Цыганка - Дина Ильинична Рубина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, – наконец проговорила она, – вы правы, конечно… Счастливое избавление, именно так. Ведь они могли меня сдать, но не сдали. В тот раз не сдали. Страшно рисковали, между прочим… У них было трое малолетних детей, старик-отец, лежачий, парализованный… Да… Не сдали в тот раз. Промыли рану, перевязали — у хозяина, по счастью, были какие-то навыки, он помогал ветеринару… даже накормили, чем было… и Семен — так хозяина звали — пошел в сарай и вернулся с лопатой… И… стал копать. Новую могилу. Для меня.
— Как?! – тупо спросила я.
— А вот так, – просто и спокойно ответила она. – Некуда было меня девать, понимаете? В любой момент кто угодно мог войти — соседи, родные. У них свояк в полицаях служил! Да и от детей надо было скрыть, чтобы не проболтались… Так что Семен выкопал яму рядом с печью. В ней можно было сидеть, согнувшись. Поверху клали доски, на них — цветастый половичок, а на него — ведерко с углем. Я, к счастью, маленькая была, хрупкая, как ребенок. Много места не занимала… – Мирьям тряхнула головой, странная гримаса — от боли или от смеха — снова съежила ее лицо. – Так что… как у нас там обстоит дело с эпическим зачином? – и сидела она так два года в могиле… Ночью только выпускали — по нужде и поесть чего-нибудь… Все остальное время надо было терпеть до потери сознания. Никто ведь не думал, что это счастливое избавление настолько затянется… Надо было переправить ее куда-нибудь, да как-то не получалось. Вот и сидела… Черви по ней ползали, ну, все как полагается. В могиле как в могиле. За эти два года у нее выпали волосы, сошли ногти на руках, глаза гноились, она ведь света не видала совсем… а помирать никак не хотела… – Мирьям горько хмыкнула. – Упрямо не хотела благодетелям подарить Счастливое Избавление…
Я рывком поднялась, вышла во двор, и некоторое время стояла под сплетением истощенных виноградных ветвей в круге желтого света, шумно вдыхая и выдыхая иерусалимский воздух с холодным дождем вперемешку — бурно, до слез выкашливая дым…
«Ты виноградник, – доносился из полутьмы звенящий голос Васо, – ты виноградник, что вновь расцвел… Благоуханный плод, взращенный в Эдеме…»
Сверху, облокотясь на перила террасы, за мной наблюдала смутная Манана.
Я улыбнулась ей в темноте.
…По пути назад заглянула в кухню. Ближе к вечеру, к урожайному времени, явилась еще одна официантка, Наташа. Странно, что все посетители шли прямиком наверх, во второй зал, а у нас внизу так никто и не появился… Я постояла в дверях, дожидаясь, пока Ольга поднимет на меня глаза, и сказала:
— Еще два по пятьдесят принеси, ладно? Та кивнула. Мирьям безучастно слушала грузинский хорал.
— Хорошая это штука… – проговорила она, когда я рухнула на стул. – На меня, глухаря, действует, как наркоз…
Появилась Ольга с двумя новыми рюмками коньяка.
— Вы хотите споить меня? – улыбнулась Мирьям. – Или сами хотите наклюкаться?
— Так они вас все-таки сдали? – отрывисто спросила я. Она улыбнулась, покачала головой.
— Не надо так… – проговорила мягко. – Они не виноваты… Ну, посудите сами: сколько можно было меня держать? Я никак не умирала, выпустить меня в таком виде — лысый скелет — натурально, было опасно… Они пригласили свояка, поставили ему угощение, повинились… Обсудили — как лучше это дело сгладить … И ночью он вывез меня на телеге, просто подкинул к воротам лагеря.
Опустив голову, Мирьям переставляла на скатерти несколько предметов: зажигалку, пустую пачку из-под сигарет и пудреницу, в которую, видимо, смотрелась, пока меня не было… Выстраивала их в ряд, потом меняла местами… словно пасьянс раскладывала…
— Вот вы удивились, что люди, которые два года, страшно рискуя, прятали полумертвую девочку, в конце концов выкинули ее на улицу… Да, признаться, и меня это мучило много лет. Возможно, чтобы разобраться во всем этом, я пошла учить психологию в Беркли… В конце концов поняла… Видите ли, милосердие и страх, добро и жестокость не распределены между разными людьми, а соседствуют в каждом человеке. И всякое чувство не бесконечно… Они устали от своего милосердия, эти обычные люди, которые все-таки спасли же меня, спасли! Довольно того, что за меня они не получили вознаграждения, а наоборот, только кормили — пусть скудно, ужасно, но — кормили! Могли убить, закопать где-нибудь ночью… но не сделали этого… Знаете, человека надо жалеть и никогда не взваливать на него непосильную нравственную ношу…
— Постойте! – оборвала я. – Мне плевать на причины, по которым выбрасывают человека на явную гибель…
Дальше, что было дальше — он оставил вас у ворот лагеря… и?..
— Он торопясь, пока не засек патруль, вывалил меня с телеги в траву. Я ж доходила от истощения… И вот это было счастьем — просто лежать в траве, не скрюченной, а вытянувши ноги. Счастье, потому что скоро наступило утро. Впервые за два года наступило утро… Понимаете?
— Но ведь вас могли убить! – крикнула я.
— Могли… – согласилась она. – Ну, так убили бы… Подумаешь! Вы представить себе не можете, сколько раз за те два могильных года я жалела, что выползла из ямы! Дура, дура проклятая, говорила я себе, давно бы лежала спокойно , как все… Но самое-то интересное в том, что как раз там, в лагере, я и встретила свое Счастливое Избавление… Один из пленных, американец итальянского происхождения, врач… Бассо его звали… Он выуживал из помоев офицерской кухни яичную скорлупу, толок ее на нарах круглым камнем и заставлял меня есть… Ведь это кальций, понимаете? Толченая скорлупа противно скрипела на зубах, но очень быстро у меня отросли волосы, ногти… Великий Кальций!.. А когда лагерь освободили и стало ясно, что мы живы, Бассо добыл для меня через американцев документы и увез с собой в Штаты… Там мы поженились, а еще через пять лет расстались, так вышло… Никто не виноват, просто я его не любила. Он был мой друг, мой спаситель… но брак на этом не держится. Нужна любовь. Нужна такая влага души, чтоб всхлипывала, дрожала, наполнялась до краев… А я высохла… И никого не любила… кроме Адама…
— Почему же вы его не искали?
— Где? Кто мог представить себе его путь — все поиски мне представлялись бессмысленными. Просто я знала, что он где-то жив. Хотя сто, двести, тысячу раз мог погибнуть… Но почему-то я была уверена, что
