Частная жизнь парламентского деятеля - Эдуар Род

Шепот пробегал на его пути, тот нескромный и лестный шепот, какой сопровождает героев дня всюду, где они не показываются… В некоторых группах, составленных из лиц степенных, спрашивали: что означает его неожиданное присутствие и обсуждали крепкое рувопожатие президента, наблюдая за всеми его движениями. Тесье, не обращая ни на что внимания, машинально пожимал протягивавшияся к нему руки и разсеянно отвечал на предлагаемые ему банальные вопросы, так что если-бы прислушался, то мог бы услышать как воврут него повторяли:

— С ним что-то случилось?.. Что бы с ним такое было?..

Но он не слушал. Безпокойный взор его озирал толпу и наблюдатели говорили:

— Он ищет кого-то?..

Первая фигура, замеченная Мишелем среди равнодушных, был Граваль, с его бакенбардами с проседью, безукоризненно подстриженными и мутными глазами, прикрытыми очками в золотой оправе. Он хотел избежать его, но не мог. Граваль, заметивший его, пошел в нему на встречу, с улыбающимся лицом, протянутой рукой, дружеским, почти фамильярным жестом:

— Как я рад вас встретить, cher monsieur, и поблагодарить вас… Да, поблагодарить. Я знаю, что с вами советывалась… И не могу вам выразить, как я польщен вашим лестным обо мне отзывом… Короче сказать, все решено сегодня поутру… мне дан был положительный ответ… и свадьба произойдет в возможно скорейшем времени. Вы знаете, что моя невеста разсчитывает на то, что вы будете у нее свидетелем. И вы были так добры к ней… Впрочем, вы увидите ее сегодня вечером… она должна приехать.

Он говорил все это с развязностью коротко знакомаго человека и каждое его слово точно ножем резало душу Тесье. Разговаривая с ним, Граваль, довольный тем, что может публично показать свою близость с ним, отвел его в уголов камина и охранял от других знакомых. За ними зорко наблюдали, спрашивая себя:

— О чем они могут так долго разговаривать?

Между тем Диль, только что прибывший и заметивший эту маленькую сцену, пробрался за спину Граваля и сказал, ударив его по плечу:

— Поздравляю, mon cher!..

Граваль удивился:

— Как? вы уже знаете?

— Само собой разумеется все всегда узнается немедленно.

И прошел дальше, бросив на Тесье недобрый взгляд, зоркий, пронзительный; которым он как будто заглядывал на дно совести людской и черпал там презрение.

— Понимаете вы это? — начал Граваль.— Дело, решенное всего лишь несколько часов тому назад…

— Ничто не остается тайным,— отвечал Мишель. Вот единственная фраза, какую извлек из него Граваль и счел нужным подтвердить ее:

— Ничто не остается тайным, вы правы, cher monsieur… люди вечно суют свой нос куда не следует. Стоит шевельнуть пальцем человеку и если он пользуется известностью, то весь свет об этом тотчас узнает… Да, верно, нячто не остается тайным…

Наконец Граваль, увидя, что Мишель не отвечает, оставил его, боясь, как бы не досадить ему и предоставил ему смешаться с толпой черных фраков и декольтированных платьев, Тесье обошел анфиладу салонов, на каждом шагу останавливаемый разными лицами. Но вдруг, разговаривая с Пейро, он почувствовал, что весь похолодел: де-Керие проходила в некотором разстоянии, не видя его, в сопровождении Бланки. Она его увидела и остановилась как ввопанная; повернув в нему голову, она побледнела, бросила на него долгий взгляд и пошла дальше как раз в ту минуту, как де-Керие обернулась, ища ее глазами. Мишель тоже побледнел и таким отчаянным взглядом проводил ее, что Пейро невольно последовал за направлением его взгляда, но не увидел, кому он был предназначен. Вокруг них шептались:

— Завтра надо будет прочитать Ordre; мы узнаем может быть, что означает его присутствие здесь…

Тесье, пожав руку журналисту, направился в выходу.

Но он не мог так уехать; ему страстно хотелось хоть раз еще увидеться с Бланкой. Как она хороша в своем бледно-розовом платье, со смертельной грустью на лице! Тесье вернулся, обошел все залы и, наконец, увидал ее под руку с Гравалем: любезно разговаривая с историвом, m-lle Эстев улыбалась ему. Мишель не выдержал; действительность разбила его мечты. Он уехал.

— Зачем он приезжал? — говорили во многих группах. — Пейро мысленно задал себе тот же вопрос и вдруг услышал, как Диль отвечал кому-то своим шипящим голосом:

— Да, они скоро станут близки с Гравалем. — Вы ведь знаете, что Гравал женится на m-lle Эстев, этой вот худенькой, белокурой молодой девушке, которая, видите, входит в залу, Кажется, Тесье и устроил эту свадьбу.

Только через два дня Мишель был в силах заговорить с женой о Бланке.

— Я хочу сообщить тебе одну интересную новость,— сказал он ей во время завтрака,— m-llе Эстев выходит замуж.

У Сусанны вырвалось движение еще недоверчиваго изумления.

— Да? за кого же? — снросила она.

— За бывшаго депутата, историка Граваля.

С минуту Сусанна колебалась.

— Хороший брак, нечего сказать,— вырвалось у нея недружелюбное восклицание, но молодая женщина сейчас же поняла, что эти слова были глубоко неприятны ея мужу и пожалела о том, что сказала.

— Вероятно с тобой советовались? — спросила она.

— Да, со мной советовались,— сухо ответил Тесье.

Точно невидиная сила подталкивала Сусанну встать, подойти в мужу, обнять его голову и сказать:

— Ты поступил честно, я тебя люблю. — Но она не двинулась; другое еще более сильное чувство остановило ее. Она молча думала о том, что сейчас услыхала. — Да, Бланка выйдет замуж, но ведь она вечно будет стоять между нею и мужем, потому что Мишель любит ее по прежнему. Разве важно то, что их разделит еще более непреодолимая преграда? Что в том, что и Мишель, и молодая девушка ставят новыя препятствия чувству? Ведь их любовь сильнее всего; они не будут видаться, будут страдат, но страсть от этого не исчезнет. Вдруг в голове Сусанны мелькнула нехорошая мысль: кто знает, разъединит ли их этот брак? Может быть, наоборот, он поможет Бланке упасть в объятия Мишеля? Кто знает, не думали ли они об этом? Помолчав немного, Сусанна сказала недружелюбным тоном:

— Я надеюсь, что она будет счастлива.

Тесье ничего не ответил.

Лауренция, слушавшая все время молча, громко сказала:

— Когда я выросту, я выйду замуж за маму.

— Дурочка,— ответила Анни,— разве это можно?

Сусанна поцеловала малютку.

— Правда нельзя? — спросила у нея Лауренция.

Мишель даже не улыбнулся.

Завтрак окончился, муж и жена разошлись каждый в свою сторону. Ни дружеским словом, ни улыбкой не обменялись они.

VII.

Иногда жизнь людей, занятых общественной деятельностию, складывается в мучительное существование. С виду они вполне поглощены множеством внешних и разнородных обязанностей, а в действительности, только роковая тайна держит их в своей власти. Они движутся, работают, борятся, являются перед публикой, направляют желания толпы или господствуют над ней, завоевывают себе известность и богатство, посторонние зрители восхищаются ими, им завидуют, считают вполне счастливыми, видя, что их тщеславие удовлетворено, предполагая, что они могут дать волю всем своим высоким способностям, свободу развиваться лучшим сторонам своего “я”. На деле же не то: в глубине души этих избранников живет чувство более могучее, нежели их деятельность или честолюбие.

Они преодолевают препятствия, мешающия их славе или успеху предприятий, а в самых укромных тайниках их сердца гнездится скорбное подавленное чувство. Свет считает, что у этих людей есть все, но им не достает именно того, чего они горячо желают и для достижения заветной цели они ничего не могут сделать, так как страшное препятствие находят в самих же себе. Чтобы завоевать славу, могущество, чтобы стать в первых рядах общества, у них нашлось много сил, было большое искусство бороться, но, в этом отношении, все их способности не могут помочь им, или вернее, служат только на то, чтобы мучить себя же, смирять свои желания, заставляют героически отступать перед простым разрешением задачи, к которому так скоро, инстинктивно приходят обыкновенные люди. Они знают свет и все противоречия нашего современнаго общества, знают, как мало ценит оно добродетель, как широко понятие о долге и как презирают всех, кто вместо того, чтобы удовлетворять своим желаниям, подавляет их; им отлично известно, что самому большему осуждению они подвергнутся за эту борьбу, которая именно и обратит им в вину то, что для других составляет только случайность или привычку; они вспоминают, что общественное мнение снисходительно смотрит на смелых, которых принимает за сильных духом и не одобряет колеблющихся, считая их слабыми и все эти мысли, все искушения с страшной силой волнуют их кровь, усиливают горячку желаний. Но они не сдаются и с горем на душе, с растерзанным сердцем продолжают свое дело, играют свою роль, остаются безупречными и молчаливо завидуют тем, кто просто отдается внушениям своих инстинктов. Маленькое утешение находят они в сознании своего нравственнаго превосходства. Иногда люди эти окончательно торжествуют и никто кроме них самих не знает этого, только им понятно, какою ценой куплен этот триумф; внутренняя трагедия развивается в тишине и неизвестности. Иногда они бывают побеждены, падают и тогда падение тем смертельнее, чем с большей высоты оно совершилось. Общественное мнение терзает их еще яростнее, если они долго заставляли себя уважать; упреки самые незаслуженные так и сыпятся на них: их называют слабыми, потому что их воля наконец разбилас, их выставляют лицемерами, так как они стыдятся своей вины, развращенными за то, что их совесть ясно указала им всю глубину пропасти.