Печаль Алконоста - Эра Сопина

 – Я всё увидела во время медитации. Я тебе такое расскажу, что ты вряд ли поверишь. Но это очень хорошо объясняет, почему с тобой не разговаривает твой сын, почему ты разошлась с отцом, почему я боялась в детстве, что он меня утопит в ванной...

 Казалось, моя дочь смутилась в разуме своём. Как это могло только прийти ей в голову? Но я не стала задавать вопросы, а приготовилась выслушать. Вот, что мне рассказала моя девочка.

 – Я увидела Средние века. Великий Инквизитор – это мой настоящий отец, а тогда он был никто: тебе, мне и Лёшке. Ты осталась вдовой какого-то учёного мужа, звали тебя Катилиной. У тебя была дочь Сандра, это наш Лёшка. У Сандры была подруга – я.

 Похоже, что Великий Инквизитор что-то давно имел против твоего учёного мужа. И когда он умер, то его ненависть к нему переросла в глупые заигрывания с тобой. Я буду называть его теперешним именем – Валерий. Преследуя своим вниманием Катилину, он стал наблюдать и за твоей дочерью Сандрой, и за мной, её подругой. Ты плохо относилась к тому, что Инквизитор пытается навязать тебе своё внимание. И у него родился план, как тебе отомстить. Они схватили меня и стали требовать, чтобы я указала на Сандру, будто она занимается колдовством...

 Алиса снова заплакала, взяла меня за руку и горячо сказала:

 – Прости меня, мама! Прости! Меня так сильно пытали. Вырывали ногти... Я не выдержала... Я указала на твою дочь. На нашего Лёшку!

 Я с трудом улавливала логику её рассказа. У меня даже мелькнула в голове страшная мысль о том, а не объелась ли моя доченька опять белены. Ведь уже был такой случай, когда ей подсунули булочку с «маком», где вместо мака оказалась белена. Тогда она вообще ничего не могла связно сказать и вела себя по-другому. Нет, моя доченька была вполне адекватна. Но слёзы раскаяния душили её. Я тоже стала плакать, не понимая, почему историю, которую она рассказывает, я принимаю вполне серьёзно. Ведь всё похоже на бред!

 – После того, как я предала свою подругу Сандру, я получила на века такой грех, который должна исправлять во всех своих жизнях. Теперь я твоя дочь. Но ты не дополучаешь моей дочерней любви и понимания. Сколько раз ты могла замечать, и я это ощущала: вроде всё у нас ясно, но между нами как будто стеклянная стенка стоит. И не даёт нам взаимопонимания. Это ты не смогла тогда мне простить, что я выдала Инквизитору твою дочь. А мне это карма, которую вряд ли я отработаю быстро. Твою дочь Сандру, нашего теперешнего Лёшку, схватил Инквизитор и стал готовить ему аутодафе. Бедная моя подруга не знала, кто её оклеветал. В муках телесных и душевных она была сожжена на костре живьём. Палач, поджигавший хворост, крикнул ему: «Ты – прах! Великий Инквизитор удостоил тебя чести и сам лично наблюдает за сожжением. Посмотри: на балконе он с твоей матерью пьёт вино!» Что могла рассмотреть Сандра сквозь дым? Да, она увидела женский силуэт рядом с Инквизитором. Зная, что тот добивался внимания её матери, Сандра подумала, что мать променяла её на любовь Инквизитора...

 ... – Не ищи ответа, властитель, –

 сказал Абрам. – Истуканы твои –

 не боги, и сам ты – не бог,

 а иначе сумел бы спасти отца

 своего от смерти. Да и сам ты смертен.

 Рассвирепел Нимрод.

 – Довольно твоих нравоучений!

 Бросьте его в огонь!

 Повели Абрама на казнь двенадцать

 стражей. Но никто не смог приблизиться

 к огню. На них загорелись одежды,

 и верёвки на Абраме. Стражники

 сгорели, а Абрама огонь не тронул.

 Тогда князь тьмы Мастема

 соорудил катапульту, привязали к

 ней Абрама, чтобы кинуть его в огонь.

 Но воззвал к Всевышнему Абрам, и пламя

 угасло, не причинив юноше зла. Невредимым

 сошёл с костра Абрам, а на брёвнах показались

 зелёные листья и зацвели цветы...

 – И что, я правда с Инквизитором пила чай? – я так разволновалась, что этот нелепый вопрос сорвался с моих губ.

 – Нет, нет! Тебя не было на казни! – Алиса хотела будто показать мою невиновность.

 – Но где же я была? – я уже не могла прекратить этот странный и нелепый разговор.

 – Я не знаю... – растерялась моя нынешняя дочь.

 Она замолчала, вытерла слёзы. Казалось, тяжкий камень упал с её души. Она встала с колен и присела на краешек постели.

 – А что ты дальше увидела? – теперь я не могла успокоиться.

 – Ничего, – скучно сказала моя дочь. – Можно я пойду спать?

 Она что, издевается надо мной?! Наговорила мне таких бредней, разбередила мой сон, а теперь зевает.

 Я с ехидством заметила:

 – Это – стекло! Ты не смогла его разбить... Иди, дорогая, спи.

 Алиса встрепенулась.

 – А что же ты не спросишь о Валерии?

 – Что о нём спрашивать? Он тогда был инквизитором, теперь кагэбистом... А мне – палачом.

 – Ты разве не поняла, что ему давался шанс исправиться?

 – То есть? – недоумевала я. – Разве не послан он мне за мои грехи, о которых я ещё не узнала от тебя? Может, я была гулящей девкой, а не вдовой учёного? Ты просто постеснялась сказать всю правду обо мне.

 – Дело не в тебе, а в моём отце и твоём сыне. Знаешь, когда мне было года три-четыре, он меня хотел утопить в ванной...

 – Ты точно, сошла с ума, – отмахнулась я.

 – Правда! Я плескалась, он вошёл. Ты ушла за чистыми полотенцами. Мама, он так взглянул на меня! Я ребёнком почувствовала в нём какой-то зверский инстинкт. Он взял меня за плечи. Я заорала. Тут вошла ты.

 – Бред! У тебя бред! Ты знаешь, как он тебя любил, пока жили мы вместе! Соседка Алёна не верила, что мы расходимся: «Он же так любит Алису, как он будет без неё жить?» А тут выдумываешь.

 – Думай, как хочешь. Я тебе рассказываю то, что я ощутила. Помнишь, вы тогда поругались с ним из-за того, что ты подумала, будто он...

 – Да, да. Я подумала, что он добавил горячей воды, и ты обожглась.

 – Но он не включал воду...

 – Ну, а почему Лёша меня ненавидит? – спросила я о наболевшем, что обозначилось резко в последние месяцы.

 – Он страдал на костре по твоей вине – так он думает.

 – Кто думает? Разве он знает об этом твоём... – мне хотелось сказать «бреде», но я подобрала другое: – ...Видении?

 – Узнает. Со временем. Может, это ему ещё раньше открылось, поэтому он тебя перестал любить.

 – Тогда он тоже должен знать, что меня не было на балконе...

 – Он этого не успел узнать. Он умер в муках, думая о том, что ему сказал палач...

 – Господи! Эти палачи! И тогда, в средневековье, и теперь находятся такие доброжелатели. Скажут гадость и довольны, что они лучше того, о ком они говорят плохо. Пока умный человек поймёт, что это сплетня, тот, кого оклеветали, умрёт... Видишь, Лёша сгорел на костре, а правды так и не узнал...