Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник) - Владимир Гой

Похоронил ее Валерка, горевал так, что и передать нельзя, а через несколько дней забрал малыша из роддома. Всю любовь он перенес с жены на своего единственного и самого близкого в этом мире человечка. Когда был на работе, за ребенком няня приглядывала, а по вечерам и выходным он сам от него не отходил. И пеленки за ним стирал, и за грудным молоком бегал к одной женщине, ну, в общем, делал все, что обычно делает мать. Первое слово у детей известное, и Валеркин сын тоже сказал: «Мама», показывая пальцем на Ленкину фотографию. Тот учил его этому каждый вечер, показывая ему портрет матери на стене.

Время бежит быстро, и через шесть лет отец привел его в школу. Малый оказался толковым и радовал родителя отличными оценками, школу окончил чуть ли не с золотой медалью. Потом закончил институт, вскоре женился и привел в дом молодую жену.

Валерке тогда около шестидесяти было, и надо же, разбил его инсульт. Из больницы его привезли домой, ходить он не мог, на коляске еле передвигался. Врачи говорили: нужен хороший уход, и все наладится.

Михалыч прервал свой рассказ, достал сигарету, прикурил и, сделав пару глубоких затяжек, продолжил:

– Посоветовались они с женой, и любимый сынок сдал его в бесплатный приют для инвалидов и престарелых, чтоб не мешался под ногами уже ненужный отец.

Ездили недавно с приятелем навещать его, дружили мы втроем. Поговорим с ним, поговорим, и по очереди отходим, якобы в туалет, а там дадим волю слезам, утремся, чтобы не видно было, и возвращаемся. Он про сынка своего слова плохого не сказал, говорит: «Навещал меня месяца два назад, не забывает!».

– Сука заботливая! – сделал резюме Михалыч и добавил: – Жаль, что тогда Ленка померла!

Машины со счастливыми папашами все подъезжали и подъезжали, развозя по домам новое поколение, новые судьбы, и каждый из них хотел верить, что его ребенок будет самым лучшим.

Мы еще немного посидели, поговорили и разошлись, а эта история засела во мне занозой, ведь у меня, как и у многих других, тоже росли дети.

Пустота

После суточного дежурства Валерка валялся в кровати не меньше двенадцати часов, и все равно чувство усталости отступало только на второй день отдыха. Вот тогда, на второе после работы утро, он чувствовал себя счастливым и полным сил. Работа пожарного всегда связана с риском получить травму, и не только физическую, – сколько раз приходилось вытаскивать из пылающих домов слабосильных старух и малолетних детей, отравившихся угарным газом и не пришедших после этого в себя. Только дома рядом со своей женой Маринкой и маленьким сыном он чувствовал себя уютно и надежно, защищенным от разных бед.

Утром он просыпался еще затемно и начинал заигрывать со своей женой. Вначале она, ворча, сопротивлялась, а потом, с еще закрытыми глазами, подчинялась его натиску.

Довольный, он запахивал халат и шел на кухню готовить завтрак на двоих. Они были женаты четыре года, и он взял на себя обязанность по выходным готовить завтрак для любимой, провожая ее на работу.

Приготовить два яйца, отваренных всмятку, поджаренный в тостере хлеб, несколько ломтиков сыра и чашку черного кофе для него не было проблемой.

На ней был тонкий шелковый халат, накинутый на голое и еще влажное после душа тело, мокрые волосы спадали прядями на плечи. Он сидел напротив нее и любовался всем ее видом, думая про себя – «Господи, как я ее люблю!»

Она вечно долго собиралась на работу, примеряя то одну вещь, то другую, спрашивая совета: «Как ты думаешь, может, лучше этот свитерок, или вон ту кофточку?» Он соглашался со всеми ее решениями, она для него была хороша в любой одежде. В промежутках между переодеваниями он любил напасть на нее и покрывал поцелуями все ее тело, она сопротивлялась, возмущаясь, что опоздает на работу. Но в конце концов обнимала его за шею и целовала в губы: «Ты мой единственный и самый лучший, но я правда опаздываю на работу». Он отступал, услышав то, что хотел, и больше ей не мешал.

«Ты за мной сегодня не заезжай, меня сегодня Вероника подвезет», – так звали ее еще студенческую подругу. – «Я буду даже чуть раньше». Они коснулись друг друга губами, и за ней закрылась дверь лифта.

Познакомились они чуть больше пяти лет назад, он отбил ее у какого-то щуплого студента летной академии. Тот уехал на стажировку за границу на два месяца, и проверка их отношений на прочность не выдержала экзамена. А когда новоиспеченный летчик вернулся, она уже жила у Валерки, и тому пришлось смириться с положением вещей. Правда, несколько раз он пытался добиться встречи с ней, но все попытки были пресечены раз и навсегда – Валерка умел защитить свое счастье.

На балконе стояли ящики с красной и белой геранью, он любил повозиться в своем маленьком садике на десятом этаже, то и дело что-то пересаживал, покупал какие-то новые удобрения и поливал цветы каждое утро. Два больших аквариума с яркими рыбками, по одному в каждой комнате, и маленькая собачка по имени Тоська делали его жизнь по выходным насыщенной заботами: за рыбками надо было постоянно ухаживать, а собаку выгуливать. Закончив домашние дела, он надевал спортивный костюм и пробегал по велосипедной дорожке километров десять, потом принимал душ и звонил жене: «Привет, как дела, что нового?» – она делала вид, что сердится: «Ну, что может быть нового? Мы расстались два часа назад, не отвлекай меня!» – и вешала трубку. Но он, услышав ее голос, был счастлив.

Их трехлетний сын Сережка просыпался не раньше двенадцати и, открыв глаза, всегда задавал один и тот же вопрос: «Мама уже ушла? Я кушать хочу!» Валерка варил ему манную кашу, они садились на табуретки у овального стола и ели кашу с клубничным вареньем. Потом он одевал сынишку, и они отправлялись путешествовать по лесу возле дома. Нагулявшись от души, на обратном пути усталый Сережка засыпал прямо у него на руках. Отец приносил его домой, тихонько снимал с него ботиночки и укрывал пледом на диване. А сам отправлялся на кухню и, что-нибудь готовил к обеду, время от времени поглядывая на телефон: «Может, позвонить? Нет, не буду, а то зазнается совсем!» – пытался он убедить себя, но уже через минуту брал трубку: «Привет, как дела? Сережка спит. Я понял, больше звонить не буду», – и, довольный, возвращался к стряпне. После обеда он попытался ей еще раз позвонить, но телефон отвечал только длинными гудками, ее на месте не было. Потом он звонил еще, она не отвечала.

Время за домашними делами пролетает в один миг – только что было двенадцать, что-то сделал, посмотрел на часы – уже четыре.

Зазвонил телефон, Валерка радостно схватил трубку: «Я слушаю! …Да, да, скоро буду», – звонили с работы.

Он постучал к соседке, та долго не открывала, потом защелкали запоры, и она выглянула, вся взлохмаченная и сонная. «Вера, посиди с моим, меня срочно на работу вызывают, и Маринке, когда придет, скажи, чтобы не волновалась», – та кивнула и пропустила к себе малыша, довольного тем, что он сможет помучить ее жирного кота.

Пожарные долго возились, пытаясь вытащить из искореженного учебного самолета разбившихся в нем людей. Первым вытянули пилота, за ним пассажира, молодую красивую женщину, очень похожую на жену одного из пожарных-спасателей. Немного посомневавшись, старший группы набрал номер телефона коллеги.

Добродетель

Из-за громкой музыки выстрела почти не было слышно, пуля прошла где-то в метре от меня, пробила барную стойку, окно и улетела в темноту. Страха не было, скорей какое-то удивление: «Ни фига себе!» Потом кто-то бросился кого-то искать, обещая разрезать нарушителя спокойствия на кусочки. Но тот словно испарился, и как его ни искали, облазив все укромные уголки бара и подсобные помещения, найти так и не смогли. Потом бритые головы собрались возле стойки и принялись обсуждать происшествие. Как я понял из их разговора, ему было лучше застрелиться самому, чем попасться им в руки.

Вечер подходил к завершению, дамы разобрали кавалеров, кавалеры дам, и все начали потихоньку покидать бар. Лысые, как всегда, ушли гурьбой в сугубо мужской компании, у них были другие заботы.

Оставшись одни, мы налили для начала по пятьдесят грамм водочки и обсудили с напарником дебильного стрелка, рассматривая пробитую пулей стойку и треснувшее стекло. «Вставить бы ему дуло в задницу, ковбою хренову, ведь убить мог кого!» – покачивая головой, расстроенно ворчал Андрей. – «Уходить надо с этой работы, деньги деньгами, а жить хочется, у народа вообще крыша поехала». Мы с ним выпили еще несколько раз по пятьдесят, он уже почти успокоился, и храбрости в нем явно прибавилось: «Если я этого козла увижу, точно говном накормлю, как миленького». Мы выпили еще напоследок и попрощались до завтра. Он ушел, а я принялся перемеривать, что осталось в бутылках, готовясь к завтрашней сдаче смены.