Если только ты - Хлоя Лиезе

в процессе нашего хохота то тянущее ощущение от её плача испарилось. Глядя на неё теперь, я чувствую что-то новое, и место для этого появилось лишь с тех пор, как я проматерился на протяжении йоги вместе с ней в пространстве, которое казалось достаточно большим и реальным, чтобы выдержать мой бардак. С тех пор, как я рассказал ей такие вещи, будучи уверенным, что это разрушит даже подобие этой дружбы. С тех пор, как я хохотал в такой манере, в которой не смеялся уже очень долго.

Это нечто новое, тяжёлое и тёплое, распространяется по мне, желая… Как там она сказала вчера? Питательности. Чего-то насыщающего, напитывающего.

Чего-то хорошего.

Я медленно поднимаю меню, просматривая его свежим взглядом.

Затем я с глубинным удовлетворением наблюдаю, как на лице Зигги отображается удивление, когда я говорю официанту:

— Я буду то же, что и она, только маффин и смузи не ягодные, а шоколадные.

На сей раз Зигги не приходится напоминать мне. Протягивая официанту свое меню, я с улыбкой добавляю:

— Пожалуйста.

***

— Ты не будешь провожать меня до дома, — говорит Зигги, и двигатель моей машины пощёлкивает, остывая в гараже.

— Почему нет, чёрт возьми?

Она вскидывает брови.

— Сигрид, я сказал «чёрт» в приватной обстановке собственного дома. Расслабься.

— Но это привычка, Себастьян, и ты пытаешься от неё избавиться.

— «Делаю вид», что избавляюсь, — напоминаю я ей.

Зигги устало вздыхает.

Это заставляет меня задаться вопросом, как скоро моя упрямая неподатливость оттолкнёт её, заставит понять, что я не заслуживаю даже фальшивой дружбы.

— День же, — говорит она, открывая дверцу со своей стороны. — Со мной ничего не случится.

— Откуда ты знаешь?

— Я пешком пришла к тебе вчера вечером и сегодня утром, и ничего, выжила.

Теперь моя очередь вздыхать. Я перебираю свой мозг, ища какое-то оправдание этой стискивающей зубы потребности убедиться, что она безопасно доберётся домой. Я не должен нуждаться в этом. Но нуждаюсь.

Это потому что она дорога Рену. Потому что будь я проклят, если она не будет в безопасности, пока она со мной — в безопасности от меня, от мира, от всего, что может ей навредить. Впервые в жизни я решительно настроен пройти через эту ситуацию с безупречным результатом, смочь посмотреть Рену в глаза и сказать своему единственному лучшему другу, что в отношении его сестры у меня были лишь лучшие побуждения, и с ней не случилось ничего неприглядного.

— Себастьян, — голос Зигги выдёргивает меня из мыслей. Я смотрю на неё, стоящую возле водительской дверцы и положившую на ту одну руку. Её волосы почти полностью выбились из косы, огненные пряди обрамляют лицо. Она выглядит такой о*уенно очаровательной, что аж неприлично.

Я хрипло сглатываю.

— Я должен проводить тебя до дома, — говорю я ей. — Потому что… исправившийся Себ сделал бы так.

— Но твоя нога…

— Нах… то есть, забудь про мою ногу. Всё хорошо. Почти не болит.

Это ложь. Она изрядно ноет после того, как я дал ей нагрузку на йоге. Но это ничто в сравнении с дискомфортом, который я буду чувствовать, сидя дома и как тревожный, заламывающий руки мальчик ждать, когда она напишет, чтобы благополучно добралась.

Зигги скептически выгибает бровь. Но что удивительно, она наконец говорит:

— Ладно.

***

— Что ж, Сэр Себ, благодарю за сопровождение.

Я хмуро смотрю на Зигги.

— Сэр Себ? Чем я вообще заслужил такое прозвище?

Она улыбается, быстро и ослепительно. Это настолько очаровательно, что ощущается как удар под дых.

«Не смотри на неё так, — шипит укоризненный голос в моей голове. — Ты не заслуживаешь даже её улыбок, не говоря уж о дружбе, фальшивой или нет».

Я смотрю вниз и смахиваю соринку со своих спортивных штанов.

— Это славно звучит, «Сэр Себ», — говорит она. — И ты поступил галантно.

— Галантно, — я закатываю глаза. — Ага. Иди внутрь. Попей воды. Ты обезвожена и бредишь.

Зигги притихает так надолго, что я уже не могу держать взгляд опущенным. Когда я смотрю на неё, моё сердце пропускает удар. Её голова запрокинута, пронизывающие зелёные глаза не отрываются от меня. У меня возникает дискомфортное ощущение, что меня видят насквозь до самого спинного мозга.

— Я начинаю гадать, — говорит она, — может, Рен не совсем ошибся в своей оценке. Может, ты добрее, чем хочешь признавать, Себастьян Готье.

— Зигги…

— Обнимашки, — говорит она, обхватывая меня руками.

Боже. Её улыбка — удар под дых, но это объятие выбивает из меня весь воздух. Я стою на тротуаре у её дома, пока она обнимает меня, а в моих лёгких нет ни капли кислорода.

— Эй, — она сжимает крепче. — Где мои обнимашки? Ты обнял меня на йоге, почему не можешь обнять сейчас?

— Это были не объятия, — бормочу я в её волосы, потому что ветер швырнул их мне в лицо, и бл*дь, они так вкусно пахнут — как сладкая чистая вода, очищающий прилив доброты, которой я не заслуживаю. — Это была… поддерживающая… хватка.

— Поддерживающая хватка, — она хрюкает — очаровательный гортанный звук, за которым следует звонкий бодрый смех. — Ладно, конечно. Ну, тебя это не убило, и теперь не убьёт. Кроме того, друзья обнимаются.

— Не этот друг.

— Да брось. Обними меня. Не лишай меня ответных обнимашек.

Смирившись и вздохнув, я обнимаю её руками за талию. Она такая сильная… и всё же такая мягкая. Я чувствую длинные крепкие мышцы её спины и торса, плавный изгиб бёдер. Мои зубы стискиваются.

— Спасибо, — шепчет она мне на ухо.

По мне пробегает дрожь, которую я едва подавляю, но если Зигги и заметила, то не показывает. Она просто отстраняется и одаривает меня ещё одной улыбкой, которая вышибает тот воздух, что мне удалось втянуть.

— Твоя очередь, — говорит она, доставая ключи из кармана леггинсов.

— Моя очередь?

— Придумывать какое-то занятие для друзей.

Я хмурюсь.

— Разве я в таком разбираюсь?