Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии - Александр Перцев

В этом жанре мы и намерены писать дальше.

Мы будем исходить из непедагогичного, но особо очевидного ныне допущения, что человек всегда более всего интересуется самим собой.

Вопреки призывам моралистов, он раньше думает о себе, и только потом — о Родине, и лишь после этого — обо всем мире в целом.

Философы, правда, всегда делали вид, что они предпочитают обратный порядок: вначале думают о Вселенной, затем о Родине и только в последнюю очередь о себе. Это всегда было лукавством, так же как и попытка философов выдать себя за ангелов во плоти, которые живут между небом и землей в башне из слоновой кости.

Нет, философы — как и все люди на свете — думают в первую очередь о себе.

А думая о себе, человек приходит к неоригинальному выводу: он должен выглядеть в своих глазах и в глазах других людей достойно. Встречают по одежке, провожают по уму — то есть сразу же за критическим осмотром гардероба следуют требования к интеллектуальному дресс — коду. Ты должен предъявить свой умопостигаемый образ, который может устроить окружающих. По этой причине даже ребенок из детского сада каждый день сочиняет себе жизнь, изображая себя человеком достойным, а остальных вполне симпатичными либо крайне неприятными мальчиками и девочками (в зависимости от того, как они повели себя с ним). У лиц невысокого умственного развития эта привычка выдумывать себя и мир остается в детском виде до глубокой старости. Она выступает в неприкрытом виде. Эти люди ничуть не скрывают, что есть два типа фотографий, интересные и неинтересные, на которых их нет.

Однако и лица с высоким интеллектом никогда не отказываются от привычки придумывать себя окончательно. Просто они подают себя куда более солидно и утонченно. Картины, которые они рисуют, куда более масштабны. Существо простодушное способно нарисовать только свой красочный портрет в окружении шаржей на окружающих. Интеллектуал высокой пробы рисует панорамные полотна, изображающие мир до самого горизонта. Да что там говорить — не просто окружающий мир, но и весь космос, всю Вселенную.

Конечно же, на этой панораме изображены и другие люди, но центром мироздания выступает именно интеллектуал — философ. Только его отличает правильный взгляд на вещи; все остальные видят их однобоко, не под тем углом, искаженносубъективно. Мир изображается на панораме таким, что весь смысл этого мира подвигает человека разумного к совершенно определенным поступкам. Философия такого человека представляет собой описание мира с позиций его самого — образцового человека, находящегося в центре мира. Из того, как изображен мир, вытекает неукоснительная правота его, философа, вкусов, принципов и поступков. Если мир таков, достойный человек может поступать в нем только так, и никак иначе. Панорама космоса оборачивается вполне определенной этикой, а образцовым человеком — человеком вообще, носителем общечеловеческих ценностей и т. п. — оказывается именно философ, нарисовавший панораму мира. Из его картины следует, что именно он находится в центре мироздания, а из центра всегда лучше видно, как следует поступать на периферии. Значит, ему, философу, волей — неволей приходится подавать пример всему человечеству: «Делай, как я!».

Не надо думать, что такая философия создается мыслителем в первую очередь для навязывания окружающим. Нет. Она создается, в первую очередь, для собственного потребления. (Вспомните свои выдумки о мире в детском саду: в те времена вас интересовали только вы сами, и вы, не скрываясь, выдумывали мир, подходящий вам).

Философия, созданная философом, это, в первую очередь, его карта, обрисовывающая его театр боевых действий, а любая такая карта рисуется с точки зрения победителя. Философия, созданная философом, — его оправдание, его способ возвысить себя. Это тонкое искусство состоит в том, что философ описывает правила устройства космоса, истории им культуры так, что по этим правилам выигравшим оказывается именно он. Все остальные только думают, что они выиграли — и ошибаются.

Такая — собственная — философия дает колоссальную уверенность в себе. Почему ею не пользуются сегодня? Потому что преподаватели философии преподавали не свою философию, а чужую, ничейную, и слушатели не поняли, зачем эта ничейная стратегия (карта мира, панорама Вселенной) им преподается. Там, где философия преподается не пролетарскими мыслителями (или интеллектуальными пролетариями), право собственности на философию никто не оспаривает.

Каждый мыслитель излагает свою философию, а не чью‑то общую, стандартизированную министерством единомыслия.

А все прочие, прочитав ее в книгах или выслушав на лекциях, прикидывают, пойдет ли им это готовое интеллектуальное платье. Будут ли они выглядеть в нем столь же достойными и заслуживающими уважения, как его создатель — философ? Вот, к примеру, тебе надо объясниться в любви, но писать стихи любимой недосуг. К тому же у тебя презрение ко всему непрофессиональному. И тогда ты читаешь своей пассии стихи А. С. Пушкина, то есть используешь прекрасно найденные им слова для приукрашивания себя в состоянии влюбленности. Так отчего же не поступить так же и с хорошим философским учением? Отчего же не объяснить свои деяния в мире прекрасно найденными словами Канта, Гегеля или Витгенштейна?

Если ты хорошо выглядишь в интеллектуальном платье, скроенном тем или иным философом, ты начинаешь носить его. Оно входит в моду и, в итоге, превращается в массовую идеологию. Учение Маркса, превращенное в идеологию, становится рассказом пролетариата о самом себе — достойном, симпатичном и перспективном. А уж что говорить о руководителях этого прекрасного пролетариата — гегемона!

Так возникают идеологии. Но возникают они из личных философий, созданных философами для себя.

Философ — это человек, дерзнувший придать миру свой, личный смысл.

Но прежде, чем сделать это, философ должен вырастить этот смысл в самом себе. Потому что заранее ему смысл жизни определять не должен никто.

В этом — самая суть экзистенциализма.

Вернемся, однако, к молодым годам Карла Ясперса. Как формировалось в нем представление о персональном смысле его жизни? То самое, которое позднее будет спроецировано на весь мир культуры, на всю человеческую историю? Была ли его философия рассказом о нем самом? О его собственном жизненном плане? Если да, то когда такой рассказ начал складываться?

В детстве?

В молодости, в период работы психиатром?

Или в зрелые годы, когда он перешел работать на философский факультет?