Солнечная сторона улицы - Леонид Сергеев

Перед нами разворачивалась жизнь всего города: появился сквер, где старушки подкармливали голубей, а старики читали газеты, потом открылся двор, полный мальчишек, гоняющих в футбол. Заметив рельсовоз, мальчишки моментально прекратили игру и подбежали к трамвайной линии, а увидев нас с Вовкой в кабине, разинули рты от удивления. Вовка показал им язык, но они не ответили — так были потрясены. Когда мы проехали, они еще долго смотрели в нашу сторону, смотрели и жутко завидовали.

Постепенно дома стали ниже; рельсовоз миновал грохочущий завод с дымящейся трубой, кондитерскую фабрику, от которой тянуло сладким запахом… Приближалась окраина. Уже появились деревянные дома с палисадниками и собаками, которые почему-то облаивали наш рельсовоз — видимо, побаивались подъемного крана. Может быть, принимали его за динозавра?!

Вскоре дома кончились, и дальше потянулись огороды с чучелами — истуканы отчаянно громыхали консервными банками и склянками — явно радовались нашему прибытию и, видимо, крана совсем не боялись.

— Приехали, — сказал дядя Леша и остановил рельсовоз посреди пустыря; впереди виднелась свежая насыпь и вразброд валялись рельсы; несколько рабочих укладывали рельсы на шпалы, выравнивали их, прибивали костылями.

— Там будут строить поселок, — дядя Леша показал на холмистое зеленое поле за насыпью. — Пока будем разгружаться, можете туда сбегать. Запланируйте будущий кинотеатр, стадион, и не забудьте для меня лично — просторный дворец с бассейном. Хочется пожить с шиком. Надоела коммунальная квартира, — дядя Леша засмеялся и подтолкнул нас к выходу из кабины.

На холмистом зеленом поле дул свежий ветер. Мы с Вовкой бегали по холмам, втыкали в землю палки — намечали будущие постройки и уже вполне зримо видели кинотеатр с яркими афишами, многоярусный стадион, кафе-мороженое, киоск с газировкой и розовым сиропом… Конечно, не забыли и про дядю Лешу — для его дворца отвели самый обширный холм. А потом вернулись к рельсовозу и сообщили обо всем дяде Леше.

— Вы толковые ребята, — сказал он. — Это видно и невооруженным взглядом. И за дворец спасибо! Но сказать по совести, он мне ни к чему. Ну, что там в нем делать?! Жир нагуливать?! От скуки окочуришься. А в общей квартире есть с кем побеседовать, обсудить всякие события, сразиться в шахматишки… Я с соседями живу дружно. Так что отдайте мой дворец под детский сад или под дом престарелых.

Обратно мы ехали тем же маршрутом, но странное дело — все улицы видели словно заново. Может, потому что ехали по ним с другой стороны?

Вернувшись домой, я обежал всех родственников, рассказал о поездке и объявил, что, когда вырасту, стану вожатым трамвая, и не обычного трамвая, а непременно рельсовоза.

— Ты же хотел стать капитаном дальнего плавания? — недоумевали родственники.

— И капитаном тоже, — объяснял я бестолковым родственникам. — Немного поплаваю, потом повожу рельсовоз, потом снова поплаваю…

Родственники только качали головами.

Но наша соседка тетя Глаша сказала:

— Я тебя отлично понимаю. Я тоже имею две специальности. Днем работаю бухгалтером, а по вечерам подрабатываю сторожем. Иначе как прожить, верно?

— Угу! — откликнулся я и предложил тете Глаше сразиться в шахматишки.

Фотограф

Я любил фотографироваться. Увижу на улице фотографа и иду за ним. Станет фотограф снимать какой-нибудь памятник, а я — раз! — и встану около памятника в выигрышной позе.

Или фотографируются какие-нибудь туристы, а я растолкаю их и встану впереди. И туристы ничего, улыбаются только. Иногда, правда, прогоняли. Но тогда я заходил к ним со стороны, пристраивался сбоку, и выглядывал. «Может, получусь где-нибудь в углу», — думал.

Долго я просил мать купить мне фотоаппарат, но она не покупала. «Учишься плохо, — говорила. — Вот когда исправишь все тройки, тогда куплю».

Засел я за учебу, много троек исправил, только по пению никак не мог.

— Да-а, эту тройку ты, наверное, никогда не исправишь, — вздохнула мать и на другой день купила мне фотоаппарат «Любитель».

Зарядил я в камеру пленку — целых двенадцать кадров, «вот поснимаю!» — думаю. Вначале снял себя в зеркале. Потом навел объектив на диван, укрепил камеру книгами и к спуску привязал бечевку; сел на диван и дернул. Затем еще раз.

— Что ж ты пленку зря тратишь? — сказала мать. — Ну снял себя один раз, ну два — хватит. Пойди на улицу, сними приятелей, пейзаж какой-нибудь.

Вышел я на улицу, а там — ни одного приятеля. И пейзажа никакого нет. Одни дома и заборы. Пошел по улице. «Что бы, — думаю, — снять такое, поинтересней?» Дорогу перебежала кошка. Я ее — раз! — и щелкнул. К булочной подкатил фургон с хлебом. Я и его запечатлел.

Потом снял точильщика, ларек, дерево. Иду так по улице, снимаю все, что попадется в поле зрения. Вижу — стоят две старушки, беседуют о чем-то. «Что если их снять? — подумал. — Вид у них смешной, старомодный». Подошел и говорю:

— Бабушки! Я хочу вас сфотографировать. Встаньте, пожалуйста, поближе и повернитесь.

— С величайшим удовольствием! — сказала одна старушка, достала зеркало из сумки и стала прихорашиваться.

— Фотографироваться — моя страсть, — проговорила вторая бабуся и поправила шляпку. Затем они прижались друг к другу и заулыбались.

Я навел фотоаппарат и щелкнул.

В этот момент мимо прошел какой-то рабочий с ящиком инструмента. «Групповой портрет — вот что надо сделать!» — мелькнуло в голове. Я догнал рабочего.

— Понимаете, — говорю, — я снимаю прохожих. Интересных людей. Не могли бы вы встать на минутку рядом с этими бабушками.

— Нет вопросов, — пробасил рабочий. Подошел к старушкам, хотел обнять их, но передумал; одернул комбинезон, вытянулся и застыл с каменным лицом.

— Пожалуйста, улыбайтесь, — сказал я ему.

— Изобразите радость жизни, — поддержала меня одна из старушек.

Рабочий не успел изобразить радость — появилась шумная ватага студентов; они шли, размахивая книгами, рулонами бумаги.

— Пристраивайтесь! — обратился к ним рабочий. — Здесь бесплатно всех снимают.

— Это идея! А почему бы и не увековечиться?! Может, попадем в хронику! Классно мыслишь юный фотограф! — загалдели студенты и обступили рабочего со старушками.

И только я собрался нажать на спуск, как между студентами вынырнул какой-то мальчишка и встал перед объективом. Да еще в выигрышной позе!

— А ну, отойди! — крикнул я. — Весь вид портишь!

— Пусть стоит! — бросил рабочий.

— Сфотографируй мальчика тоже! — сказали старушки.

— Щелкай, чего там! — закричали студенты. — Все равно не получимся.

Я навел фотоаппарат и щелкнул.

— Спасибо, мы получили огромное удовольствие! — сказали старушки и отошли.

— Будь здоров! — махнул рукой рабочий.

— Пришли карточки! — крикнули студенты, убегая.

Остался только мальчишка. Он долго рассматривал фотоаппарат, потом шмыгнул носом.

— Дай сделать один снимок!

— Ишь, чего захотел! — пробурчал я. — Лезешь, куда тебя не просят, да еще — дай поснимать. Много хочешь. Слишком много! Ты и так уже испортил групповой портрет. И мое настроение.

— Дай сделаю один снимок, — продолжал канючить мальчишка. — Всего один.

— Не дам! Да и кадров мало осталось, — я развернулся и пошел по улице.

Настырный мальчишка поплелся за мной.

— Ну, может дашь снять разочек, а? Сделаю хороший снимок.

Я усмехнулся.

— Хороший?! Разочек?! Ну ладно, так и быть. Сейчас еще кое-что сниму, если останется кадр — дам. Посмотрю, какой ха-ароший сделаешь!

В камере неснятых оставалось три кадра. Я быстро сфотографировал рисунки на заборе и чье-то брошенное колесо с каталкой, и протянул фотоаппарат мальчишке.

— Ну на! Только давай быстрей — у меня мало времени. И ерунду всякую не снимай!

Мальчишка обрадовался, взял фотоаппарат, стал вертеть головой по сторонам, искал, что снять. Я стою рядом, посмеиваюсь.

По улице проехал самосвал с песком. Мальчишка не снял, растяпа. Низко пролетел голубь — он его вообще не заметил. Все вертится, чего ищет — сам не знает.

— Давай быстрей! — тороплю его.

— Сейчас, сейчас, — бормочет и все крутится на месте. И вдруг подбежал к газону, нагнулся и стал наводить объектив.

— Не вздумай снимать цветочки! — почти рявкнул я.

Но он уже нажал на спуск. Я подскочил, выхватил у него фотоаппарат и процедил:

— Так и знал! Только кадр испортил!

— Много ты понимаешь! — заносчиво откликнулся мальчишка и перешел на другую сторону улицы.

Когда я проявил пленку, она вся оказалась темной; в кадрах еле различались предметы. Рисунки на заборе пропали, колесо и каталка слились с асфальтом. Кошка вышла без хвоста, от фургона виднелся один номер, групповой портрет не получился вообще — так, какое-то серое бесформенное пятно. Одиннадцать кадров были темными и расплывчатыми, и только один, последний — светлым и четким. В кадре на тонких стеблях, как на нитках, стояли пушистые шары одуванчиков. И в воздухе замерла стрекоза, словно маленький вертолет над аэродромом-листком.