Новый февраль семнадцатого - Владимир Бабкин

Покопавшись в памяти прадеда я выудил оттуда все что он знал по данному вопросу. Нет, Великий Князь Михаил Александрович никогда не пересекался с этим незаурядным человеком, но, по крайней мере, слышал о нем. Ну, еще бы, ведь Марсель Плиа был уроженцем Французской Полинезии, то есть родился в Южном полушарии на островах посреди Тихого океана, буквально на противоположном от России конце нашей планеты! Его мать была нянькой у французских колонистов и, возвращаясь во Францию, они взяли няньку с собой. Так Марсель с диких островов Полинезии переместился в блистательный Париж. Как Марсель оказался в Санкт-Петербурге прадед не знал, да и неважно это. Важно то, что попав в 1906 году в русскую столицу французский полинезиец быстро обрусел, выучил русский язык, женился на русской девушке, которая родила ему сына. Работая на заводе, он проявил недюжинные таланты к механике и вообще зарекомендовал себя смышленым малым. С началом мировой войны он поступил добровольцем в русскую армию, где был направлен в качестве шофера в ИВВФ. Но не сиделось ему за баранкой грузовика и вот он уже моторист-стрелок на «Илье Муромце», где своим героизмом успел заслужить два Георгиевских Креста и уважение самого Игоря Сикорского.

Кстати, в эти времена награды не раздавали направо и налево. Тот же первый своей Георгиевский Крест IV степени Марсель Плиа заслужил тем, что в течение получаса под ураганным зенитным огнем ремонтировал два поврежденных двигателя стоя на крыле «Ильи Муромца» во время бомбардировочной миссии на станцию Даудзевас. В том бою аэроплан получил более семи десятков пробоин от вражеского огня и во многом благодаря героизму Марселя Плиа воздушный корабль вернулся на родной аэродром. А второй Крест, уже III степени, он получил за сбитые во время воздушного сражения два немецких аэроплана и принуждение третьего к поспешному бегству. Да и про уважение со стороны конструктора «Муромцев» Игоря Сикорского тоже, в общем-то, не шутка, поскольку несколько предложений этого «русского полинезийца» по усовершенствованию огромного аэроплана были Сикорским признаны разумными и воплощались в новых модификациях этого воздушного корабля и в модернизации существующих машин.

Так что, моторист-стрелок у Горшкова был личностью выдающейся во всех смыслах этого слова.

И как ему, родившемуся в жаркой Полинезии, не холодно здесь, на такой высоте? Я поежился и плотнее запахнул свою белую генеральскую бекешу. Кстати, я понял, почему местные летчики так тепло одеваются. Сквозняк был отнюдь не легкий. Да и вообще, данная летающая конструкция, гордо именующаяся воздушным кораблем, весь полет поскрипывала так, что это поначалу вызывало мое беспокойство. Но увидев, что никто по этому поводу не дергается, решил не обращать на это внимания. Зато салон «Муромца» отапливался за счет выхлопных газов внутренней пары двигателей, которые по трубкам отдавали тепло экипажу и пассажирам, так что я боюсь себе представить, какой бы тут стоял колотун без этого обогрева. Ветряной генератор снабжал аэроплан электричеством, а кроме того, на этом чуде техники был даже туалет! В общем, это был такой себе аэробус начала двадцатого века. И еще одно его роднило с аэробусом моего времени — парашютов не предусматривалось.

Впрочем, другого варианта, на чем лететь в Могилев у меня не было. А жаль, кстати. Был бы на аэродроме запас водорода…

При всей величественности «Ильи Муромца» в масштабах этой эпохи и проверенной надежности именно этой конкретной машины, аэроплан серьезно уступал находившемуся в ангаре летной школы дирижаблю «Гигант». Да, лететь на дирижабле мне было бы куда спокойнее, ведь радиус действия дирижабля куда больше и он без проблем меня мог бы доставить и на тысячу двести километров, а уж предстоящие нам шестьсот были бы для него сущим пустяком. Да и при грузоподъемности дирижабля в 9 тонн того же Джонсона можно было бы в Гатчине не оставлять.

Но воспользоваться этим транспортом длиной в 114 метров я никак не мог. Дело в том, что шеф Главного военно-технического управления и по совместительству полевой генерал-инспектор Императорского Военно-воздушного Флота Великий Князь Александр Михайлович считал, что дирижабли очень опасны, и вообще перспектив применения у них нет, а потому распорядился не отпускать водород гатчинской офицерской авиашколе, ввиду его дефицита и нехватки оного на фронтах, где водород шел на заполнение змейковых аэростатов.

Кстати говоря, зная историю вопроса, могу сказать, что дирижабли даже на водороде были не опаснее современных мне самолетов. Те же самолеты, например, регулярно терпели катастрофы по всему миру, однако это же не служило поводом для запрета авиасообщения под формулировкой об опасности полетов на самолете? Да и, тем более, если решить вопрос с гелием, то…

Мои раздумья прервало появление внизу еще одного городишка. Судя по всему крупного железнодорожного узла. Дернул за рукав проходившего мимо Марселя Плиа и вопросительно показал вниз.

Тот кивнул и прокричал:

— Станция Дно!

Станция Дно. Вот значит, как переплетается история. Я лечу над станцией Дно на встречу с царем, который, если я не успею, послезавтра будет на этой самой станции, обложенный мятежниками, как волк флажками. Гримаса судьбы.

— Саша, тебе телеграмму принесли.

Александр Павлович озадаченно посмотрел на сестру, которая протягивала ему бланк. Развернув его, он с удивлением прочитал следующее:

«Доктору Кутепову Александру Павловичу.

Дорогой коллега!

По проверенным данным в Петрограде начинается эпидемия красной чумы. Первый очаг эпидемии отмечен в Таврическом саду и его окрестностях. Симптомы — возбужденность, жар, зуд, лихорадка, агрессивность, склонность к разрушению. Отмечены случаи безумия и массового помешательства. Болезнь очень заразна и передается в местах большого скопления людей — на рынках, в очередях, в толпах, на демонстрациях. Повышенная смертность среди зараженных.

Я знаю, что сегодня Вам предложат возглавить сводный карантинный отряд из трех бригад с одним карантинным аппаратом — соглашайтесь. Позже вам поступят еще 24 карантинных аппарата — заклинаю вас, перед тем как отдавать половину, убедитесь в том, что ваша половина нормально работает.

Не спешите слепо выполнять распоряжения главного врача Петрограда — к вечеру эпидемия оставит столицу без всякого управления. Вся надежда на вашу сообразительность, твердость и верность клятве врача.

Действуйте решительно. Мобилизуйте здоровых врачей и санитаров. Отстраняйте растерявшихся, малодушных и имеющих симптомы заражения красной чумой. Назначайте здоровых и решительных. Принимайте под свое начало другие карантинные отряды.

С целью препятствования распространению красной чумы удаляйте людей с улиц и площадей и призовите всех переждать эпидемию дома или в местах постоянного пребывания.

Для обеспечения карантина обязательно возьмите под контроль Министерство путей сообщения, Николаевский и Царскосельский вокзалы для приема следующих к Вам на помощь карантинных бригад из провинции. Вам необходимо обеспечить карантин в Петрограде в первые два-три дня эпидемии.

Надеюсь и верю в Вас. В Ваших руках жизни и судьбы миллионов людей. Да поможет вам Бог!

Искренне уважающий Вас,

Доктор Романов Михаил Александрович, профессор медицины, г.а., в.к.»

Итак, я лечу в Могилев, и даст Бог, к вечеру буду там. Выходит у меня есть шанс встретиться с ним и попытаться отговорить от поездки. Благо аргументы у меня имелись. Но, главная, на мой взгляд, проблема заключалась вовсе не в том, чтобы успеть, и даже не в том, чтобы уговорить царя остаться в Ставке, а в том, чтобы убедить его анонсировать и провести необходимые стране реформы.

Ведь, допустим, меня все же получится его задержать в Могилеве, получится его растормошить и он сможет, опираясь на армию, восстановить порядок в стране. Хватило же у него духа подавить революцию 1905–1907 годов? Проблема, однако, заключалась в том, что опираясь на одну лишь силу подавить Февральскую революцию уже невозможно и мне, как человеку знающему историю на 106 лет вперед, все это совершенно очевидно. Возможно, более очевидно, чем кому бы то ни было в этом мире в это время.

И очевидность эта буквально кричала о том, что России нужна не только сильная авторитетная власть, но и энергичные популярные в народе реформы. Реформы, которые смогут дать ответ на коренные вопросы и смогут двинуть страну по пути к построению более справедливого общества. Иначе процессом построения такого общества займутся большевики. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.