Изгнанник - Лариса Петровичева

– Шлюха твоя сестрица, парень, – весомо заметил Луш. – Недоглядела матушка.

Хельге только и оставалось, что проглотить обиду.

Дворцовая площадь, запруженная по-праздничному наряженным народом, приветствовала Шани и Луша восторженными воплями, развернутыми военными штандартами новообразованных полков и иконами на знаменах. Шани посмотрел по сторонам: да, похоже, сюда пришла вся столица – кто-то готов отправляться в священный поход прямо сейчас, а кто-то просто глазеет: вон зеваки расселись даже на деревьях и крышах. Он вскинул руку, призывая радостный люд к тишине, и произнес:

– Братья и сестры! Именем святой нашей матери Церкви я отпускаю вам ваши грехи прошлые, настоящие и будущие! Идите и вырвите у язычников нашу святыню! Не отдадим Круг Заступников на поругание варварам!

Толпа взорвалась ревом ликования. Несколько минут Шани смотрел на кричащих в экстазе горожан и думал, что в этом можно найти своеобразное удовольствие. Сейчас все эти люди были в его полной и безоговорочной власти: он мог послать их на смерть, разрушить ад или штурмовать небо, он мог приказать им умереть или убить друг друга – и они тотчас же выполнили бы его приказ с радостной улыбкой на губах. Это было что-то большее, чем любовь, восхищение или преклонение. Это была подлинная власть, имевшая невероятно притягательный вкус.

Мне этого не нужно, внезапно с какой-то светлой ясностью осознал Шани и крикнул:

– Ваш принц с вами! Ступайте и побеждайте именем Заступника!

Луш выступил вперед и выбросил вверх правую руку – агрессивный жест призыва к бою заставил толпу взреветь от восторга и начать скандировать его имя. Вот ему вкус власти был по душе: Луш оперся на перильца балкона и рявкнул:

– Вперед! К победе и славе!

– Луш! Луш! Луш!

– Принц с нами!

– Вперед! – дружно откликнулись люди, а колокола собора начали вызванивать Благодарственный канон.

Шани довольно улыбнулся и отступил к выходу с балкона. Дело было сделано, и он заслужил малую толику отдыха и покоя. Кто бы мог подумать, что с начала его деканства прошло меньше недели… Он пересек опустевший зал и направился к лестнице: домой. На сегодня с него хватит. Домой, и отдыхать от всего этого.

– А как тебя зовут, малыш? – услышал Шани голос государя и остановился. Из приоткрытой двери, ведущей из зала в малую владыческую библиотеку, вырывалась полоса света и – Шани принюхался – легкий пряный аромат выпечки.

– Хельгин, ваше величество, – пробасила Хельга.

Шани вопросительно вскинул бровь. Миклуш угощает Хельгу пряниками? Как мило…

– Прости моего сына, Хельгин, – продолжал государь. – Он сказал так нарочно, чтоб тебя задеть. Кстати, – Шани подумал, что Миклуш настоящий мастер значительных театральных пауз, вот у кого бы поучиться актерам, – в девичьем обличье ты выглядишь намного лучше.

Хельга помолчала – Шани представил, как она, по обыкновению своему, заливается румянцем. Да уж, кого-кого, а Миклуша мужским камуфляжем не проведешь.

– Не знаю, сир, – наконец, откликнулась Хельга. – Говорят, со стороны виднее.

Шани шагнул вперед и побарабанил костяшками пальцев по двери.

– Хельгин, мы уходим.

Хельга выскочила буквально через несколько мгновений, словно только и поджидала, когда ее позовут. В руке у нее действительно был пряник, который она смущенно спрятала в карман мантии – так, словно делала нечто предосудительное. Миклуш вышел следом, уважительно посмотрел на Шани и спросил:

– Надеюсь, ты ко мне не в претензии?

Шани улыбнулся и отдал поклон. Он чувствовал искреннюю жалость к старику, который старался быть сильным, но на самом деле у него не было ни сил, ни поддержки.

– Ни в коем случае, ваше величество.

Миклуш вздохнул. Всесильный владыка, которым он предстал перед всеми менее часа назад, бесследно исчез – сейчас это был немощный старец, придавленный к земле своим неизбывным горем.

– Дурной сын как бородавка на лице отца, – вздохнул государь. Шани сочувственно кивнул. – И срезать больно, и носить некрасиво… А мысль сделать тебя наследником сама по себе неплохая.

Шани пожал плечами и искренне ответил:

– Меня не привлекает власть, ваше величество. Тем более полученная обманным путем. Если мы вам больше не нужны, то не смеем отвлекать от дел государственной важности.

Государь улыбнулся.

– Вкус власти нуждается в том, чтобы его вдумчиво распробовали. Тогда и любовь к нему придет. Всего доброго, ваша неусыпность. До свидания, брат Хельгин. Передайте сестре, что я всегда рад видеть такую красавицу во Дворце.

Хельга низко поклонилась и кинулась следом за Шани, который вышел на лестницу и стал спускаться вниз, раздумчиво хлопая ладонью по перилам. Во дворце уши есть не только у стен, но и у каждой дощечки паркета: наверняка уже пошли разговоры о том, как ловко новый декан втерся в доверие к государю. И эти слова про незаконнорожденного сына… Шутки шутками, но всему есть предел.

– Наставник, а это правда? – негромко спросила Хельга.

Шани покосился в ее сторону: было видно, что девушку просто распирает от любопытства.

– Что именно? – негромко процедил он, проходя мимо поста охранцев, у которых тоже ушки были на макушке. Вроде бы пялятся в никуда, в одну точку, а на самом деле все прекрасно и видят, и слышат, и донесут куда следует. Было бы что доносить, а желающих это сделать во все времена хватало.

– То, что вы принц, – прошептала Хельга.

Шани презрительно фыркнул.

– Будь ты в самом деле парнем, получил бы сейчас как следует. Нечего повторять глупости.

– А как же государь сказал, что вашу матушку… – ошарашенно начала было Хельга, но в эту минуту их окликнули. Оглянувшись, Шани увидел принцессу Гвель в черном траурном платье и отдал ей низкий поклон. Гвель медленно спустилась по ступеням и встала рядом.

– Вы лишаете меня мужа, – сказала она без всякого выражения. Бледное милое личико тоже оставалось безмятежным, и никак это спокойствие не вязалось с трагичностью момента. Мужа посылают за мифической реликвией, которой никто и никогда в глаза не видывал, в страну дикарей, обрекают на болезни, мучения и голод – можно было и плакать, и выть, и волосы на себе рвать, и валяться по полу в падучей. Масса столичных дам и простолюдинок, кстати говоря, так сейчас и делает. А эта спокойна. Просто непробиваемо спокойна. Возможно, те, кто говорят, будто у принцессы не все в порядке с головой, не так уж и ошибаются. Или же ей настолько безразличен законный супруг, и она хотела бы отправить его еще подальше?

– Не для себя, но для Заступника, – сказал Шани классическую фразу аальхарнской инквизиции.

Гвель поджала губы.

– Что же сами не едете? Возглавили бы поход, раз настолько обеспокоены судьбой Заступникова Круга.

Хельга ахнула. Такое предположение явно не пришлось ей по душе. Гвель покосилась в сторону академитки, и ее взгляд ожил, словно девушка ей о чем-то напомнила.

– Сердце зовет меня туда, – сказал Шани, – но долг требует, чтобы я оставался здесь. В столице неспокойно, и если я уеду, то кто тогда позаботится и о государе, и о вас?

– И о делах веры тоже, – буркнула Хельга. В присутствии принцессы она явно чувствовала дискомфорт, раз осмелела настолько, чтобы подать голос.

Гвель подошла к ней почти вплотную и долгим испытующим взглядом посмотрела ей в глаза.

– Юноша, – сказала она. – Вы любите кого-нибудь?

Хельга окончательно смутилась и насупилась.

– Да, – проронила она едва слышно. – Да, люблю.

Пухлые губы принцессы дрогнули, но улыбка умерла, так и не родившись.

– Я тоже люблю, – сказала Гвель, и смысл фразы никак не вязался с ее умиротворенным гладким лицом. Вряд ли так говорят о любви, подумал Шани, глядя на нее с печальным сочувствием. Впрочем, кто знает точно, как о ней надо говорить. – Поэтому не смейте меня осуждать. А вы, – Гвель повернулась к Шани и, протянув руку, дотронулась до одного из алых шнуров его мантии, – молитесь, чтобы принц вернулся живым и здоровым. И не смотрите на меня так.

– Я всегда прошу Заступника сохранить наши жизни и души, – серьезно сказал Шани, но Гвель, судя по всему, пропустила его слова мимо ушей. Сделав реверанс, она стала подниматься по лестнице: судя по крикам с улицы, Луш уже закончил вдохновляющую речь.

Хельга смотрела ей вслед, и выражения ее лица Шани не понял.

Улица была запружена народом. Кто-то радостно рассказывал, сколько голов срубит неверным, кто-то осушал явно не первую бутыль за удачу похода, а кто-то прямым текстом обещал пересчитать супруге все ребра, если она позволит себе лишнее в отсутствие мужа. В лужах неподалеку уже отдыхали особо рьяные борцы за веру, не устоявшие в сражении с зеленым змием. Пока Шани протиснулся сквозь шумную и хмельную толпу к инквизиторской карете, у него три раза попросили благословения и пять раз предложили выпить с истинно верующими. От угощения он вежливо отказался, благословил всех желающих и уже собрался было уезжать, как его не слишком доброжелательно окликнули: