Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тетя пришла домой поздно. Она была очень бледная, испуганная. Это взволновало меня еще сильнее. От моих вопросов она уходила, сказала, что на работе просто был тяжелый день. Но я сказала, что видела дым и слышала выстрелы на улице. Тетя вздохнула и сказала, что сегодня была демонстрация в честь «Солидарности». Людей с помощью дубинок и дымовых гранат разогнали зомовцы. «Но не волнуйся, дядя не пострадал», – уверяла меня она. «Он задержался у друзей, скоро должен вернуться». Но в тот день он не вернулся. Утром следующего дня его тоже не было. А в полдень к нам постучался полицейский. Он сказал моей тете, что она должна пойти с ним. Юстына приняла его слова смиренно. Спросила, что будет со мной. Полицейский только пожал плечами и сказал равнодушно: «Наверно, приют». Они хотели увести и меня, однако тетя вдруг стала упираться и кричать. Тогда ворвалась группа больших сильных людей в серых куртках. Они схватили тетю и заломали ей руки за спину. Я кричала и плакала, но это было совершенно бесполезно. Тогда подбежала к полицейскому, ударила его кулачками в грудь, от страха и слез голос был как не мой: «Куда вы ведете тетю Юстыну?!»
Вдруг на пороге появился пан Владислав. Я испугалась, что полиция сейчас схватит и его, но в то же время исполнилась надежды – вдруг он сможет что-то сделать? Пан Владислав, по обычаю, приветливо улыбнулся, а потом сказал полицианту, чтобы он меня отпустил. К моему удивлению, он так и сделал. Полиция увела тетю, и мы остались вдвоем. Владислав присел рядом со мной, лицо его стало серьезным, и он спросил: «Ты ведь знаешь, что твои дядя и тетя – преступники?». Я не понимала, что происходит. А он сказал: «Пойдем, я тебе все покажу».
Мы пошли в автомастерскую дяди. Следы разгрома были видны по всему городу. Перекресток улиц Коперника и Одродзеня был загорожен бетонными плитами. Возле стен лежали разбитые кирпичи, перевернутые мусорные баки, осколки стекол витрин. На тротуарах – пустые оболочки от дымовых гранат. На вывесках магазинов возле площади Свободы – дыры от пуль. В окне лавки, из которой улыбчивая пани как ни в чем ни бывало продавала в тот день фрукты и овощи, была большая дыра.
В некоторых местах люди поставили в землю самодельные кресты с изображением Богоматери, зажгли свечи и принесли цветы. Вокруг них полукругом стояло собрание людей. Их губы беззвучно шевелились в молитве, глаза недвижно прикованы к образу на кресте. Боже мой, да неужели здесь взаправду погибли люди? Я подошла к одному из таких поминальных мест. В окружении камней, под основанием креста лежала каменная плита с надписью «Погибли от рук преступной власти». Убиты… И впрямь убиты! Я прошептала молитву вместе со всеми. На табличке не было имени. В голове пронеслась мысль: а вдруг это дядя? Владислав подошел и грубо взял меня под локоть. Холодным голосом сказал, что мы должны идти. Я совсем не узнавала этого человека. Возникло желание вырваться и убежать. Однако я должна была убедиться, что с дядей Мареком все в порядке.
Входная дверь была взломана, а на земле лежал разбитый замок. Все инструменты и оборудование в беспорядке лежали по полу. На белой стене черной краской были написаны две большие буквы: P и W. Я видела их раньше, в книге по истории. Такие рисовали на стенах осажденной Варшавы солдаты подпольной армии. «Ты ведь совсем не знаешь, чем занимался Марек?» – спросил меня Владислав, – «Это не просто мастерская». Он подошел к одной из стен и открыл неприметную на первый взгляд дверь. На фоне стены ее почти не было видно: только темная полоска между дверью и косяком. Вниз по узкому проходу вели каменные ступени. Мы стали спускаться, и я позвала дядю по имени. «Его здесь нет», – сказал Владислав. В глухой тиши каменных стен его голос звучал страшно.
Внизу была сплошная темнота, и он включил свет. Мы оказались в простом, сложенном из кирпичей, подвале. Вокруг лежали кипы листовок, а у стены стоял огромный печатный станок. Пепельницы на полу – простые жестяные банки – до верху полны бычками от папирос. «Здесь мы работали с твоим дядей» – сказал Владислав, – «Я сочинял тексты агитаций, он обслуживал станок и покупал бумагу». Агата, ты наверняка, уже поняла, что пан Владислав – здрайца7. Он показал мне удостоверение члена СБ. Работая вместе с моим дядей, он собирал информацию о подпольной организации «Солидарность». Я всегда думала, что Марек как-то связан с движением сопротивления, но не могла представить, что его мастерская была убежищем.
«Не волнуйся. Марек жив», – сказал мне Владислав, – «Я лично проводил его арест». Видимо, он надеялся, что эти слова успокоят меня. Я спросила, что будет со мной. Он словно ждал этого и заговорил так: «Я знаю, ты сирота. Твои приемные дядя и тетя теперь надолго в тюрьме. Тебя снова ждет приют». Эти слова я уже слышала от полицейского. Владислав продолжал: «Однако я хочу предложить тебе что-то другое. Не твоя вина, что ты попала к таким людям, как они». «Марек и Юстына заботились обо мне!» – возразила я. «Неужели? Но где они сейчас? И кто позаботится о тебе теперь?», – спросил он и так зло улыбнулся, – «Мы с тобой оба пилигримы, Каролина. Я рассказывал, что переехал сюда с семьей из Новогрудка. Так вот, про семью это неправда была». Я спросила, выдумал ли он историю о Марте тоже, и он сказал, что да. «Говоря о ней, я представлял тебя в будущем», – сказал он, а затем предложил стать моим приемным отцом. Его слова были мне отвратительны. Как я могла теперь доверять человеку, который обманывал нас столько времени? Даже представить его в роли отца было противно. Я так ему и ответила, очень резко и громко.
Мой ответ его взбудоражил. Он вскричал: «Ты знаешь, сколько мне пришлось вынести, чтобы добиться этого положения? Чтобы иметь влияние на людей? Ты должна поддерживать тех, у кого власть, иначе пропадешь!». Он крепко схватил меня за руку. Свирепел все сильнее, кричал: «Как не поймешь, что выбора нет?». Мне трудно передать свое
