Дорогой Джим - Кристиан Мёрк

— И ему это удастся? — с замиранием сердца спросила я. Мне почему-то отчаянно хотелось, чтобы у волка все сложилось удачно. Почему? Сама не знаю. Может, потому, что он очень одинок в своем лесу — во всяком случае, так можно было понять со слов Джима.

— Откуда мне знать?

Я почувствовала острый укол разочарования. Прошлым вечером он держался так, точно затвердил эту историю наизусть… Как будто это была легенда, известная ему с детских лет. Я нащупала в кармане его куртки смятую пачку сигарет, но, увы, она оказалась пуста.

— Так, значит, ты просто выдумал все это? — разочарованно протянула я.

Он улыбнулся — его улыбку невозможно было описать.

— Не совсем так, любовь моя, — объяснил он. — Просто события развиваются сами по себе — я тут ни при чем. Я лишь повторяю слова, которые рождаются в моей голове. И, как уже сказал старина Томо — а ему можно доверять, — что там случится с Оуэном дальше, станет известно, когда нынче вечером мы с ним доберемся до Эдригойла. А до тех пор даже не спрашивай, потому как я и сам не знаю, милая. — Он нагнулся зашнуровать ботинки. Вид у них был такой, словно он сходил в них на край света и вернулся обратно. Носки ботинок были обиты сталью.

— Кстати, а где ты подцепил этого своего китайца? Вот уж, похоже, на кого вся эта вчерашняя история не произвела никакого впечатления.

— Имей в виду, он не китаец, а японец. Впрочем, не думаю, что для него это имеет какое-то значение. В свое время он организовал джаз-группу, в которой я сам играл не один год. С тех пор мы с ним неразлучны — куда иголка, туда и нитка. Томо на его языке означает «друг». По крайней мере, мне так кажется.

— Ну-ну… Стало быть, неразлучная парочка: шериф и его верный друг-индеец. А где тогда его железный конь?

— Он никогда не ездит на мотоцикле — говорит, что его укачивает. Предпочитает свой белый мини-вэн.

— Он вчера разозлился на тебя, нет? Или мне показалось?

Джим серьезно посмотрел на меня.

— Нет, это не злость, а просто ревность, — без малейшего намека на игривость объяснил он. — Ему не понравилось, что я ушел с тобой.

Стараясь не смотреть на него, я крутила в руках пуговицу рубашки.

— А такое происходит довольно часто, насколько я понимаю. — Нет, это был не вопрос, а, скорее, констатация факта. К чему спрашивать, когда и так знаешь ответ, верно?

— Не так часто, как ты думаешь.

Выглянув из окна, я увидела знакомый огненно-красный мотоцикл — он грелся на солнце, словно сытый хищник. Очень скоро он вырвется на дорогу и станет пожирать километры, пока другие будут с глупым видом таращиться ему вслед. Джим натянул кожаную куртку и протянул руки, чтобы обнять меня. Я прижалась к нему, злясь на себя, что у меня не хватает духу спросить, увидимся ли мы еще когда-нибудь.

— Ладно… Только дай мне слово, что постараешься не свернуть себе шею на этой штуковине, хорошо? — буркнула я, стараясь держаться мужественно.

— Да мне такое и в голову не приходило, — ответил он. И — подлец этакий — напоследок сжал мои ягодицы. — Счастливо. Скоро увидимся.

Джим направился к двери, небрежно махнув рукой на прощание — мне следовало бы возненавидеть его за это, но куда уж… Это оказалось выше моих сил. Вместо того чтобы послать его к черту, я покорно закрыла за ним дверь, словно любящая жена, приготовившаяся к долгой разлуке. Через мгновение за окнами взревел мотоцикл — Джим, пришпорив своего «железного коня», вырулил на улицу и исчез. Я стояла, прислушиваясь, пока рев его «винсента» не стих вдалеке.

И тогда я услышала, как из последних сил надрывается мой мобильник.

Финбар, с содроганием догадалась я. От страха меня стало слегка подташнивать. При одной только мысли о том, что он мне скажет, у меня подгибались ноги. Наскоро придумав какое-то неубедительное объяснение, я взяла в руки телефон — и оказалось, что это вовсе не Финбар, а моя чертова сестрица.

— Может, ты соблаговолишь наконец выставить своего рифмоплета из постели и будешь брать трубку, когда тебе звонят? — рявкнула она так, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка. — Слышала, что случилось с Сарой Мак-Доннел?

— Нет, а что? Неужели она исхитрилась отбить одного из твоих норвежцев? — съехидничала я.

Рошин только тяжело вздохнула.

— Она мертва — мертвее, чем все любимые святые мученики нашей тетки Мойры. Только что услышала это по радио. Брону тоже выдернули из постели — говорят, она уже на кладбище. И все ее приятели в синей форме.

Брона с заплаканным, опухшим и несчастным лицом разматывала рулон с лентой, на которой было выведено GARDA, чтобы оцепить небольшую кучку деревьев возле серой каменной стены — со стороны дороги их не было видно. Брона плакала, на лице ее читалось, что при мысли о всех тех вопросах, которые ей вскоре начнут задавать, бедняге уже заранее тошно. Хотя ее пока что никто ни о чем не спрашивал.

— Я не могу говорить об этом, — коротко бросила она, когда я, взобравшись на холм, бросила велосипед у обочины. — Чертовы журналюги уже пронюхали. Готова пари держать, скоро они слетятся сюда со всех уголков Корка. Стервятники!

— Ну-ну, Брона, держись, — пробормотала я, сочувственно похлопав ее по плечу.

Ее лицо словно вдруг пошло трещинами — она до боли закусила губу, чтобы не разреветься в голос. Один из полицейских, который как раз в этот момент пытался выдворить двух газетчиков за ограждение, бросил в ее сторону взгляд, ясно говоривший: «Прекрати немедленно или убирайся отсюда, черт побери!»

— Знаешь, никогда в жизни ничего подобного не видела… — сдавленным шепотом проговорила она.

Тело Сары еще не успели засунуть в черный пластиковый мешок, просто прикрыли чем-то. Ее обнаружили лежащей на извилистой тропинке на полпути к той части кладбища, где уже давно не хоронят — просто места нет. Ветер отогнул край полиэтиленовой пленки, которой ее накрыли, и я увидела ноги Сары. Одна ее туфля отсутствовала, зато вторая вызывающе сверкала на солнце. Еще один резкий порыв ветра чуть не сорвал пленку, и Брона, всхлипнув, кинулась закрепить ее, насколько это было в ее силах.

Но еще до того, как она успела это сделать, мне вдруг бросилось в глаза, что пропала не только туфля, но и одна из сережек Сары.

А ее лицо… Нет, я не в состоянии об этом говорить. Конечно, я могла бы попытаться описать тебе его — но не буду, потому что терпеть не могу повторять избитые фразы. Поэтому, если хочешь понять, что я увидела, попытайся представить себе лицо, в котором уже не осталось ничего человеческого. Это даже нельзя было назвать лицом.

В этот момент появились еще две полицейские машины, старший офицер, неодобрительно взиравший на Брону, переключился на них, и я украдкой потянула ее в сторону.

— Сержант Мерфи считает, что это дело рук какого-нибудь обкурившегося психа… Наверное, из-за того, что ее лицо изуродовано до неузнаваемости. — Грызя ноготь, Брона снова украдкой бросила взгляд на тропинку, где лежало тело той, что еще недавно считалась признанной королевой красоты Каслтаунбира.

— Но ты так не думаешь, да? — осторожно спросила я.

— Гарда, ко мне!

Еще один суровый взгляд сержанта, и Брона, послушно захлопнув рот, кинулась к нему, точно собака на зов хозяина. Пока она, склонив голову, принимала от него нагоняй — а достаточно было только глянуть в их сторону, чтобы это понять, — я уже догадалась, что она ответила бы мне.

Бог свидетель, но в эту минуту мне вдруг вспомнилась еще одна мертвая женщина — та самая несчастная вдова из Дримлига, в смерти которой, как говорили, не было ничего загадочного.

Когда мы с Ифе ворвались к Рошин, чуть слышные голоса в ее приемнике неразборчиво бормотали что-то непонятное о смерти во всех ее проявлениях — судя по всему, они занимались этим задолго до того, как мы переступили порог.

Рошин сидела сгорбившись и молча взирала на свою хитроумную игрушку — погрузившись в это занятие, она, похоже, даже не слышала, как хлопнула дверь. Впрочем, такое случалось сплошь и рядом. Только сегодня лицо Рошин казалось не таким бледным, каким мы привыкли его видеть, проступившие на нем пятна был бессилен скрыть даже толстый слой макияжа, похожий на какую-то клоунскую маску.

— …слухи, что в пяти милях отсюда, в Кенмаре, обнаружили еще одну девушку, — проговорил взволнованный женский голос. Он исходил из громоздких черных наушников, которые Рошин, сняв с крючка, водрузила себе на голову. — Полицейские, естественно, предпочитают хранить молчание. Потому что на этот раз речь идет о похожем убийстве — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Это была Ночная Ведьма. Прием.

Ночная Ведьма. Позывные, под которыми Рошин обычно выходила в эфир. Стало быть, моя сестренка слушает переговоры в коротковолновом диапазоне. Выходит, это не просто небольшое сообщение.