Сопроводитель - Дмитрий Красько

Я опоздал. На что — неизвестно. Знаю только, что самое интересное происходило в этом доме в мое отсутствие. Ну, что ж поделаешь. Может, и на мою долю осталось что-нибудь, кроме окурков. Я не обследовал еще два помещения, самых интимных — ванную комнату и сортир. Поскольку туалет был под боком, а до ванной — целых три метра, я решил начать с ближайшего.

Отодвинул щеколду и потянул дверь на себя. Что я там себе думал, что воображал — сразу и окончательно отошло на второй план. Никто адвоката, как оказалось, не охранял. Заперли — да. Но не так уж и надежно. Однако убежать он, как и сообщил авиагенерал, никуда не мог. Сидел себе на закрытом крышкой унитазе, расслабленно свесив руки вниз, а голову — на грудь. В том же светлом костюме, в котором был утром. В том же галстуке и той же рубашке. Разве что босой. Да еще маленькая красная дырочка в груди в районе сердца. Без лишней грязи и кровоподтеков. Работал профессионал. Работал заточкой. Один удар — чик, и все. Клиент готов.

При всей моей нелюбви к Леониду Сергеевичу смерть его стала для меня неприятной неожиданностью. Во-первых, потому, что фиг его знает, как мне теперь общаться с теми, кто нанял меня для его поисков. Они запросто могут отказаться платить десять штук баксов — или, вернее, семь, потому что три посыльный должен был опустить в мой почтовый ящик до того, как им станет известно о печальном конце Сутягина — на основании того, что, дескать, сам проворонил клиента, сам за это и расплачиваться должен.

А во-вторых, я все-таки побывал у адвоката в доме, когда тот, холодный, как Северный полюс и мертвый, как полюс Южный, отдыхал на своем унитазе. Побывал и, наверное, оставил массу отпечатков пальцев. Я, конечно, протру перед уходом все, к чему прикасался, но на душе от этой мысли легче не становилось. Потому что, помимо прочего, наделал здесь немало глупостей. К примеру, выстрелил в потолок на шестом этаже. Менты найдут пулю, это как пить дать. А если пистолет, одолженный мной у мертвого охранника в замке Коновалова, был зарегистрирован, то идентифицировать оружие им труда не составит. Соответственно, и связать два этих события — нападение на коттедж главного авиатора области и убийство по улице Заводской — тоже будет раз плюнуть. А, раз так, они начнут копать — где провел свои последние часы в бозе почивший адвокат, кто вез его в Томск и почему не довез. А у меня еще хватило ума — или дури, кому как больше нравится — продемонстрировать свою фотокарточку, причем в самом выгодном ракурсе, двум этим ублюдкам, Юрку и Пернатому. Кто их, головой нездоровых, знает — может быть, сидят они сейчас в ближайшем отделении милиции (голоса-то командирские не зря из подъезда доносились) и поют одну на двоих песню о том, как какой-то сумасшедший мужик под дулом пистолета заставил их занести барахло туда, откуда взяли. А потом окажется, что этот самый дурной бэтмэн, защитник, мать его, слабых и угнетенных, и есть тот самый тип, что не довез Леонида Сергеевича до Томска. И у милиции сразу возникнет куча вопросов ко мне, я так думаю.

Не по-детски распереживавшись по этому поводу, даже носом зашмыгав, я вышел из квартиры, а затем из подъезда, и обнаружил, что милицией вокруг уже и не пахнет. Наверное, в квартире Леонида Сергеевича я таки пробыл изрядное время, хоть и не заметил, как оно пролетело.

Но сразу садиться в машину не стал. Кто их знает, может быть, придурки-домушники указали на мою «Субару Леоне», и теперь за ней из кустов внимательно следит какой-нибудь страдающий бессонницей опер.

На всякий случай я прошел метров пятьдесят по аллее, свернул в кусты и, тихий, как индеец, прокрался обратно.

Никто вокруг моей «Субары» не крутился, но это я заметил и сразу по выходе из подъезда, не стоило ради такого открытия тащиться сквозь кусты. А ежели кто за ней и наблюдал, то наблюдателя я подручными средствами — парой сонных глаз на добродушной физиономии — все равно не вычислю. В общем, если я хотел разрубить этот узел, то просто нужно было быстро и решительно начинать действовать.

Выскочив из-за кустов, я галопом подбежал к машине, открыл дверцу и бухнулся на сиденье. Вокруг — никого. Быстро выехав со двора, я нащупал колесами дорогу и понесся в направлении восхода солнца. Там, на загородном шоссе, стоял мотель, не мотель, забегаловка какая-то с возможностью снять на ночь комнату. Домой ехать раздумал. Страшно захотелось напиться. Я, в самом деле, не патологоанатом, чтобы в таком изобилии любоваться трупами. И еще меньше я учитель физики, чтобы тратить такую кучу нервов за одни только сутки. Если есть желающие занять мое место — пожалуйста, а я поехал дробить градус.

Как выходить на связь с теми, кого в единственном лице представлял роялеобразный крепыш, я по-прежнему не знал. Но ведь нужно было как-то сообщить, что работа закончена в рекордно короткий срок, хотя и отнюдь не благодаря моему усердию. Усердие проявил кто-то более конкретно настроенный на жизнь, чем я. Либо черное, либо — белое. Либо пряник в зубы, либо — заточку в сердце. Причем решение во всех случаях принимал именно этот конкретно запрограммированный.

Впрочем, речь не о том, кто порешил Леонида Сергеевича. Речь о связи. Меня — исполнителя с холодным умом, горячим сердцем и чистыми руками — с его друзьями, уж не знаю, какие у них были ум, сердце и руки. Выходить на них придется по проторенной дорожке — через Пипуса. А это значило — тратить лишнюю кучу нервов, выслушивая его ахи да охи. Самой пострадавшей стороной при сложившемся раскладе оказался именно Пипус, и он имел полное право поохать и поахать. Я это право не оспаривал, но у меня самого было не менее полное право его охов и ахов не слушать. Только вот выбора у меня не было.

Я остановил машину перед той самой забегаловкой. Все равно эти вопросы решать не сейчас. Минимум — через несколько часов. А сейчас я жестоко — до спазмов в горле — хотел напиться.

Подойдя к стойке, я подозвал бармена и, указав на водку, предъявил для просмотра два пальца. Бармен оказался человеком понятливым, кивнул и, налив сто граммов, остался рядом — ждать, пока я выпью, чтобы повторить. Зато обтиравшая стойку неподалеку шлюха истолковала мой жест по-своему и стала клеиться ко мне. Не то, чтобы с позавчерашнего дня я настолько прибавил в своем внешнем виде, скорее уж наоборот. Просто шлюха была рангом пониже тех двух, что торчали на Набережной, да и вдатая была изрядно.

Заняв стоявший рядом стульчик, она спросила, хрипя, как простудившийся боцман с китобоя, но думая, что говорит голосом любви:

— Тебе одиноко?

— Шутишь? — удивился я, отхлебнув для лучшего скольжения слов в гортани. — Вокруг куча ублюдков, каждый готов упасть на хвост.

Она не поняла намека, вынула из лифчика пачку «парламента», достала сигарету, и прохрипела прямо мне в ухо:

— Огонька не найдется?

Я сунул ей зажигалку под нос, и, пока шлюха, пыхтя, как паровоз, раскочегаривала свою сигарету, бегло осмотрел ее. Подвыцветшая блондинка моего возраста. Для панели старовата, хотя раньше, наверное, зарабатывала на этом неплохие деньги. Но то — раньше. В то время и я бы, возможно, на нее клюнул. Тем более с моими нынешними деньгами в кармане. Но в данный момент я имел совершенно растрепанные нервы, истерзанную сомненьями душу и мозги старого циника, кроме того, прошло слишком мало времени с того момента, как я вылез из кровати генеральской дочки, и платить деньги за то, чтобы затащить в постель еще кого-то — нет уж, извините. Короче, на шлюху я смотрел, как на пустое место.

— Что ты на меня так смотришь? — подозрительно спросила она.

— Да вот, думаю, — сказал я.

— О чем?

— Не забыл ли выключить утюг? Есть, понимаешь, грешок за мной — склерозен стал. В туалет хожу — иногда штаны забываю снять. Натурально.

Она вытаращилась на меня в полном изумлении и забыла выдохнуть дым. Я с серьезным видом допил водку, и бармен, повторив, отошел.

— Может, угостишь? — спросила, наконец, шлюха, сменив простуженный хрип любви на ошарашенный шепот. Мое заявление относительно ахового состояния памяти, видимо, изрядно ее потрясло.

Я пожал плечами. Почему бы и нет? Не обеднею. Жестом вернул гарсона и указал на шлюху. Та заказала бренди, и гарсон, все так же безмолвно выполнив заказ, испарился. Ему было не до нас. Он хотел спать.

— Послушай, а ты за рулем, — сообщила халявщица.

— Да ну?! — удивился я. — Совсем забыл. Говорю же совсем склероз это… замучил.

Мы помолчали, отхлебнули, проглотили. Мне с ней было неинтересно, но она этого не понимала, все еще на что-то надеялась. Глупая, как противогаз. Долго ворочала мозгами в поисках темы для продолжения разговора и, отыскав таковую, спросила:

— А ты хоть помнишь, что с женщинами делать надо?

— Коллекционировать, — вяло отозвался я.

— А-г-х! — раздельно произнесла она, поперхнувшись. Потом зло выдохнула: — А ты знаешь, что будет, если два пальца в розетку сунуть?