Психология зла - Сергей Герасимов

Случаи личного заражения гораздо более малочислены.

Личность, так же как и фанатик, есть, говоря образно, "человек, освещенный идеей". Но если фанатик в своем служении идее становится все более и более ограничен, то личность, наоборот – безгранична. Идея фанатика воздвигает запреты, идея личности – освобождает. Фанатик развивается в сторону все большей нетерпимости, личность – в сторону все большей толерантности и принятия чужого мнения. Фанатик путем заражения создает толпу одинаковых фанатиков, подобных себе, личность – создает отдельные личности, каждая из которых уникальна.

И личность, и фанатик заражают идеей, которой увлечены сами. Они горят и «зажигают» других. Поэтому лекарством от примитивизма будет ОБЩЕНИЕ С ЛИЧНОСТЬЮ.

Вот вам и критерий отбора в педвузы и в педучилища: кандидат на работу с детьми обязан быть личностью. Можно возразить, что сложно определить, господин NN – личность или не личность. Зато можно очень точно узнать, изучал ли он педагогику. Это напоминает известный анекдот о человеке, который потерял часы на темной улице, а искал их в другом месте, у фонаря – потому что у фонаря светлее.

Но личность невозможно не заметить, невозможно спутать с не-личностью.

Личность «светится» и освещает других. Достаточно откровенно поговорить с человеком, чтобы понять кто он есть.

4.8. КАЧЕСТВО ЧЕЛОВЕКА

В некотором смысле жизнь в нашем обществе так же небезопасна, как она была во времена первобытного стада. Из-за низкого качества человека: из-за соседства дряни, которая может пристать в любую минуту с целью унизить и причинить боль, – это горизонтальная опасность; из-за такой же дряни, которая имеет право повелевать, например, имеет право объявить войну, принудительный призыв, ввести новый налог или форму отчетности, запретить все что угодно, заставить тебя делать то, чего ты не хочешь и не можешь – это вертикальная опасность. Примитив может оказаться милиционером (полицейским), бюрократом или генералом. Может оказаться членом твоей семьи или твоим шефом. Я знаю случай, когда начальником районного военкомата был полковник-гомосексуалист. Во время комиссии он совершенно спокойно подходил к призывникам и, разговаривая на посторонние темы, щупал их половые органы. Некоторых он принуждал к связи. У него была вся власть и противиться ему было невозможно.

В тех обществах, где с правами человека порядок, вертикальная опасность несколько ниже, зато горизонтальная может оказаться больше – потому что примитив лучше защищен. Горизонтальной опасности подвергается в первую очередь личность, человек элиты, поэтому всеобщее опошление и примитивизация вкусов снижает остроту проблемы. В идеально пошлом обществе одинаково примитивных людей этой проблемы не будет. Сейчас мы гораздо ближе к такому обществу, чем были сто лет назад.

4.9. НАРОДНОСТЬ И АРИСТОКРАТИЗМ ДУХА

Человечество похоже на гигантский блин, который сам себя не может поднять, а личности как будто зубочитсками пытаются приподнять его изнутри.

Слова "народ", «народный» и прочие однокоренные стали чем-то вроде заклинаний. "Ах, демократия, ах, демократия! Ах, народ, ах, народ!" – умиляются на всех континентах, кроме Антарктиды, где народа пока, к счастью, нет. Нечему умиляться, господа. Народ – это окольный путь природы, чтобы прийти к нескольким выдающимся личностям, – примерно так писал философ. Народ – это семена, которые не взошли, это миллионы жизней, пропадающих без пользы и цели, это слепой великан, который, пританцовывая, топчет зрячих карликов. Народ

– это безголовая лошадь, которая несет куда попало всадника с головой.

Народ – означает большинство, но большинство не может быть умным, добрым, хорошим, справедливым и пр. Большинство может быть только средним – и больше никаким.

Народность – это идол ушедшего столетия или столетий – может быть, их достояние или символ их порядочности. Сейчас, когда человечество на полной скорости вошло в сужающийся туннель примитивизации (извиняюсь за выражение, но я не ругаюсь, а говорю вполне обоснованно, см. главу 9), единственно порядочной позицией становится не народность, а аристократизм духа.

Дилемма: народность или аристократизм духа сходна с дилеммой равенства – можно сделать всех бедными или сделать всех богатыми. Я против народа. И эта книга, в частности, есть протест против народности и маленький личный манифест аристократизма.

Народ это только грязь, из которой могут взрасти колосья мысли и духа, или которая может заплесневеть и остаться просто дурно пахнущей грязью, считая себя при этом солью земли. Я за первый вариант. Пусть взойдут колосья.

ГЛАВА 5

ФОРМЫ ЗЛА. ФАНАТИЗМ И ФАНАТОИД: ПОРАБОЩЕНИЕ ИДЕЕЙ

5.1. СИНДРОМ ЧАРТКОВА

Он велел вынесть прочь из своей мастерской все последние произведенья, все безжизненные модные картинки, все портреты гусаров, дам и статских советников.

Заперся один в своей комнате, не велел никого впускать и весь погрузился в работу. Как терпеливый юноша, как ученик, сидел он за своим трудом. Но как беспощадно-неблагодарно было все то, что выходило из-под его кисти! На каждом шагу он был останавливаем незнанием самых первоначальных стихий; простой, незначащий механизм охлаждал весь порыв и стоял неперескочимым порогом для воображения. Кисть невольно обращалась к затверженным формам, руки складывались на один заученный манер, голова не смела сделать необыкновенного поворота, даже самые складки платья отзывались вытверженным и не хотели повиноваться и драпироваться в незнакомом положении тела. И он чувствовал, он чувствовал и видел это сам!

"Но точно ли был у меня талант?" сказал он наконец: "не обманулся ли я?" И, произнесши сии слова, он подошел к прежним своим произведениям, которые работались когда-то так чисто, так бескорыстно, там, в бедной лачужке, на уединенном Васильевском острове, вдали людей, изобилья и всяких прихотей.

Он подошел теперь к ним и стал внимательно рассматривать их все, и вместе с ними стала представать в его памяти прежняя бедная жизнь его. "Да", проговорил он отчаянно, "у меня был талант. Везде, на всем видны его признаки и следы…"

Чартков, герой повести Гоголя "Портрет", очень одаренный живописец, утратил свои способности и, несмотря на все старания, так и не смог написать хорошую картину. Что случилось с его талантом? Как и почему получается, что талантливый человек не может даже в слабой степени повторить свои собственные достижения? Почему человек теряет умение, дар, возможно даже врожденный, заложенный в генах? Как может случиться, что, не имея ни образования, ни опыта, ни благоприятных возможностей, начинающий создает прекрасное произведение искусства, а после, имея все, знание и навык в том числе, опускается до уровня ремесленника или вообще утрачивает способность творить? Назовем это синдромом Чарткова, по имени персонажа повести, с которым приключилась такое несчастье.

С самим Гоголем происходит нечто подобное. С некоторого времени он перестет хорошо писать. Вместо литературы он начинает заниматься морализаторством. Его сочинения оказываются очень слабы, настолько, что позорят автора. Он, подобно своему герою, пытается хотя бы повторить или продолжить собственные достижения.

Но тщетно. 24 февраля 1852 года он сжигает второй том "Мертвых душ", написанный гораздо слабее первого. А через несколько дней он умрет.

Николай Островский, написавший один прекрасный роман (уникальное произведение, возможно единственный хороший роман, искренне и талантливо прославляющий тоталитарную диктатуру – большевизм), начал писать второй – и второй оказался посредственным.

С другими писателями тоже происходят подобные вещи. Некоторые вроде бы "исписываются", некоторые, сохраняя талант, почему-то перестают писать.

Некоторые вообще кончают жизнь самоубийством. Ремарк после "Триумфальной арки" постоянно опускался в уровне своей прозы – чем дальше, тем хуже. Вообще перестал писать Рембо.

После "Анны Карениной" Лев Толстой «заболевает» морализаторством.

Морализаторские страницы в большом количестве появляются уже в "Войне и мире", и несмотря на то, что вобщем они тоже не плохи, на высочайшем фоне его прозы они смотрятся как смысловая плешь. Позже Толстой начинает писать почти на исключительно моральные темы. Его проза упрощается и уплощается; последнее сложное, неплоское его произведение это "Исповедь", посвященная поиску смысла жизни. «Исповедь» была началом ненаписанного сочинения. Его Толстой так и не написал. После этого появлется еще «Хаджи-мурат» но он только напоминает о былом таланте.

Может показаться, что подобные вещи касаются только людей искусства. На самом деле – всех.