Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната

– Чьи шуточки?! Быстро расколдовали девчонку!

Студенты зафыркали – смеяться открыто никто не осмелился, но и заклятье никто не отменил.

– И этот ещё… – недовольно проворчал Царёв. – Клоун, а не препод…

– Просто обхохочешься! – сказала я зло и встала, со скрипом отодвигая стул.

Царёв попытался удержать мою руку, но я отпихнула его и подошла к Быкову, всё ещё державшему студентку. Почему-то я знала, что надо делать. Или догадывалась? Или… Короче, неважно. Я просто дернула Свету за юбку, и иллюзия рассеялась. Ведь жар-птица гасит всё волшебство вокруг себя. Мне так часто это повторяли, что я, наконец, усвоила.

Первокурсница, только что вопившая, что тонет, замолчала и растерянно посмотрела вокруг.

Быков с облегчением поставил ее на пол и упер кулаки в бедра.

– Что за дурацкие шутки?! Кто это сделал? Ректора позвать?

Я похлопала Свету по плечу, чтобы окончательно развеять иллюзию. Вольпина спорхнула со стула и подбежала к нам.

– Как глупо и жестоко – наводить такие заклятья, – сказала она, обнимая первокурсницу за плечи, а я едва сдержалась, чтобы не отпихнуть ее подальше, пока не навела какого-нибудь другого морока. – Ведь у нее всего двенадцать процентов, она и ответить не сможет… – ворковала Вольпина и добавила осуждающе: – Зачем ты так, Василиса?

В столовой мгновенно стало тихо, и Быков повернулся ко мне. Лицо его из сердитого стало удивленным, а потом обиженным.

– Краснова? – спросил он. – Это твои выходки?

От такого наглого и предательского нападения я не сразу нашлась, что ответить. Света-первокурсница всхлипнула и прижалась к Вольпиной, отодвигаясь от меня, а та заслонила её, будто я собиралась нападать. Быков сделал шаг вперед, оттесняя их, и явно собирался принять на себя удар, если я задумаю сотворить ещё какую-нибудь дикость.

– Вы с ума сошли? – сказала я громко. – Это не я. Это она сделала, – я кивнула на Вольпину.

– Что?! – она захлопала ресницами, и губы у нее задрожали, будто Кариночка вот-вот собиралась расплакаться. – Почему ты меня обвиняешь? Я такие заклятья и делать-то не умею. А после того, как с Машей…

– Врунья, – сказала я сквозь зубы. – Это же ты всё провернула. И Машку заколдовала, и сейчас тоже.

– Вообще не понимаю, о чем ты? – плаксиво затянула Вольпина. – Иван Родионович, скажите ей… Вдруг она и меня заколдует?

– Краснова, – предостерегающе сказал Быков. – Лучше бы вам успокоиться…

– Да спокойна я! Спокойна! – краем глаза я увидела, как Царёв торопливо идет к нам. Теперь и от него придется выслушивать надоевшие песенки насчет «успокойся». – И заколдовывать никого не собираюсь. Это она вас всех заколдовала, вы все тут как крысы под её дудку пляшете! Что смотришь? – бросила я Вольпиной, которая изображала удивление, прижав ладонь к щеке и качая головой. – Ты залезла ко мне в комнату, а потом убрала Колокольчикову, чтобы твоя подружка Юленька могла заигрывать с Царёвым…

– Краснова, хватит, – сказал Быков вполголоса и взял меня за плечо, потянув за собой, но я вывернулась.

Царёв тоже попытался остановить меня, но я оттолкнула и его.

– Не хватит, – сказала я, тяжело дыша. – Я говорю правду, а она – врёт!

– По-моему, она бредит, – сказала Вольпина с наигранным сочувствием. – Иван Родионович, говорят, у жар-птиц такое бывает. От перегрева. Василиса, у тебя нет температуры?

Она хотела пощупать мой лоб, я отшатнулась и сказала с угрозой:

– Только попробуй ко мне прикоснуться.

– Не бойся, – сказала она ласково, отпустив первокурсницу и сделав шаг по направлению ко мне. – Мы же тебе только добра желаем…

Улыбка её показалась мне зловещей.

Она опять протянула руку к моей голове, я отмахнулась, а в следующее мгновение Вольпина отлетела от меня шагов на пять, даже не вскрикнув. Она шлепнулась на спину и застыла неподвижно. Синие глаза закатились, между ресницами тускло поблескивали белки глаз, рот безвольно приоткрылся…

– Васька! Не дури! – Царёв схватил меня поперёк туловища, прижимая мои руки к бокам.

– Я ничего не делала! – завопила я, перепугавшись чуть не до обморока.

Быков бросился к лежащей Вольпиной, пощупал пульс, приподнял ей голову и прикрикнул строго и деловито:

– За медсестрой, живо!

11

– Это для неё? – Ягушевская приоткрыла коробку, разглядывая содержимое. – Дорогой подарок.

– Это нужно для занятий, – спокойно ответил Кош.

– Конечно, я так и поняла, – ответила она и понимающе улыбнулась. – Пей кофе, пока не остыл.

Барбара умела варить кофе. Было в этом какое-то непонятное колдовство – вроде бы и без заклятий, но только её кофе бодрил, утешал, приводил в порядок чувства и мысли. Кош сделал глоток и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.

Да, прежде всего надо успокоиться ему. Но как же трудно это сделать… Даже сейчас, когда вечер, и неугомонные студенты, наконец-то, почти угомонились. И когда двери кабинета Барбары заперты и запечатаны заклятьями, чтобы никто не подслушал, никто не помешал…

– Может, примешь антэроса? – спросила Барбара участливо. – Хоть немного, но поможет.

– Не поможет, – процедил сквозь зубы Кош. – Сама прекрасно понимаешь.

– Понимаю. Что ж, справляйся сам.

Он открыл глаза, уловив что-то странное в её голосе. Какое-то сомнение. Какое-то недовольство.

– Ты во мне сомневаешься? – он сделал ещё глоток, с наслаждением ощущая, как согреваются не только горло и желудок, но и всё тело. И даже лихорадка немного отпустила.

– Нет, не сомневаюсь, – она отпила из своей чашки, а потом покачала её, внимательно разглядывая кофейную гущу. – Я уверена, что ты всё сделаешь, как надо. А потом будешь об этом жалеть.

– Не буду, – Кош одним глотком допил бодрящий ароматный напиток и протянул чашку Ягушевской. – Погадаешь мне? Как раньше?

– Как раньше? – засмеялась она. – Когда это мы с тобой раньше по-стариковски коротали вечера за кофе с коньяком? Насколько я помню, ты всё время рвался спасать мир, тебе было не до меня. И не до моих гаданий.

– Ты гадала мне и Федьке, – напомнил Кош. – И налей просто коньяка.

– Может, лучше не надо? – спросила она, но уже взяла бокал и плеснула в него немного.

– Не бойся, не повредит, – хмыкнул Кош и выпил коньяк залпом, поморщившись и не закусывая.

– Как неинтеллигентно, – поругала Барбара и взяла его чайную чашку, покачав её вправо-влево, а потом опрокинула чашку на блюдце, вверх донцем. – Думаешь, это и правда не она? – спросила Ягушевская, прикрывая кофейную чашку ладонью.

– Это точно не она, – сразу отозвался Кош.

– Знаешь, убежден или хочешь верить? – мягкий голос Ягушевской успокаивал и расслаблял не хуже чудодейственного кофе. И коньяка в придачу.

– Она не способна на такое, – покачал головой Кош. – Это противно её природе. Жар-птица не совершает подлостей. Гадости – да, подлости – нет. К тому же, ты забыла, что я вижу ваши женские души? Насквозь вижу, – он прищурился, посмотрев на Барбару, и та невольно опустила ресницы, словно прячась от его взгляда. – Это не она. И это меня очень беспокоит.

– Кто-то из студентов? – продолжала расспрашивать Ягушевская.

– Мы всех проверили, кто был рядом, – Кош нахмурился, заложив руки за голову и откинувшись на спинку кресла. – Ни на ком не было следов колдовства.

– Загадочно, – произнесла Барбара после некоторого молчания. – А Вольпина? Почему Краснова так усиленно её подозревает?

– Вольпину сам проверял, на сто раз. Ничего на ней нет. Скорее всего, тут просто девичья зависть, – он усмехнулся и добавил: – И ревность. Она с чего-то вообразила, что я, вроде как, выделяю Вольпину.

– Тебя это забавляет, похоже, – невинно заметила Барбара.

– Что там в чашке? – Кош повернул разговор в другую сторону и проговорил-пропел: – Погадай-ка мне, гадалка, расскажи мою судьбу.

– Хорошо, изволь, – Ягушевская осторожно подняла чашку и поставила ее рядом с блюдцем, рассматривая потеки и пятна на фарфоре. – Вижу любовь, ваше бессмертие. Везде любовь – куда ни посмотри. И в прошлом, и в будущем. И ещё вижу страсть. Неутоленную, каторжную…