Год рождения 1960 - Фёдор Стариков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что, молодец, продержался! Как звать то?
— Толька!
— А кликуха есть?
— Нету…
— Вы вообще откуда такие взялись, фраера?»
— Мы на Северной живем…
— Куда двигали то? На свалку? Ладно, катитесь.
Они уже перешли дорогу, когда Шериф окликнул:
— Эй, пацаны, в следующий раз через наш двор идите, или, если что, ссылайтесь на меня, а то вашему боксеру рожи не хватить синяки считать…
Шериф позже переехал в центр, выполнил кандидата в мастера, а в 90-е стал лидером «центровых» под той же кличкой «Шериф». «Центровые» держали рынок и киоски в центре города …. Шерифа застрелили где-то в 95 в подъезде собственного дома. Говорят, не захотел чем-то с кем-то делиться. Боксерские навыки ему не помогли.
Толька был героем до самого дома. У дома приуныл. Его «партейный» отец долгих разъяснительно-воспитательных бесед с сыновьями никогда не вел и Фёдор с братом через огород частенько слыхали, как он объяснял сыновьям, как и в чем, по его мнению, они поступили неправильно, обильно сдабривая свои объяснения яркими, всем известными «эпитетами».
Вот таким заводным, отчаянным был Толька Белкин. А еще у него у него был удивительный талант разбираться во всяких механических устройствах и управляться со всякими инструментами. Годам к 13–14 он и в их старом Запорожце и в новых Жигулях-копейке научился разбираться гораздо лучше братьев и отца. Не раз, сидя на скамейке у Толькиного дома, Фёдор наблюдал картину, когда Белкин-старший, вернувшись на машине из города, бросал сыну:
— Толян, что-то там сзади погромыхивает. Посмотри.
Толька сходу загонял Жигуль на эстакаду, сооруженную тут же во дворе из железнодорожных шпал, потом залезал в когда-то бывший синим промасленный комбинезон и сразу становился каким-то другим Толькой, серьезным, деловитым мастером-автослесарем. Фёдору нравилось участвовать в этом процессе, он подавал ключи, отвертки, промасленные тряпки. Ему нравились эти слова — «Дай накидной на 10», «кардан барахлит» и тому подобное.
После ремонта независимо от его сложности и продолжительности, Толькина физиономия обязательно была измазана автомобильным маслом и напоминала боевую индейскую раскраску. Но апогеем всей процедуры ремонта была заключительная Толькина фраза:
— Бать! Принимай работу!.
Уже тогда в Толькином будущем сомнений не было. После восьмого класса он пошел в ПТУ на автомеханика.
Летом 1972 года, это Фёдор помнил точно, потому что тогда они одновременно с Белкиными купили «Жигули», вернее автомобиль, пусть и за деньги, им выделили, потому что отец и мать Фёдора были «ударниками коммунистического труда», напротив их дома в чистом поле, где раньше садили картошку, за одну неделю из свежих неотесанных досок построили глухой забор, метра четыре в высоту. Забор тянулся вдоль всего их квартала, а это как-никак десять частных домов. Он огородил большущий прямоугольный участок поля, а еще через неделю по углам этого прямоугольника выросли высокие деревянные вышки-грибы с такими деревянными шляпками-крышами над ними, а по всему периметру поверх забора была натянута колючая проволока. Все стало понятно. Здесь будет стройка, а строить будут зэки. Теперь по утрам они прямо со скамейки у дома наблюдали, как к стройке подъезжали автозаки с маленькими зарешеченными окошками над самой крышей кабины. Сначала из «предбанника» автозака выскакивали двое солдат с автоматами, еще несколько солдат с погонами яркого кровавого цвета тоже с автоматами, всегда с парой, а то и больше немецких овчарок, уже выстраивались в две шеренги у ворот стройки. Потом из крытого кузова по одному спрыгивали на землю одетые в одинаковые застиранные, когда-то черные, робы одинаково стриженые люди в смешных одинаковых кепках, которые почему-то всем им, казалось, были малы. Все эти люди до тех пор, пока из автозака не выходил последний «пассажир», почему-то сидели на корточках. То, что это были зэки, объяснять никому из пацанов необходимости не было. Зон в их городе хватало, да и освободившихся бывших сидельцев тоже. Слово зэк было обыденным, в ходу. Просто так близко все это они наблюдали в первый раз. Это соседство с заборами с колючей проволокой, зэками, солдатами и собаками стало их привычной жизнью больше чем на 3 года. А для Тольки Белкина он стало больше, чем соседство.
Когда стены строящихся внутри зоны зданий поднялись выше окружающего стройку забора, началось самое интересное. В один из летних каникульных дней, когда они сидели на скамейке у Фёдорова дома и обсуждали какие-то свои планы, за забором в глубине оконного проема уже построенного второго этажа появился мужик в черной зековской куртке и этой смешной кепке на голове.
— Эй, мальцы! Ловите!
Он бросил через забор что-то завернутое в грязную тряпку. Толька с Фёдором опасливо поглядывая на стоявшие в отдалении по углам строительной площадки деревянные вышки, перепинывая друг другу пустую консервную банку, как бы ненароком допинали ее до валявшегося в пыли свертка. Потом, как в фильмах про шпионов, как будто перевязывая шнурки, Толька наклонился, быстро схватил сверток и сунул его за пазуху. Больше их терпения на конспирацию не хватило, они рванули подальше от стройки. Впрочем, охраны стройки можно было особо не опасаться. Часовые на вышках обычно по большей части спали, слушали транзисторы или точили лясы с местными девчонками, которым тоже было интересно «повертеть хвостом», поболтать с симпатичными военными, да еще вооруженными настоящими автоматами. Большинство солдатиков, охранявших стройку, были издалека — с Западной Украины, Грузии, из других республик. Девчонкам было интересно послушать про те края, где они, в подавляющем большинстве своем, никогда не бывали. Где, как рассказывали, если не врали, смазливые солдатики, яблоки и груши они рвали прямо с деревьев, а помидоры краснели прямо на грядках. Начальство охрану особо не беспокоило, видимо, считали, что вероятность побега средь бела дня, да еще и в городе, невелика, а может оно, начальство, просто положило на службу «с прибором». Скорее всего, так оно и было. Изредка на газике приезжал подвыпивший, не по званию пожилой капитан, у ворот стройки его встречал молодой, но уже усатый сержант, с залихватским кучерявым чубом, торчащим из-под неизвестно как держащейся на голове пилотки, с вечно расстегнутым воротом гимнастерки, который тоже спал целыми днями в
