Психология зла - Сергей Герасимов

В начале двадцатого болезнь нетерпимости к инакомыслию, с давних времен мучившая человечество, обострилась снова и истребила сотню миллионов людей за несколько десятилетий. И именно в начале двадцатого вся власть в обществе перешла к массам.

Эволюция идеи нетерпимости – есть эволюция масс и эволюция человека массы.

Двадцатый век неожиданно породил тоталитарные системы: в первую очередь коммунизм и фашизм. Историю коммунистической партии мне пришлось изучать в школе и в университете на протяжении примерно десятилетия. Главное впечатление от этого изучения легче передать на примере: когда-то Амосовым был описан случай в операционной, когда псих поднялся с операционного стала, взял скальпель и начал стоя вырезать им кусочки из собственных внутренностей. Хирурги некоторое время не могли приблизится к этому вооруженному человеку и он продолжал оперировать на себе. Это, конечно, жутко. Примерно та же жуть охватывает при изучении истории партии. Некая сила берет скальпель и отрезает от самой себя куски. Вначале отрезаются одни не-вполне-единомышленники, потом другие, потом вроде бы, в оставшемся куске кровоточащей плоти единомыслие кажется абсолютным, но и в этой единой мысли находят ньюансы, позволяющие отсечь новые куски, сила растет, кромсая собственное тело. Когда инакомыслящих не остается, начинают отсекать потенциальных еретиков, когда же не остается и таких, еретиков специально выдумывают, создавая их вновь и вновь. Ленин Сталин, Муссолини, Гитлер и множество диктаторов поменьше шли путем нетерпимости. Они уничтожали друзей. Мы в свое время называли это коммунистической принципиальностью.

По сравнению с новыми борцами за чистоту идеи старые инквизиторы кажутся образцами доброты. За пять веков инквизиция сожгла на кострах всего лишь тридцать с лишним тысяч человек. Эта величина просто теряется в сравнении с числом смертей нашего века.

е) Человек массы напоминает избалованного ребенка

Не только избалованного ребенка, но и «сорного» подростка, или даже несовершеннолетнего хулигана, лет четырнадцати. И тот и другой любят общество подобных себе ("дураки обожают собираться в стаи", – пел известный бард), и тот и другой решают проблемы не умом, а насилием и физической силой, и тот и другой скорее грубо сексуален, чем романтичен, употребляет алкоголь, легко ругается матом. И тот и другой ценят лишь громкое, яркое, большое и сильное – практически лишены эстетического вкуса. И тот и другой не хотят меняться, потому что считают свою персону идеалом. То есть, человек массы есть человек остановившийся в моральном развитии, остановившийся на уровне ребенка или подростка – морально недоразвитый или морально дегенерировавший. Это человек-примитив.

4.3. ПОРТРЕТ ПРИМИТИВА

Если благородный человек, герой, личность, описывался в литературе всех времен и народов, то изображение человека массы можно найти, за редким исключением, лишь у писателей двадцатого века. Это естественно, ведь именно в двадцатом этот репейник и расцвел своим полным цветом. Давайте посмотрим на один из портретов примитива.

…когда они оба облокачивались на железные перильца балкона, зады у них были точь-в-точь одинаковые – большие, торжествующие, туго обтянутые по окатам одинаковым клетчатым сукном.

Еще раз: мир будет потен и сыт. Бездельниками, паразитам и музыкантам вход воспрещен. Пока сердце качает кровь, нужно жить, черт возьми. Густав вот уже два года копил деньги, чтобы жениться на Анне, купить буфет, ковер.

По вечерам раза три в неделю она приходила – дебелая, полные руки, широкая переносица в веснушках, свинцовая тень под глазами, раздвинутые зубы, из которых один к тому же выбит. Втроем дули пиво. Она поднимала к затылку голые руки, показывая блестящее рыжее оперение под мышками, и, закинув голову, так раззевала рот, что видно было все небо и язычок гортани, похожий на гузок вареной курицы. Обоим братьям был по вкусу ее анатомический смех, они усердно щекотали ее.

Это, конечно же, гротеск. Одинаковые зады, выбитый зуб, язычок гортани.

Но оставим в стороне слишком яркие детали. Чем еще возмущает читателя внешность персонажей? Во-первых, зады не только большие, но и торжествующие. Во вторых, «герой» рассказа не только ощущает себя хозяином жизни, но и враждебен всем, кто не похож на него самого. Что еще? Широко раззевала рот. Выставляла напоказ потные подмышки, нисколько не стесняясь. Итак, третье: отсутствие стыда.

ОТСУТСТВИЕ СТЫДА, ВРАЖДЕБНОСТЬ, ТОРЖЕСТВУЮЩЕЕ БЕЗВКУСИЕ и МОРАЛЬНАЯ ТУПОСТЬ (один из персонажей к концу рассказа зарежет человека, спокойно ляжет спать и ему ничего не приснится, а с утра ему будет смешно) – характерные качества примитива.

4.4. ПОЛЕЗНОСТЬ НРАВСТВЕННОЙ ТУПОСТИ

Современные законы несовершенны: они защищают человека от физической боли и физического насилия, хотя нравственную боль практически всегда можно доставлять безнаказанно. Существует, конечно, защита от оскорбления, однако работает она лишь в исключительных случаях и обычно тогда, когда речь идет о политических деятелях или иных заметных фигурах. Для того, чтобы тебя защитил закон, необходимо, чтобы была в какой-то степени разрушена твоя репутация, а для этого фальшивые сведения о тебе должны быть опубликованы, переданы людям, от которых ты так или иначе зависишь, или высказаны (тоном вызывающим или хотя бы привлекающим внимание) в присутствии других людей. Такие случаи чрезвычайно редки в сравнении с примерами бытового ежедневного морального насилия и издевательства. Простейшие примеры оскорбления: человеку дают обидную кличку, обливают его бранью или делают то, что подействует именно на него: подстраивают такую гадость, которая была бы просто незамечена большинством других людей.

Примером может служить хотя бы одна учительница: дети проходили мимо нее и шипели, она понимала, что это имеет целью обидеть ее и злилась, детям нравилось и они шипели еще сильнее, и моральная боль все усиливалась. Никакой закон не может пресечь подобные вещи.

Защиты от такой боли не существует – возможно, как ответ, лишь причинение ответной боли. Люди могут долгие годы жить по соседству, доставляя друг другу невыносимые страдания, изощряясь во взаимных оскорблениях и достигая в причинении моральной боли изощренности хорошего средневекового мастера пыток.

Удивительно, если поразмыслить, но эта боль по традиции считается слишком незначительной, чтобы обращать на нее серьезное внимание. Однако, она порой может довести человека и до самоубийства или убийства. (Пользуются большим успехом фильмы и книги описывающие такие случаи – поднимающие эту нерешенную и как бы несуществующую проблему – пользуются успехом потому, что они действительно волнуют нас – значит, моральная боль не такой уж пустяк.) Давайте попробуем оценить силу такой боли. В предельном случае она так сильна, что человек решает уйти из жизни – я имею ввиду доведение до самоубийства.

Физическая боль может иметь те же последствия. Представим себе больного, страдающего от постоянных болей. Насколько сильной должна быть его боль (чисто телесная боль, без примеси моральной – то есть, со всеми остальными аспектами жизни у этого человека полный порядок); насколько сильной должна быть физическая боль, чтобы человек решил убить себя? Очевидно, что чрезвычайно сильной.

Именно такова моральная боль человека, доведенного до самоубийства.

Когда один ребенок обзывает другого, наример, ослом, козлом или обезьяной, другой может ответить ему тем же или ударить обидчика. И он, и другие дети сочтут это справедливым. Простейший принцип справедливости, которому следуют дети, это "око за око". Это элементарная и возможно врожденная моральная реакция – отвечать на боль такой же болью. Значит, в определенном отношении боль удара и боль произнесенного слова равны – они равны по силе. И, конечно же, оскорбление может доставить большие страдания, чем удар. Во времена дуэлей человек рисковал своей жизнью и считал справедливым убить обидчика. То есть моральная боль и здесь оказывалась предельно сильной. Но никто не имеет права причинить телесную боль, зато все могут безнаказанно унижать. Ситуация такова, как если бы было запрещено квартирное воровство, зато разрешен разбой.

Поэтому чрезвычачно выгодно быть нравственно тупым: во-первых, ты можешь причинить очень сильную боль другому, не повредив себе (отсутствуют угрызения совести). Ситуация такая, как если бы вступили в поединок вооруженный и безоружный. Морально здоровый человек имеет иммунитет против морального садизма и моральной жестокости, зато к нему могут относиться с любой степенью жестокости. Во-вторых, нравственно тупой нечувствителен ко многим оскорблениям и общая чувствительность к моральной боли у него тоже снижена. Ситуация такая, как если бы вступили в поединок гладиатор со щитом и в доспехах и гладиатор, ничем не защищенный.