Белая кость - Валерий Романовский

Механик соседней лодки, насоветовавший Крепскому организацию халявной сдачи курсовой задачи, Димкины обвинения с «кишкой» укоров впридачу воспринял спокойно, задав ему лишь один вопрос:

— Вот ты говоришь, что стол накрыл, как мы тогда решили, а банки с консервами были открыты?

Крепский тупо на него посмотрел и, помотав головой, вымолвил:

— Не-а....

— Так скажи на милость, за что тебе ставить положительную оценку то? Если ты даже банки старику поленился открыть и консервного ножа не положил? Что, ему их зубами вскрывать?

Через неделю механик Крепский отправился на парткомиссию, а через полгода был переведен на консервацию. Впрочем, нет худа без добра. Там, по крайней мере, не укачивало.

4 января 2004 г.

И грянул...взрыв

Зима  1971-го  выдалась  на  редкость  теплая.  До  нового  года  оставались  считанные  дни, а  снегом  еще  и  не  пахло,  да и  лед в каналах  и гаванях  отсутствовал.  Каналы  и  гавани  были  чисты.  Такое  явление  в  Лиепае  случалось   редко. По словам старожилов, не чаще чем  раз  в 5-7  лет.  Невзирая на причуды природы,  Флот  готовился  к  встрече  Нового  года. По давным-давно отработанной  схеме.  Уже  были  завезены  и   наряжались  праздничные  елки, закупались  торты  и  сладости  к  новогоднему  столу,  готовилась  самодеятельность,  хохмы  для  розыгрышей, выбирались  и экипировались «деды морозы». Словом,  как и люди всей страны, моряки  готовились к  встрече самого любимого  праздника.

Накануне  подводная лодка «С-187»  ошвартовалась  к  стенке  завода Тосмаре. Впереди был  плановый  средний  ремонт.  Как  часто бывает в подобных случаях, лучших  специалистов  приказом  командира  бригады  перевели  на  корабли  первой  линии  для  повышения  боевой  готовности.  В  экипаже остались, главным образом,  старослужащие,  готовые вскоре демобилизоваться,  да недавно прибывшая, совсем зеленая  молодежь.

Подводная  лодка  стояла  у  заводской стенки далеко не одна — причальный  фронт  был  плотно  забит  кораблями и судами, стоявшими борт о борт по 2-3  корпуса.  Самым   крупным  соседом подлодки оказался эскадренный миноносец, алевший по носу. Весь в строительных  лесах  он был практически  целиком  выкрашен ярким свинцовым суриком.      У трапа эсминца топорщилась  деревянная  будка  вахтенного,  а по корме болтался  баркас, привязанный  концом к береговому палу. Баркас был нештатным.  По слухам, командир эсминца приобрел его у рыбаков за бутылку спирта и жутко гордился удачной сделкой. По понедельникам  он гордо «рассекал» гладь каналов до Зимней гавани и обратно.

Давным-давно,  когда  заводской причальный фронт только зарождался, кто-то очень умный  и хозяйственный решил использовать в качестве  палов невесть откуда  привезенные стволы старинных  орудий, стрелявших, разумеется, еще ядрами. Большую часть ствола, обращенного казенной частью  вниз,  замуровали в причал, а жерла залили цементом. Палы получились не только оригинальные, но и весьма удобные.

Завод продолжал развиваться. На ремонт стали приходить крупные  военные  корабли, а на причалах появились большие, мощные, специально изготовленные палы,  стоящие и по сей день. Тем  временем, один из легендарных стволов, избежавший искоренения, продолжал торчать из причала  между корпусами эсминца и подводной лодки.  На него, собственно, и был наброшен швартовый конец  баркаса. Все бы ничего, да  только безудержное время, сезонная смена температур и осадки настолько разрушили цементную «пробку», что шаловливым матросским рукам не составило особого труда извлечь ее остатки из ствола. Оголилась «боевая дыра»,  казалось бы, давно отжившего свой век орудия. Предприимчивые матросы и рабочие завода быстро приспособили его под мусорную урну, активно наполняя жерло окурками, бумажками и мелким мусором.

Но российский матрос не был бы самим собой, если бы не пошел дальше. Два заштатных разгильдяя  с  подводной  лодки: старшина 2 статьи Свириденко и матрос Пермяк, как-то раз, перекуривая на стенке, пришли к выводу, что торчащий из причала «раритет» по большому счету готов к использованию  по прямому назначению. Да и повод напрашивался сам по себе. Испытание было назначено на новогоднюю ночь, чтобы заодно повеселить «фейерверком» и народ с соседних  кораблей.

Рассуждая вслух об опасности предстоящей акции, моряки по-мальчишески беспечно, дав волю безудержной фантазии, с веселым гоготом проговаривали возможные варианты хохм, которые  должны возникнуть в ходе грядущего эксперимента. Ясно было одно — заводским зевакам будет что посмотреть!

Вспомнив «бородатый» анекдот про солдата-артиллериста, приехавшего на побывку в родную деревню, торпедист Свириденко незамедлительно поведал его своему корешу — трюмному Пермяку.

…Слухи на селе распространяются мгновенно, и о приезде доморощенного «Яшки-артиллериста» селяне  узнали еще до того,  как он, сойдя на полустанке с поезда, подошел к деревне. Старики-ветераны  кто  в  старой форменной фуражке, а  кто в потрепанном мундире, желая подчеркнуть свою причастность к армейской службе, с нарочитым интересом поджидали отпускника.  Когда солдат приблизился на дистанцию голосового приветствия, один из дедов деловито поинтересовался:

— Где служишь внучек?

— В артиллерии  дедушка!

- В антиллерии? — встрепенулся тот. — Ну, и как там у вас в антиллерии?

Затем, не дожидаясь ответа, он обвел присутствующих загадочным взором и торжественно   заключил: «Да что там у вас,  вот у нас... засыплешь, бывало в пушку два ведра пороху да три  ведра камней, как жахнешь по врагу. У нас пять трупов, а что ТАМ наделает!!!»

Смеялись друзья долго и дружно,  а,  закончив, решили за неимением пороха засыпать в пушку   лодочную регенерацию,  затерявшуюся  банку которой Свиридов случайно обнаружил в трюме 1-го отсека.

Сказано — сделано. Заступив  на  вахту  «под  елочку»,  за  два часа до наступления Нового года, друзья  вскрыли банку  регенерации и, поломав на мелкие кусочки пару пластин, побросали «зелье» в заблаговременно очищенное от мусора  жерло Петровской пушки. Плотно забив в качестве пыжа рукав от старого ватника, они выбулькали сверху целую банку из под  компота  отработанного  машинного  масла и, наконец,  забросив сверху увесистый булыжник, расположились в курилке в нетерпеливом ожидании.

Свидетелем картины заряжания стал вахтенный у трапа эсминца. Шестое чувство подсказывало матросу, что подводники затевают  нешуточную пакость.

— Не дрейфь, салага, сейчас будет салют! Ты, главное, в штаны не наложи! — благородно предупредил коллегу-надводника старшина Свириденко.

Матрос, разрываемый противоречивыми чувствами служебного долга и братской солидарности, колебался недолго.  Полевой  телефон,  установленный  в его будке, связи с дежурным  по  кораблю не давал, поэтому  вахтенный, стуча пудовыми валенками с галошами по трапу, поспешил подняться на борт, чтобы произвести доклад по команде лично. Однако сделать это ему было не суждено. Окрестности огласил оглушительный взрыв. Вовсе не выстрел, как наивно предполагали разгильдяи с подлодки, а полновесный и натуральный взрыв. К счастью, без жертв.  Похоже, по одной лишь причине, что в тот момент на стенке никого не было. Сами  виновники «торжества» отирались в курилке,  метрах  в  сорока от заговорившего орудия.

Уставший с годами, повидавший  виды металл, не выдержав силы взрыва, лопнул на всю длину ствола. Пушку  словно полено разорвало надвое, после чего, описав дугу, она, на пару со здоровенным куском  каменного причала, рухнула в стоявший неподалеку баркас.  Под аккомпанемент характерного бульканья тот пошел ко дну за считанные секунды. «Ядро» же, описав в воздухе немыслимый зигзаг, ударило в стенку  вахтенной будки, которая,  разваливаясь на лету, со всем своим содержимым приводнилась на место,  где совсем недавно мирно стоял баркас.

Прибежавший на шум  дежурный по эсминцу  некоторое время зачарованно смотрел на студеную гладь, откуда, словно антенны инопланетян, торчали провода полевого телефона. Дрожащими  руками  он вытянул его из воды, несколько уменьшив объем ущерба, нанесенного государству.  По всем статьям Новый 1972-й год начинался  весело.

 Не далее чем следующим утром организаторы ЧП, виновато понурив голову, топтались «на ковре» в командирской каюте.  Командир ПЛ, превозмогая естественную праздничную головную боль, чинил правосудие. В бессильной  злобе он поинтересовался:

— Сколько же вам  лет детки?

— Девятнадцать, — пискляво  протянул  Свириденко.

— Да-а,  к сожалению, для аборта уже поздновато!

Рождество горе-артиллеристы  встречали  на  ГУБЕ.

28 января 2004 г.