Пиратское фэнтези - Джефф Вандермеер

На десятый день рождения Габриэль налетел шторм с запада, за ним — с севера, потом с востока. Казалось, само море из дарителя жизни обратилось в хищника и ринулось на нас. Каждый на острове готовился к худшему. Крепили все, что можно было закрепить. Мы запирались в домах или бежали на возвышенности. Ветры с воем бились в стены наших жилищ. Море вспенилось, набухло, вздыбилось и обрушилось на остров. Большая часть домов более или менее уцелела. В аббатстве затопило часовню и библиотеку, но почти все книги удалось спасти. Под рухнувшей крышей малой конюшни погибло несколько животных.

Когда дождь ослаб, я пробрался по густой липкой грязи навестить Маргарет. Я нашел ее стоящей на коленях в садике. Она плакала, словно сердце у нее разрывалось. Я опустился на колени рядом, но думаю, она не скоро заметила меня. Она закрывала лицо бледными ладонями, и слезы скатывались по тонким пальцам, как жемчужины. Она обернулось, и лицо ее полно было такой грусти, что я тоже заплакал, сам не зная о чем.

— Гуайява, — сказала она. — Море унесло ее.

Я видел, что она права. На месте толстого гладкого ствола с раскидистой кроной в земле раной зияла яма. Дерево вывернуло с корнями.

— Ничто больше не удерживает ее здесь, — сказала Маргарет.

И впервые с той штормовой ночи в корабельном трюме я обнял ее и прислонил ее голову к своему плечу. Ее волосы пахли гвоздикой, глинистой землей и солью. Габриэль стояла на прибрежных камнях, собирая в корзинку водоросли на суп. Ее дворняга не отставала от хозяйки, словно та могла в любую минуту ускользнуть прочь. Временами она вглядывалась в морскую даль, будто стараясь рассмотреть что-то скрытое за горизонтом.

Через две недели Габриэль Белайн пропала. Уплыла в море на дельфине и не появлялась до той поры, пока не вернулась в цепях в трюме тюремного корабля.

Из окна библиотеки я видел, как корабль развернул черные паруса, поднял якорь и ушел в море. Из леса, окружавшего «веселый дом», вырвался звук, отдавшийся эхом от берега и улетевший по дороге в глухие дебри острова. Низкий, скорбный, горестный плач. Темное облако собралось над лесом и быстро поплыло над островом, грозя ливнем и молниями. Дождь шел восемнадцать дней. Дорогу размыло, размыло и фундаменты домов, и сады, и хижины — те, что не были вкопаны в землю.

Аббат один ушел туда, где плакала Маргарет. Он никого не взял с собою, но, когда он возвратился, вновь выглянуло солнце, и Маргарет вернулась к своим трудам: исцелять болящих и взращивать плоды земли. Каждый день она мастерила лодочки из листьев, цветов и мха и каждый день опускала их на волну и смотрела, как они скрываются в морской дали.

Капитан вызвал Габриэль к себе в каюту, когда боль в груди стала нестерпимой.

— Тяжесть мира, девочка моя, давит мне на грудь, и даже твоя мать уже не сумела бы этого поправить. А этим много сказано, верно? — Он засмеялся, но смех перешел в кашель, и у него вырвался крик боли.

Габриэль промолчала, только взяла его руку в свои и держала так, словно молилась. Тщетно было разубеждать его. Она умела видеть жизненные тропы других людей и умела отыскать обходные пути или срезать петли, чтобы обойти болезни, страдания и даже смерть. Но для ее любимого капитана не было других путей. Тропа кончалась здесь, и не в ее силах было найти для него другую.

Красная птица плакала в клетке и так жалостно била крыльями, что у Габриэль разрывалось сердце.

— Я думал, птица умрет вместе со мной, но она, кажется, в расцвете сил. Береги ее, девочка.

Он ничего не объяснил, и она не просила объяснений.

Капитан, умирая, назвал Габриэль своей преемницей, и команда согласилась, что это мудрое и единственно верное решение. Став капитаном, Габриэль Белайн опустошила трюмы множества кораблей, идущих во владения губернатора, и завернула обратно немало кораблей с живым товаром. Птица два года провела в клетке у входа в капитанскую каюту, хотя Габриэль больно было видеть ее в тюрьме и в одиночестве. Наконец, утомившись ее непрестанными жалобами, она вынесла клетку на палубу, чтобы бедняга могла видеть солнце. Пес предостерегающе зарычал и еще много дней не переставал скулить, но Габриэль не обращала внимания. Теперь погожие дни птица проводила на палубе, и так прошел еще год. Наконец Габриэль шепнула птице, что, если та обещает вернуться, она выпустит ее на час перед закатом. Птица обещала и десять дней послушно возвращалась в клетку. На одиннадцатый день красная птица в клетку не вернулась.

На следующее утро каперский корабль, подойдя к ним с севера, выпустил ядро по правому борту. То было первое попадание с тех пор, как команда восемнадцать лет и девять месяцев назад повстречалась с Маргарет Белайн. Корабль, кренясь на борт, принял бой — и едва ушел. Габриэль стояла на мостике и в подзорную трубу смотрела на Мартинику. Грозовые облака кипели и разливались над потемневшим морем.

Габриэль обшаривала трюм, пока не отыскала бочонок из-под рома, куда складывала лодочки из листьев, цветов и мха, которые незаметно для других вылавливала из воды. Она взяла одну, подумала хорошенько и взяла десять — и сбросила их в море. Она смотрела, как в гаснущем свете они быстро уходят по гладкой воде к Мартинике.

Габриэль Белайн (ведьма, пиратка, мятежница) превратилась для губернатора в манию, и он призвал на помощь все военные власти, сохранявшие ему верность, всех наемников, сколько мог оплатить, всех капитанов, на чьих судах были пушки и команда, готовая поднять меч против дочери святой среди людей. Отыскать последнее, конечно, было труднее всего. Солдат выполняет приказ, но моряки верны только своей совести и душе.

Много лет все было напрасно. Суда, посланные на поиски корабля с черными парусами, на котором штурманом — а потом и капитаном — была рыжеволосая девушка с повсюду следующей за ней большой дворнягой, сбивались с пути. Их компасы вдруг отказывали, карты смывало водой, тучи птиц в клочья рвали им паруса.

Я в роскошном губернаторском дворце писал под диктовку человека, одержимого яростью и обидой. Волосы его поредели и стали седыми, а потом пожелтели, щеки и кожа на шее обвисли, брюхо выросло. Диктуя письма, он метался по комнате, словно тигр в тесной клетке, в его суетливых движениях сквозили боль и неуверенность.

Пока Габриэль была еще мала и жила на острове, она была для несчастного губернатора словно прыщ на спине: нестерпимо зудит — и почесать нельзя. Когда она ушла на пиратский корабль, став правой рукой капитана — несравненного моряка, жадного до французского золота, — губернатор совсем обезумел. Он объявил вне закона рождение рыжеволосых детей. Он издал указ о смертной казни для тех, кто возвращает жизнь рыбам. Он запретил называть новорожденных именем Габриэль, и приказал всем жительницам острова, носившим это имя, немедленно сменить его. Он посылал шпионов в лес, окружавший «веселый дом», но от тех было не много толку. Они могли бы, конечно, рассказать ему, что Маргарет Белайн, что ни день, выходит к краю прибоя, чтобы опустить на волну маленькую лодочку, которая быстро и прямо устремляется к горизонту, хотя паруса на ней нет. Они могли рассказать губернатору, что каждую ночь в сад к Маргарет прилетает голубой альбатрос и что-то шепчет ей на ухо. Но не рассказывали. Маргарет уводила шпионов в свою хижину, угощала и поила вином. Потом провожала их в «веселый дом». Они объявлялись несколько дней спустя: спали на дороге или бродили по рынку, осматривая рыбу.