Пингвин влюбленный - Анатолий Чупринский

— Потрясающе! Ты какая-то… действительно… не от мира сего.

— Нас в детдоме вообще воспитывали по-другому. Готовили к какой-то другой жизни. Не к такой, какая сейчас.

— Какой смысл, какой смысл? — презрительно фыркнул Суржик. — Это игра! Азарт, вдохновение! Сейчас, объясню на пальцах. Значит, так! — начал он бодрым тоном учителя по физкультуре. Отложил ракетку и начал показывать.

— Стоять надо вот так. Не дальше и не ближе. Каждый подает пять ряд кряду. Его задача подать так, чтоб соперник не смог принять подачу. А задача соперника — наоборот — отразить. И в свою очередь нанести неотразимый ответный удар. Выигрывает тот, кто первым наберет двадцать одно очко. Понятно?

— Честно говоря, не очень… — растерянно улыбнулась Надя.

— Давай! Чего тебе неясно?

— Ты сказал, задача одного заставить ошибиться другого? — спросила она.

— Естественно! Абсолютно! — пожал плечами Суржик.

— Мне это не нравится, — задумчиво и очень серьезно сказала Надя. — Получается, играющие — соперники, враги?

— Конечно. В некотором смысле — да. Разумеется.

— А если наоборот? — неожиданно спросила она.

— То есть?

— Если каждый будет стремиться помочь другому. Играть так, чтобы другому было легче, а не сложнее.

— Зачем?

— И тот, его соперник тоже будет так поступать. Тогда они будут не врагами, а союзниками, друзьями.

— Ты это… серьезно? — нахмурившись, спросил Суржик.

— Конечно. Разве так нельзя?

Надя смотрела на него широко распахнутыми глазами, как ребенок. В ее взгляде Суржик не видел и тени иронии, насмешки или чего-либо подобного.

— В поддавки, что ли!? Как в шашки? Потрясающе!!!

— Нет, — покачала головой Надя. — Поддавки в шишки я знаю. Это не то. Там кто хитрее, кто кого обманет, тот и победит. А если… кто благороднее, честнее — разве так нельзя играть?

Суржик взлохматил волосы, вернее, то, что от былого величия осталось у него на лысине, прошелся взад-вперед перед столом.

— Потрясающе! Честно говоря, никогда еще с такого ракурса не смотрел на это дело!

— Разве так нельзя? — пытливо спрашивала Надя.

— Можно, наверное. Если все наоборот — тогда.… Как это тебе пришло в голову?

— «Снип! Снап! Снуре!», — неожиданно пропела Надя. — «Снуре! Базелюре!». Нас так воспитывала Лариса Васильевна Гонзалес. Наша мать. Не бросай друга в беде. Будь всегда честен. Не подличай, не лги. Не завидуй. Что хорошего в этой игре, если у одного задача — унизить другого?

— Унизить!? Потрясающе!

— Проигрывать, наверняка, обидно.

— Как-то ты все… наизнанку вывернула. По сути, конечно, ты права. Погоди! Один момент! Но в твоем случае все равно тоже будет проигравший, верно?

— Проиграет тот, кто был недостаточно благороден! — убежденно ответила она.

— Ну, знаешь… — засмеялся Суржик. — Признать, что ты был недостаточно благороден — не сахар. Лучше признаться, что был недостаточно ловок.

— Как для кого, — пожала плечами она, — По-моему, лучше несовершенный ангел, чем образцово-показательный черт.

— Образцово-показательный черт!? — громко засмеялся Валера. — Господи! А ведь ты, действительно, совсем еще ребенок!

Неожиданно настроение его резко переменилось. Веселость как рукой сняло.

Валера глубоко вздохнул и присел прямо на стол, но как-то боком. При этом умудрился даже ногу на ногу закинуть. Это была его обычная манера. Он всегда садился как-то не так, как все. Другому бы и в голову не влетело, сесть на стол для пинг-понга. Да еще и ногу на ногу закинуть. Но именно в этом был весь Валерий Суржик.

— Знаешь, солнышко… — с грустью сказал он, — ты напомнила мне… меня самого. В далеком детстве. Маленьким я был… — Валера, усмехаясь, сокрушенно помотал головой. — Когда фотограф говорил, смотри сюда, сейчас вылетит птичка, — я верил. И ждал. Мать говорила, в реке живет золотая рыбка. И я верил. И ждал, вот-вот она выплывет и спросит о моем самом сокровенном желании. А самым моим сокровенным желанием было, — чтоб все друг с другом дружили. Делились игрушками, делали подарки и все такое. Тогда я готов был каждому встречному протянуть в своих маленьких руках все свои игрушки. И я протягивал! И они брали!! Охотно брали!!!

Суржик неожиданно соскочил со стола, начал нервно расхаживать по подвалу.

— Потом я вырос! — жестко говорил Валера. — Жизнь на другом замешана, солнышко! Не на состязании в благородстве и порядочности! На другом! Увы, но это так! Эта игра… — хлопнув ладонью по столу, продолжил он, — …самая невинная модель человеческих отношений.

Надя отрицательно покачивала головой. При этом улыбалась своей обычной улыбкой. Доброжелательной, чуть загадочной и слегка снисходительной. Так улыбается «Джоконда» с картины великого Леонардо. И никто до сих пор понять не может, что за этим стоит? Какая — такая загадка? Почему она ТАК улыбается?

— Да, солнышко, да! — настаивал Суржик. — Ты играешь, значит, живешь. Выбываешь из игры, следовательно, не живешь, прозябаешь. Я играю. Пока. И пока выигрываю. Хотя бы у самого себя.

— Такая игра не может принести радости! — спокойно ответила Надя. — Ни тебе, ни кому-то другому. Разве нельзя всем договориться и играть на других условиях?

— На твоих, ты хочешь сказать? Никто не согласится. Людей хлебом не корми, дай обскакать другого. Хоть в игре, хоть в чем!

— Давай попробуем! Что ты теряешь? Ведь никто не увидит. Один разок!

— Значит, что, все наоборот? Хорошо! Попробуем! Потрясающе!!!

Суржик схватил ракетку в руки, подошел вплотную к столу.

— Черт! Волнуюсь, как школьница перед выпускным экзаменом.

Валера Суржик быстро подошел к тумбочке в углу подвала, нажал на клавишу магнитофона. Из динамиков полилась блюзовая мелодия, «Колыбельная птичьей земли». Это была любимая мелодия Суржика. Ее он мог слушать бесконечно.

— Начали!!!

ОН и ОНА заговорчески улыбнулись друг другу. Потом ОН осторожно, даже как-то с трепетом сделал намеренно высокую подачу. ОНА приняла и ответила ему тем же. Белый шарик высоко и плавно скакал по столу. Направо — налево, направо — налево….

Если бы кто-то из любознательных соседей случайно заглянул в подвал уродливого особняка на восьмой южной улице, он бы увидел — ОН и ОНА, стоя по разные стороны теннисного стола, играли в странную игру. Будто танцевали какой-то, полный таинства и изящества, давно забытый танец. ОН и ОНА весело и беззаботно смеялись. Так смеются только по-настоящему счастливые люди.

Когда перед очередной подачей ОНИ застывали по разные стороны стола, их грациозные позы напоминали фигуры со старинных гравюр. Их невольно хотелось переодеть в наряды какого-нибудь восемнадцатого века. Или даже семнадцатого. Но, разумеется, никто из любознательных соседей в подвал уродливого «Титаника» не заглядывал.