Избранные труды. Том IV - Олимпиад Иоффе

По поводу средств, которые используются для стимулирования определенного поведения, нужно сказать, что когда они рассчитаны на конкретные правоотношения, только стабильность и достаточная определенность делают их действительно эффективными методами мотивирования поступков, в совершении которых заинтересовано общество. В противном случае они могут вызвать к себе скептическое или даже просто равнодушное отношение. Например, такое мероприятие, как конкурс, целиком базируется на стимулировании. Однако закона о правовом регулировании конкурсных отношений не было до принятия новых республиканских гражданских кодексов и это позволяло иногда организаторам конкурса совершенно безнаказанно менять его условия или даже вовсе отменять объявленный конкурс. В результате затраченный труд, воплощенный в произведениях, созданных для конкурса, оказывался не только не поощренным и не компенсированным, но вообще оставался вне какой-либо оценки. Важно определить, наконец, и разумные рамки практического применения законодательных рекомендаций.

Следует, например, учитывать, что рекомендация, обращенная к гражданам, оказалась бы лишенной каких-либо юридических признаков и ничего, кроме обычного совета, собой не представляла бы, ибо гражданин не может на ее основе юридически закрепить для себя в качестве обязательного то поведение, которое закон ему лишь рекомендует. Другое дело – колхозы и иные кооперативные или общественные организации, которые в соответствии с рекомендательной нормой вправе принять определенное нормативное решение с тем, что вплоть до его отмены это решение приобретает обязательную силу для самих принявших его организаций и будет обеспечено мерами государственной охраны как санкционированное исходящей от государства рекомендательной нормой. То же самое следует сказать и о случаях, когда администрация госоргана обязана согласовывать свои решения с профсоюзной организацией, поскольку и здесь законодательная рекомендация может быть реализована посредством самостоятельно принимаемого, но юридически обязательного решения.

Таким образом, использование рекомендательного метода обеспечения юридических норм предполагает одновременное наличие двух условий: а) нежелательность применения предписаний в связи с тем, что хотя бы один из адресатов правовой нормы не является составной частью общегосударственной системы и выступает как самостоятельный по отношению к государству субъект; б) способность адресатов рекомендации к ее самостоятельному юридическому закреплению, которое приобретает обязательную силу для них самих и обеспечивается мерами государственной охраны.

3

Норма права должна мотивировать совершение или воздержание от совершения указанных в ней поступков. Но при ее установлении нельзя опираться единственно и исключительно на анализ мотивационных способностей, заложенных в самой юридической норме. Не меньшее значение приобретает оценка последствий, которые в соответствии с целью, преследуемой законодателем, должны наступить в результате издания и практического применения изданного нормативного акта. Эти последствия нуждаются в оценке с точки зрения двух критериев – возможности и целесообразности.

Первый критерий – критерий возможности – означает, что для действенности установленных государством правовых норм необходимо, чтобы были объективно осуществимы, во-первых, реальные последствия, к которым в области регулируемых отношений законодатель стремится, и, во-вторых, юридические последствия, предусмотренные им на случай нарушения той или иной нормы права. Если не соблюдается хотя бы одно из перечисленных требований, изданная норма становится практически бессмысленной: в случае неосуществимости вытекающих из нее реальных последствий не выполняется диспозиция нормы, какими бы строгими санкциями она ни была обеспечена; когда же нереализуемой оказывается санкция, установленное правило перестает быть правовой нормой, поскольку следование ему ставится фактически в зависимость всецело от усмотрения его адресатов.

Так, при обсуждении проекта Основ некоторые авторы, ссылаясь на стирание различий между городской семьей и семьей колхозника, предлагали упразднить институт совместной собственности колхозного двора и ввести для семьи колхозника режим общей супружеской собственности, а также индивидуальной собственности всех других членов колхозного двора. Основной дефект этого предложения заключался в том, что оно выдвигалось вне реального учета современной действительности. Как ни продвинулся за последние годы процесс сближения города и деревни, различия между ними все еще сохраняются, что дает о себе знать также и в различии укладов имущественных отношений, сложившихся в городской и сельской семье: первая представляет собой семейное, а вторая – семейно-трудовое объединение, цементируемое не только родственными связями, но и совместным ведением хозяйства на приусадебном участке. Отменить это различие путем декретирования невозможно. Оно будет постепенно сглаживаться по мере сближения государственной и колхозно-кооперативной собственности и окончательно исчезнет только после их слияния в единую всенародную собственность. Пока же существует различие между двумя формами социалистической собственности, сохраняется и специфика колхозного двора как семейно-трудового объединения.

Но бывает и так, что фактический результат, предполагавшийся при проектировании правовой нормы, вполне достижим, однако юридические средства, рекомендуемые для его достижения, объективно нереализуемы. Например, до тех пор, пока проектные организации находились на бюджетно-сметном финансировании, невозможно было добиваться улучшения качества проектных работ путем возложения на них, как иногда предлагалось в литературе, материальной ответственности за допущенные недостатки, ибо у проектных организаций отсутствовали источники, за счет которых можно было бы взыскивать с них имущественные санкции. Поэтому если бы была принята норма с подобными структурными дефектами, относящимися, в частности, к обеспечивающим ее исполнение правовым средствам, она тоже превратилась бы в социальный нуль ввиду ее полной неспособности стимулировать необходимый практический эффект.

Еще более важно устанавливать в каждом отдельном случае, насколько объективно осуществимые последствия практически целесообразны. Критерий целесообразности также должен быть применен к оценке изменений, касающихся как самих реальных отношений, так и форм их юридического опосредствования.

Нет, например, каких-либо юридических препятствий к тому, чтобы упразднить промежуточные звенья в системе договорных связей по сбыту и снабжению и ввести для всех без исключения случаев прямые договорные отношения между предприятиями, изготовляющими продукцию и потребляющими ее. Предложения такого рода в литературе выдвигались, и их объективная осуществимость никогда под сомнение не ставилась. Но они не могли быть приняты по соображениям экономической целесообразности. Нельзя сбрасывать со счета многочисленные мелкие отправки, а также хозяйственные отношения, субъектный состав которых из года в год меняется. Распространение прямых договорных связей также и на эти случаи приводило бы к тому, что вместо 5–10 договоров, заключаемых ныне со сбыто-снабженческими организациями, предприятия вынуждены были бы оформлять сотни, а то и тысячи договоров с непосредственными потребителями своей продукции. В результате их сбыто-снабженческий аппарат разросся бы настолько, что по сумме всех предприятий страны он значительно превысил бы численность аппарата сбыто-снабженческих органов, не говоря уже о том, что такое раздвоение деятельности хозорганов отрицательно сказалось бы на выполнении стоящей перед ними основной задачи, связанной с осуществлением процесса расширенного воспроизводства на социалистических предприятиях. Как давно уже доказано экономической наукой, отделение торговли от чисто производственных функций обеспечивает экономию сил и времени, внешним выражением которой является экономия денежных средств. Отказываться от такой экономии ради огульного внедрения прямых договорных связей нет ровно никакого смысла. Выявившаяся экономическая нецелесообразность соответствующих рекомендаций и обусловила их отклонение.

Те же соображения целесообразности могут касаться и последствий юридического порядка. Так, в отношениях по договору перевозки грузов отдельные виды транспорта в прошлом нередко несли ответственность независимо от их вины (железнодорожный транспорт отвечал независимо от своей вины за просрочку в доставке груза, воздушный транспорт – за сохранность груза). Такое построение оснований ответственности на транспорте было явно нецелесообразным, ибо возложение на перевозчика ответственности независимо от его вины ни в какой мере не отражало недостатков его деятельности. Поэтому Основы отказались от подобных исключительных норм и предусмотрели в ст. 74–75 вину как необходимое условие ответственности всех видов транспорта за несохранность груза и просрочку в его доставке. Вместе с тем Воздушный кодекс СССР 1961 г.[134], принятый уже после издания Основ, для случаев причинения личного вреда пассажиру сохранил прежний принцип, согласно которому при правонарушениях такого рода воздушно-транспортное предприятие несет ответственность не только за вину или казус, но и за непреодолимую силу. И это вполне объяснимо, так как здесь на первый план выступают соображения целесообразности, относящиеся не к оценке недостатков работы транспортного предприятия, а к обеспечению повышенной охраны интересов граждан, когда они пользуются услугами такого вида транспорта, каким является транспорт воздушный.