Первый меч Бургундии - Александр Зорич

Карл оскользнулся на припорошенной снегом луже замерзших помоев, с трудом удержал равновесие и замолчал.

- Извините, герцог, но справедливости ради я должен заметить, что Вы выставили круглым дураком отнюдь не себя, а Тристана, префекта Ложи Нарбоннских Ткачей.

- Софистикой будешь девкам мозги пудрить! Дураком выставлялся я, Карл, герцог. И обтекал тоже я - Карл, герцог.

- Заклинаю Вас: тише, - сделал большие глаза Жануарий. - Деревня не снесет столь быстрой смены гостей - от префекта до герцога. Смерды примут Вас за оборотня, а меня - за Ваш фантастикум, и выдадут духовным властям.

- Смерды лишены понятий о чести, - огрызнулся Карл.

- Зато они наделены понятиями об алчности, - парировал Жануарий. - Поэтому лучше всего завернуть в церковь и там спрятать Золотое Руно.

Только после этих слов Карл спохватился - тяжелый барашек на цепи по-прежнему болтался в его левой руке, как кадило.

- Что же ты раньше не предупредил? - спросил Карл, резко сворачивая к высоким церковным дверям.

В церкви было пустынно. Карл юркнул в исповедальню, Жануарий остался на стреме. Карл перепаковался за три минуты, застегнул последний крючок и, стоило ему покинуть исповедальню, как в церкви появились ещё двое. Мальчик в охотничьей шапчонке с пером вальдшнепа и девочка в длиннополой шубе. У обоих в руках были глиняные снегири. У мальчика - один и у девочки - один. Третий сейчас грелся за пазухой у Жануария.

- Мессир Тристан, мы хотели говорить с Вами, - сказала девочка прямо с порога.

- На две темы, - значительно добавил мальчик.

Карл сразу узнал детей покойного Эстена и Эмеры. Судя по лицам и голосам, девочке было лет двенадцать, мальчику - не меньше десяти.

- Ну, - лицо Карла непроизвольно расплылось в улыбке, - и на какие же темы?

- Во-первых, - начал мальчик, снимая шапчонку и вытирая рукавом со лба отсутствующий пот, - Ваш слуга похитил одну нашу вещь.

- Разумеется. Мне нужна была твердая уверенность в том, что Вы предпримете преследование, монсеньор, - Жануарий отвесил мальчику глубокий поклон и возвернул глиняного снегиря.

Монсеньор строго кивнул и, приняв птицу, передал её своей сестре. Чувствовалось, что чересчур легкая победа над грабителем сбила его с толку.

- Его зовут Поль-Антуан, - быстро вмешалась девочка. - А меня Констанца.

- Да кому это интересно? - раздраженно бросил её брат, психоаналитически сверкнув глазами. - Видите ли, монсеньоры, - продолжал он, обращаясь к Карлу и Жануарию, - наша мать добрая женщина, но смерть Эстена слишком...

- Нехорошо называть отца просто "Эстеном", - машинально поправил Карл.

- Он не отец, а просто так - дядя, - сказал Поль-Антуан. Чувствовалось, что эта формула была им отработана на многих слушателях. - Поэтому я и говорю "Эстен".

Поль-Антуан нравился Карлу всё больше и больше. Он помнил себя точно таким же бараном.

- Ладно, говори как хочешь, - сдался герцог. - Так что там ваша мать?

- А Вы правда троюродный дядя Мартина? - выпалила Констанца.

Поль-Антуан снова сверкнул глазами, открыл было рот, но промолчал. Сообразил, что ему тоже интересно.

Вопрос застал Карла врасплох.

- Нет, - ответил он. Не потому, что видел в этом "нет" некую педагогическую или политическую выгоду, но лишь потому, что лгать в стенах храма полагал ублюдочной низостью. По этой же причине он не исповедовался уже восемнадцать лет. - Я не троюродный дядя Мартина, я ему вообще не родственник.

- Значит, Вы точно герцог Карл, - торжествующе сказал Поль-Антуан.

- С чего ты взял? - спросил Карл, краснея и чувствуя, что земля уходит у него из-под ног. Вся конспирация летела в тартарары.

- Мы иногда с Мартином рисовали Вас. И он всегда рисовал на Вашей шее золотого барашка.

- Правда, на тех рисунках Вы очень красивы и ещё у Вас на плече сидит сокол, - заметила Констанца. - Поэтому мы с Поль-Антуаном спорили, пока шли сюда - Вы это или не Вы.

- А сейчас я, конечно, уродец каких мало. И сокола при мне нет.

- Ой, - Констанца чуть не расплакалась. - Что Вы, монсеньор, Вы хороши почти как Мартин.

Час от часу не легче. Жануарий понял, что разговор пора спасать.

- Простят ли низкого слугу маленькие господа, если я спрошу, не пора ли перейти к сделке?

- Простят, - ответил за детей Карл, догадываясь, к чему клонит Жануарий, и расстегивая крючки на камзоле один за другим.

Зато Констанца и Поль-Антуан явно не поняли, о какой сделке идет речь, и растерянно переглянулись. Пока Карл извлекал орден на свет, Жануарий продолжал:

- Вы ведь, маленькие господа, догнали нас не столько ради птички, сколько ради того, чтобы неплохо заработать парой-тройкой правдивых историй о Мартине. Только Ваши мысли немного сползли в сторону. Верно?

- Верно, конечно, - пожал плечами Поль-Антуан. - Я к тому и клонил, что наша мама плохо ведет дела. А мы их выпрямляем.

- Вы-прав-ля-ем, - подсказала Констанца шёпотом.

- Считайте, что уже выправили, - сказал Карл, протягивая агнца Поль-Антуану.

- Так сразу? - ахнул тот.

- Да. Чтобы не боялись обмана.

- Мы - никогда, - горячо уверил его Поль-Антуан, быстро пряча агнца в торбу, из каких кормят лошадей зимой или когда лень распрягать.

С плеч Карла свалились сорок фунтов дерьма. Ну хоть чем-то. Очень уж жаль Эмеру и её детей тоже жаль.

Стоило агнцу исчезнуть в торбе, как Констанца, словно бы желая упредить Карла во всех его вопросах и тем добросовестно отработать Золотое Руно, зачастила:

- Мартина мы знаем с прошлого лета, когда он и его приемные родители переселились в наш замок. Их Эстен пригласил. Мартина мы не очень часто видели, потому что мама его боялась и говорила, чтобы мы с ним не дружили. Но у Мартина было много разного и мы ходили к нему тайком смотреть миниатюры в книжках, слушать про историю и про разных зверей.

- А потом она втюрилась в Мартина, как Лесбия в Катулла, - ввернул Поль-Антуан, бесцеремонно ткнув пальцем в Констанцу.

Прозвучало неожиданно живо. Жануарий хмыкнул. Констанца безо всякого аффекта сказала:

- Вздор. А Лесбия твоя совсем Катулла не любила, иначе бы он не истратил на неё столько слов.

Трюизм явно был отчеканен в своё время Мартином. Карл подумал, что к своим двенадцати плюс-минус год Констанца обзавелась завидным самообладанием. И, видимо, завидным багажом суждений на все случаи жизни. Подтверждая его мысли, Констанца продолжала:

- Уж если кто-то в Мартина и втюрился, так это ты, Поль-Антуан. Вспомни как ты всюду ходил за ним и всегда заикался, когда он с тобой здоровался.

- Ладно-ладно, - угрюмо пробурчал Поль-Антуан. - Я зато не оставлял в его дверях записочек и не рвал из "Большого Физиолога" кое-каких картиночек. Потому что я сам себе такая картиночка.