Амур-батюшка (Книга 2) - Николай Задорнов

- "Старина"! А кабана-то кто тебе убил? - ответил дед. - Это мы лапти-то гноим, по тайге лазаем.

Несмотря на комаров, зудивших около лампы, полковник долго еще читал.

Мужики понемногу разговорились между собой.

- А ты, Иван, чего на полу сидишь, - спросил Силин, - разве на лавке места не хватает?

- Привычка! Как-то уютней на полу. Это у нас такая забайкальская форма. Забайкальский канфорт, паря! У нас так же вечерами собираются, играют в карты, рассказывают сказки. Каждый чего-нибудь выдумывает, но никто не перебивает.

- Известное дело, казаки! - тихо проговорил дед.

- Дедушка, не смейся! Вот керосин-то раньше в Расее вы не знали. А на Амуре, гляди, какие товары... Лампы горят.

- Ладно, уж не перебьем! - сказал Силин. - Рассказывай!

- Товар, поди, с Расеи же всякий привезен, - отозвался дед. - В Расее всего много, будет ли еще тут когда?

Бердышов чуть слышно крякнул.

- Тут народ населен по реке, как в одну улицу живет, - заметил дед, а в Расее сопок таких нет, место ровное, и все сплошь запахано...

Все с удовольствием слушали деда. Простые слова его вызывали в их памяти виды родных плодородных пашен и былой жизни.

- Дороги, что ли, плохие, почто товары-то по деревням не возят, коли их там много? Люди оттуда приходят, лампу видят - удивляются, что лапти ночью можно сплесть.

- Да там, в Расее, на колесах ездят.

- А Тимоша сказывал, что у них летом ездят на санях, - и Бердышов прыснул, спрятав нос в воротник пиджака.

В избе засмеялись.

Дед уважал Бердышова, но вся душа его переворачивалась, когда слышал он суждения этого сибиряка о России, - Иван так и норовил съязвить.

- А ты, барин, был на океане-то? - обратился Иван к Русанову.

- Нет...

- А вот у Ваньки приятели американцы, - сказал Силин.

- Погодите, в самом деле познакомитесь с американцами, узнаете, как другие народы живут, - сказал полковник.

- Что за народ - не знаем, - продолжал Силин. - Расскажи-ка, Иван, хороши ли люди?

- Приедешь, спросишь, что надо, - продадут, - ответил Бердышов. Какие у меня для них разговоры! Они хорошие товары из Америки привозят... Вот пошел Амур вниз. Ведь тут море близко. Подходит к морю, раздается шире и выходит... Такой лиман называется. Дальше вода соленая. А поперек, прямо среди моря, залег остров Сахалин, куда гоняют кандальников. Остров весь в хребтах, леса такие там, красные и черные, соболей дивно. Стоят горы из каменного угля. Не такой остров, как вон у Тимошки, где он в воду упал, а большой, ну, примерно, как отсюда до Хабаровки.

Васька, Санка, Петрован тянули шеи.

- На Сахалине есть сторона теплая, а есть холодная. На холодной стороне уголь горами и керосин есть...

- Дядя Ваня, а ты бывал на Сахалине? - спросил Васька.

- Мои дядья с Невельским ходили и первыми уголь и керосин нашли, прихвастнул Бердышов.

- В казаках, что ль, керосин-то? - спросил дед.

- Почему в казаках?.. Нет... Просто из земли течет.

- И никто не берет?

- Там и брать его некому. Ведь это Сахалин! Еще ламп не было, а уж дядя мой там был и сварганил такой светильничек, жижу эту подливал, а потом обогреваться хотел, да у него шалаш загорелся, и с ним были гиляки, убить его за это хотели. А гиляки давно уже знали, что можно эту штуку вместо жира наливать в плошку, но боялись там огонь разводить, говорили, пески загорятся и спалят весь остров, одно огнище, мол, останется, ни лесов, ни зверей, ни их самих... А уж американцы лампы привезли потом. Это первый изобрел мой дядя и гиляки.

Все слушали со вниманием, хотя и догадывались, что Иван прибавляет и пришучивает, но получалось складно. Кажется, Иван решил не ударить лицом в грязь перед Русановым.

- Жижа это сочится, и лужи натекают черные, с жиром, как хороший отвар. Эту жижу, говорят, перегоняют, как ханжу или хлебное вино, и будет чистый керосин. И в избе светло. Мы сидим и удивляемся, как это горит...

"Иван где-то что-то слыхал, вот и брешет, - думал Тимоха, - а мы уши развесили!" Но при барине ничего не сказал: пусть-ка лысый послушает. Впрочем, спору не было, лампу эту привез Бердышов из Николаевска и подарил Кузнецовым на удивление всему Уральскому.

- Я с гольдами топтал там тропки, ходил соболевать, Зверей морских там тьма. Когда идет кета, входит в лиман - звери за ней. Только белые спины видно по всему морю. Белухи прыгают. Они идут за кетой и жрут ее. Вот Егор поймал как-то кетину, на ней раны были. Это от зубов белухи. У нее пасть здоровая и зубы как деревянные гвозди, и не часто, а редко. А мордой, паря, на птицу походит, но голова с лошадиную... А то сивуч вылезет из воды, как черт, с бородой, с усами. На лодке едешь, он глядит. Потом опять под воду залезет. Кто не знат, так страх!

- Водяной, поди!

- Для расейских там везде водяные. Говорят, что в других морях столько нет зверя. Я нагляделся. Мы сивучей били на берегах. У них ласты на ногах. Они вылезут на берег и лежат, греются на солнышке.

- А мясо у них едят?

- Проголодаешься, так съешь.

Слушатели насмешками перебивали рассказ Ивана, но он не терял духа.

- А что, в Николаевске бойкая торговля? - спросил Федор.

- А ты съезди туда сам. Ты же теперь купец...

Все засмеялись.

- Вот это уел!.. - молвил Тимоха. - Эх! Купец...

Федор и сам смеялся. Летом он купил на барже сарпинки и разной мелочи и теперь торговал понемногу с гольдами.

- В Николаевске - порт. Там и китобои приходят и большие морские пароходы, высокие ростом, с колокольню будет, как выгрузится и подымется из воды. Приходят и из Америки и из разных стран. Везут товар, от нас увозят пушнину, деньги выгребают. Муку везут, сукно, оружие... Я в Николаевск в первый раз приехал, и мне объяснили, что земля круглая, как башка... А я думал, что на китах стоит... А кабы на китах, давно бы провалилась. Китобои подсекли бы. Сшибли бы зверей, и тогда бы до свиданья!

Полковник, отложив книгу, давно слушал Бердышова. Не ожидал он встретить в бедной переселенческой избе такого землепроходца.

- А где же теплый-то край, дядя Ваня? - спросил Васька с кровати.

- А ты не спишь?

- Он не спит, все сидит слушает, - сказала мать извиняющимся голосом.

- Теплый-то край недалеко! - отозвался Бердышов. - Ты Савоську спроси. Он молодой там жил. Ему там пить дали - он еле убрался. А американцы-то ведь разномастица. У них все новоселы, сброд сошелся, что не ужился на старых местах. Власть себе сами выбирают, - он подмигнул Егору. - Уж не знаю, что за непорядки! Я спрашивал, как без становых жить...

Русанов чувствовал, что мужик, сидящий в углу на полу, совсем не так прост, как сначала ему показался.

- Вот бы посмотреть, как ты с ними на американском языке разговариваешь. Он у нас на всяком может, - сказал Силин.

- Верно, у меня есть приятель американец, - ответил Иван. - Как напьется, рассказывает. Хорошо по-русски говорит. Они переселились, и старую власть по шапке... С ним есть о чем поговорить... А вот я смотрю шел сюда народ тоже со старых мест, не ужился там, а уж по дороге сюда, еще не видавши Амура, я слыхал, ругали эти места, и порядки будто тут не по ним... Землю не высушили как следует для них...

- Что это тебя, Иван, сегодня прорвало? - спросил Тимоха.

- Как же! - отвечал Бердышов. В темноте едва виднелись его широкие плечи. - Мало ли что я на полу сижу и в козляк летом кутаюсь!

Долго еще шли разговоры.

- Тебя, Иван, - сказал Тимоха, когда все поднялись, - другой раз только послушаешь...

- Во мне двое живут! - весело ответил Бердышов. - Один людям пособляет...

- А другой смотрит, кого бы ободрать...

Мужики разошлись. Полковник посидел, подумал и опять взялся за книгу.

Утром за ним пришла лодка. Отъезжая, он вспомнил вчерашние разговоры мужиков и подумал: "Мы свой "безмолвствующий" народ не знаем, а в нем, возможно, таится сила, как в бомбе... Еще взорвется когда-нибудь - бог знает чего натворит".

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На релке тишина. Переселенцы разбрелись по весенним сырым пашням. Душно, время от времени где-то далеко над низкими снежными еще хребтами в неясно видимых за синью облаках грохочет гром. Идет первая гроза, с ней само лето движется.

Река спокойна, но кое-где видны на ней, если всмотреться, отзвуки грозы, бушующей над далекими горами. Засинеет, зарябит то там, то тут, заволнуется и опять стихнет.

Егор слыхал в прошлом году, что один поселенец расчистил двадцать десятин из-под леса. Поначалу не поверил, но люди уверяли, что так, редкий случай, но нашелся человек.

Когда в Уральском поп, Барсуков, или Оломов, или офицеры - жизнь не в жизнь. А нынче все уехали. Даже солдата караульного нет. За такой жизнью тихой, трудовой - шли сюда. У берега лежат кирпичи, доски. Тут никто не тронет. Все доверено крестьянам.

К вечеру тучи обложили все небо. Несколько раз из-за сопок выносило ветром лохматые клочья, припускал шибкий дождь, но, видно, хватало стороной, не расходилось.

Ночью над избой Егора грянул гром. Полило как из ведра.

"Не смоет ли мою пашню, экий ливень?" - думал мужик.