задушил меня в своих богатырских объятиях и крепко целовал. Вспомянули, как он был у меня в Ярославле в парке в красном домике, всякую мелочь помнит, обо всем расспрашивал, про жену, про дочь и т. д. Он жил здесь на окраине города на даче и писал книгу о металлургах — будет два тома. Очень он меня поразил своей простотой, сердечностью, встретились, как два родных брата или сын с отцом».

В конце письма упоминается, что Фадеев 3 октября улетел в Москву — готовиться ко Второму съезду писателей СССР (1954 г.). Об этих памятных свиданиях рассказывалось и в письме Е. З. Балабановичу, что хотя А. Фадеев в Челябинске на даче километров за семь от города, но «жил уединенно, никуда не выезжал и никого не принимал» — писал книгу о металлургах. Все же писателя упросили прочитать две главы в Союзе писателей. Он согласился. Привезли его в Союз 27 сентября часа на три.

«Мы ездили с писателем А. Шмаковым… И вот с Фадеевым пообедали у него и поговорили. Фадеев интересно рассказывал о разных заграницах, о встречах с различными людьми, о Бернарде Шоу, которому было 90 лет, но он был такой живой и интересный».

«Александр Александрович, — говорится далее, — отнесся ко мне чрезвычайно хорошо. По скромности моей я ничего и никак не ожидал подобного. Записал в мою книжку свой адрес и просил приезжать в гости. А я говорю:

— Нынче уж на съезд писателей трудно будет попасть — вот у меня есть старенький билет от Первого съезда. Двадцать лет ему, так с ним наверное не пропустят.