Бостонцы - Генри Джеймс

Он некоторое время рассказывал Олив о Маунт Дезерт, о том, что описывал эту компанию в своих письмах. Он отметил, что сейчас корреспонденты очень страдают от необходимости конкурировать с леди-журналистами, поскольку статьи, которые те пишут, газеты публикуют с большим удовольствием. Он полагал, что это приятная новость для неё – ведь как он знал, она очень заинтересована в том, чтобы у женщин было больше возможностей. Конечно, они писали замечательные статьи, и мало что можно было утаить от них. Конечно, от природы они более разговорчивы, и такой стиль сейчас в моде. Но вот только они обычно пишут о том, о чём хотят читать женщины. Конечно, он знает, что среди читателей много женщин, но, откровенно говоря, он никогда не обращался к представителям какого-то одного пола и старался писать так, чтобы интересно было всем. Если вы читаете то, что написала леди, вы заранее знаете, что вы там найдёте. Он же сейчас старался сделать так, чтобы читатель даже не представлял себе, что он сейчас узнает, старался сделать так, чтобы вы подпрыгнули от удивления. Мистер Пардон не был тщеславен, во всяком случае не больше, чем полагается человеку, чья молодость и успех идут рука об руку, и вполне естественно, что он не знал, с каким чувством мисс Ченселлор слушала его. Считая её светской дамой, он просто старался беседовать с ней о пустяках, которых она должна от него ожидать. Она решила, что он очень заурядный. О нём говорили, как об очень умном человеке, но здесь явно была какая-то ошибка. По её мнению для Верены не представлял никакой опасности ум, имеющий столь поверхностные суждения о великих событиях. Кроме того, он не был образованным человеком, и она верила или, по меньшей мере, надеялась на то, что образование, которое сейчас получала Верена под её чутким руководством, позволит той понять это самостоятельно. Олив пребывала в постоянном конфликте с легкомысленностью и добродушием суждений своего времени. Многие из них казались ей слабыми до глупости, без намёка на норму и меру, чрезмерно восторженными и заставляющими людей с удовольствием давать себя дурачить. Это поколение казалось ей расслабленным и деморализованным, и, мне кажется, что она считала инъекцию великого женского начала необходимой, чтобы заставить его мыслить и говорить яснее.

– О, какое наслаждение слушать, как вы говорите друг с другом, – сказала ей миссис Таррант. – Вот что я называю настоящей беседой. У нас редко случается что-то интересное, поэтому меня так и тянет присоединиться. Но я не могу выбрать, кого из вас мне слушать. Верена, похоже, прекрасно проводит время с теми джентльменами. Я улавливаю кое-какие обрывки их разговора, но мне сложно понять, о чём они говорят. Возможно, мне следует уделить больше внимания мистеру Бюрраджу. Я не хочу, чтобы он думал, что мы здесь не такие радушные, как нью-йоркцы.

Она решила переместиться поближе к трио в дальнем углу комнаты, поскольку почувствовала (и очень надеялась, что мисс Ченселлор ещё не поняла этого), что Верена изо всех сил старалась убедить хотя бы одного из своих собеседников поговорить с её дорогой подругой, а эти бессовестные молодые люди, взглянув на ту через плечо, умоляли о пощаде, говоря, что пришли вовсе не за этим. Селах вновь фланировал по комнате со своей коллекцией пирогов, и мистер Пардон принялся обсуждать с Олив Верену, говоря, что не может выразить все чувства, которые испытывает в связи с тем интересом, который она проявляет по отношению к девушке. Олив не понимала, почему он должен что-либо говорить или чувствовать по этому поводу, и отвечала односложно. Бедный молодой человек, ничего не подозревая о грозящей ему опасности, заметил, что он надеется, что она не собирается оказывать на мисс Таррант влияние, которое лишило бы ту возможности получить статус, полагающийся ей по праву. Он считал, что всё и так слишком долго откладывается; он желает видеть её в авангарде, желает видеть её имя на самых огромных афишах, а её портреты во всех витринах. Она гений, в этом нет никаких сомнений, и благодаря этому она поведёт за собой людей. У неё есть шарм, а это очень востребовано сегодня в контексте новых идей. Многие готовы умереть за это. Её необходимо вознести как можно выше, она должна идти прямо к вершине. Назрела необходимость в решительных действиях, и он не понимает, чего же они ещё ждут. Он надеется, что они не дожидаются, когда ей стукнет пятьдесят лет: на поле боя достаточно старух. Он знал, что мисс Ченселлор по достоинству ценит преимущества молодости, – так ему сказала Верена. У её отца дела приходят в упадок, да и зима уже отступает. Мистер Пардон зашёл так далеко, что заявил, что если доктор Таррант не сможет поправить свои дела, то ему самому придётся взять всё в свои руки. В то же время он выразил надежду, что взгляды Олив не позволят ей заставлять мисс Верену откладывать. Также он надеется, что она не сочтёт, будто он слишком сильно на неё давит. Он знает, что о газетчиках ходит дурная слава – будто они слишком часто переходят все границы. Но он лишь выражал беспокойство, так как думал, что те, кто сейчас ближе к Верене, чем он когда-либо надеялся оказаться, недостаточно активны. Он знал, что она появлялась в двух или трёх салонах после того вечера у мисс Бёрдси, и он слышал о замечательной встрече в доме самой мисс Ченселлор, когда многие важные персоны были приглашены для знакомства с Вереной. Он имел ввиду скромный ланч, организованный Олив, где Верена беседовала с дюжиной матрон и старых дев, отобранных хозяйкой дома после бесконечных колебаний и духовных терзаний. Репортаж о событии, предположительно принадлежавший перу молодого Маттиаса, который, естественно, там не присутствовал, появился в вечерней газете с впечатляющей оперативностью. Всё, конечно, и так идёт неплохо, но он хотел бы чего-то большего, настолько значительного, чтобы никто не смог пройти мимо, даже если бы захотел. Затем, слегка понизив голос, он пояснил, что имеет в виду: лекция в Мьюзик Холле, по пятьдесят центов за билет, без её отца, без подготовки, не откладывая на потом. Он ещё больше понизил голос и поведал мисс Ченселлор свою сокровеннейшую мысль, предварительно убедившись, что Селах всё ещё отсутствует, а миссис Таррант допрашивает мистера Бюрраджа о том, где он успел побывать в Бостоне. На самом деле, мисс Верена и сама хотела избавиться от своего отца. Ей не хотелось больше, чтобы он совершал пасы вокруг неё, как он обычно это делал, перед тем как она начинала говорить. Это отнюдь не добавляло действу привлекательности. Мистер Пардон выразил уверенность, что мисс Ченселлор согласна с ним в этом вопросе, и со стороны Олив потребовалось огромное усилие (настолько ей не хотелось быть заодно с мистером Пардоном), чтобы признаться самой себе, что она действительно согласна. Она спросила его, довольно-таки холодно, – он больше не смущал её, – действительно ли он так заинтересован в улучшении положения женщин. Вопрос, похоже, поразил молодого человека, как резкий и не относящийся к делу. Этот вопрос обрушился на него с высот, на которых он не был готов вести беседу. Он привык действовать быстро, но на какое-то мгновение замешкался, прежде чем ответить:

– О, нет ничего такого, чего я бы не сделал для женщин. Только дайте мне шанс, и вы сами увидите.

Олив помолчала.

– Я имею в виду, – ваша симпатия распространяется на весь женский пол или только на мисс Таррант?

– Что ж, симпатия есть симпатия – и этим всё сказано. Она распространяется на мисс Верену и на всех остальных, – кроме леди-корреспондентов, – добавил молодой человек шутливо, и тут же понял, что чувство юмора у подруги Верены отсутствует. Не лучшей идеей с его стороны было продолжить: – она распространяется даже на вас, мисс Ченселлор!

Олив вскочила на ноги, колеблясь. Она хотела уйти, но для неё было невыносимо оставить Верену на забаву этим отвратительным молодым людям, которые и так вовсю развлекались. У неё также было странное чувство, что подруга последние полчаса игнорировала её, не интересовалась ею, выстроила стену между ними – стену из широких мужских спин, грубоватых смешков и насмешливых взглядов, бросаемых через всю комнату на Олив, которые должны были скорее отвратить её от того, что там происходило, нежели пригласить принять в этом участие. Если бы Верена узнала, что мисс Ченселлор становится не по себе, когда балом правят смешливые молодые люди, это нисколько не удивило бы её. Но бедная девушка могла догадываться, что видеть, как её неприспособленность к такому обществу принимается как должное, было едва ли более приемлемым для Олив, чем необходимость в этом обществе вращаться. Худшие опасения последней тут же подтвердились, когда миссис Таррант прокричала ей, что она не должна уходить, так как мистер Бюррадж и мистер Грэйси пытаются убедить Верену продемонстрировать им искусство импровизированной речи, и она уверена, что её дочь непременно согласится, если мисс Ченселлор уговорит её собраться. Мисс Ченселлор может повлиять на неё больше, чем кто-либо другой. Но мистер Грэйси и мистер Бюррадж так взволновали её, что она боится, что эта попытка будет крайне неудачной. Все встали со своих мест и Верена подошла к Олив, протянув к ней руки и её ясное лицо не выражало ничего похожего на угрызения совести.