Сопроводитель - Дмитрий Красько

— А ты хоть помнишь, что с женщинами делать надо?

— Коллекционировать, — вяло отозвался я.

— А-г-х! — раздельно произнесла она, поперхнувшись. Потом зло выдохнула: — А ты знаешь, что будет, если два пальца в розетку сунуть?

— Рок — это музыка протеста, — все так же вяло откликнулся я.

— Это ты о чем? В каком смысле?! — шлюха принялась тихо выпадать в осадок.

— Смысл прямой, — я провел пальцем по стойке бара. — Из пункта А в пункт В. Вот ты сама-то поняла, что давеча сказала?

— Да пошел ты, козел! — обозвала она меня. — Если импотент, то так и скажи, и нечего голову людям морочить!

Я медленно развернулся и безразлично оценивающим взглядом посмотрел на нее. Я ей — бренди, а она стоит и бублики на меня крошит. Нехорошо. Некрасиво. Неблагодарно, в конце концов.

Шлюха сообразила, что я не просто так на нее пялюсь, а прикидываю, что бы с ней сделать, и отшатнулась. Правда, слегка опоздала. Моя рука рванулась вперед, и ее нос оказался зажат между средним и указательным пальцами. По детству у нас это называлось «сливкой». Весьма болючий, надо сказать, сухофрукт.

Хамка пискнула и забилась в истерике, пытаясь избавиться от моей бульдожьей хватки. Ее нос, видимо, не был приспособлен для такого времяпровождения. Он, в буквальном смысле слова, непередаваемо страдал. Его владелица страдала за компанию. А нечего грубить.

— Повторяй за мной, — строго потребовал я. — Извините меня, Михаил Семенович, я совсем не это хотела сказать, просто у меня язык без костей, гнется во всякие стороны, меня не спрашивая. Запомнила? Повтори!

Гнусаво она повторила мою фразу так, как сумела запомнить. Откровенно говоря, с памятью у нее оказалось хреновастенько, хуже даже, чем я ей про свою расписывал, но я милостиво простил ей это. Все-таки, старалась баба. Не ее вина, что память оказалась в дырочках, словно молью почиканая.

Отпустив нос, я буркнул:

— Все, свободна. Сделай вид, что тебя нету. Ты мне надоела. Совет прихвати: за базаром следить надо. Это я такой добрый, только за нос тебя потаскал. Другой за «козла» и за «импотента» тебе глаз на жопу натянет и моргать заставит. Потому что нечего говорить, о чем не знаешь. Вали давай.

Шлюха шмыгнула уже начавшим пухнуть носом, слезла со стула и пошла прочь, обиженная, подальше от меня, нехорошего. Но ведь она сама виновата, правда? В конце концов, я ее за язык не тянул. Наоборот, я всеми силами старался намекнуть, что рядом со мной ловить нечего, даже блох. Разве что открытым текстом не сообщил об этом. Ну, а то, что она моих намеков не поняла — ее проблемы, пусть теперь ходит с лиловым носом.

В забегаловке кроме меня и жестоко оскорбленной мною шлюхи было всего три человека. Не густо. Но другого не следовало и ожидать — в последние предутренние часы не так много народу, горящего желанием кутнуть. Для шлюхи такое времяпровождение было профессиональной необходимостью, мне требовалась конкретная эмоциональная разрядка. Что за причины не спать и пить водку были у остальных троих посетителей, не знаю, но, судя по насупленным физиономиям каждого из них, им тоже нужно было снять стресс.

Бармену было скучно. Он хотел спать, но вынужден был бодрствовать. Пять полоумных типов время от времени требовали его внимания. Я тоже потребовал. Получив третью стограммовку, скучающим взором обвел помещение. Шлюха клеилась уже к другому типу, обладателю весьма грустной морды. Тот угостил ее выпивкой, они перекинулись несколькими фразами, и шлюха, получив по физиономии, гордо уединилась в углу. А ведь я ее предупреждал.

В общем, ничего особенного. Харчевня, как харчевня. Сто граммов и бургер для любого желающего. Внутри не особенно чисто, но и не сказать, чтобы грязно. Обычная забегаловка, разве что особо жаждущие могут снять себе на ночь комнату. За границей, сказывают, такие заведения мотелями называют. Но, поскольку у нас не заграница, то назвать так ночную кафешку с некоторыми признаками дома свиданий язык не поворачивался. Пусть остается забегаловкой.

Я жаждал снять комнату. Надо же было где-то отоспаться после трудных и нервных рабочих часов. Подозвал было бармена, чтобы сообщить ему эту приятную новость, как вдруг судьба подарила мне еще одно — надеюсь, последнее в этот бешеный день — развлечение.

В дверь, развеваясь волосами и полами распахнутого плаща, ввалился едва держащийся на ногах юнец. Он опирался на молодую леди, которая, блюдя дамскую честь, выглядела раза в два приличнее своего кавалера.

Покачавшись на пороге и вдоволь насмотревшись на внутреннее убранство забегаловки мутными глазами, новый клиент прошел к бару, ведя подругу на буксире, хотя, по правде, логичнее смотрелся бы обратный вариант. По пути они совершили маленькое чудо — сумели не задеть ни одного столика. При виде такого профессионального владения техникой пешего слалома, я хотел было захлопать в ладоши, но сдержался — еще обидятся. Пьяные, что с них возьмешь.

Оказалось, что я с таким же успехом мог бы поаплодировать — они все равно на меня обиделись. Хотя и по другому поводу. Сперва волосатый, навалившись грудью на стойку бара, потребовал:

— Гарсон! Нам койку и бутылку шампанского, мы трахаться будем! — Потом подумал и повернулся ко мне. Некоторое время изучал, затем грозно спросил: — А ты чего так смотришь на нас?

Я давно смотрел совсем не на них, я рассматривал собственный опустевший стакан, но реплику парня без ответа оставлять было невежливо, потому я сказал:

— Ты, если поссориться с кем-нибудь хочешь, так лучше сбегай, застрелись, натурально. Могу даже пистолет одолжить.

— Не, ну ты — лох! — все тем же грозным голосом проговорил волосатый. — Я с тобой, как с человеком разговариваю, а ты что-то мычишь! Ты чего уставился?!

На этот раз я отвечать не стал, потому что отпала необходимость: бармен нажал какую-то кнопку, и в дверях, ведущих в сердце недомотеля, появился могучий тип. Уловив кивок, направленный барменом в сторону волосатого и его подруги, амбал подошел к нарушителям спокойствия и взял их под локти, нежно, на манер бронепоезда, прогудев:

— Давайте, ребята, на улицу выйдем, освежимся. Там прохладно, там полегчает, — и попытался подтащить их к двери. Но волосатый вырвался и с неожиданным проворством трижды ударил амбала в корпус.

Если вы думаете, что вышибала заметил удары, то фиг вы угадали. Спокойный, как танк в нелетную погоду, он протянул руку и снова попытался взять волосатого под локоть. Но тот опять возбуянил — подпрыгнул и ударил большого человека каблуком в грудь. И разбудил в нем зверя.

Охранник сгреб вихрастого за грудки, без труда подтянул к себе и с оттяжкой ударил кулаком по лбу. После чего подхватил враз обмякшее тело и поволок его к выходу. Тело уже не сопротивлялось. Подруга волосатого побежала следом, матерясь и стеная.

— Ну и порядки у вас, — заметил я бармену. — Чуть что — и сразу в лоб.

— Блюдем заветы Александра Невского, — зевнул тот. — Кто с лицом к нам придет, тот по лицу и получит. Ты что-то еще хочешь заказать?

— Хочу, — кивнул я. — Комнату на одного и маленькую водки в постель. Скушаю на сон грядущий.

— Блевать не станешь? — на всякий случай уточнил бармен.

— У желудка спроси, — посоветовал я и, вняв приглашающему жесту, последовал за метрдотелем этого беззвездочного заведения.

Бармен довел меня до выделенной комнаты, сунул в руки ключ и бутылку, принял деньги и ушел, даже не пожелав спокойной ночи. Хотя, какая на хрен, может быть спокойная ночь в таком клоповнике? Чтобы не чувствовать их укусов, я перед сном основательно надрался. Ничего, помогло.

12

Странно, голова но утром не болела. Тело жаловалось на общую слабость, плохую координацию и прочие похмельные симптомы, а вот голова не болела. То ли оттого, что накануне я хорошо потренировался — сперва жуткой отравой, слабо приправленной двумя шлюхами, снятыми на Набережной, потом — вполне цивильным пойлом в генеральском доме на полный брудершафт с Анютой. То ли оттого, что проспал всего ничего — часов пять, плюс-минус. В такой нервозной атмосфере, да еще и на новом месте обычно трудно спать нормальным сном. Таким, к какому привык. Но это значило, что я просто не успел переварить водку окончательно, и головная боль, как признак похмельного синдрома, ожидает меня впереди. Малоприятная перспектива. Но, скорее всего, дело было не в этом. А в том, что я давеча вымотался, как приемная кукушкина мама, стараясь обеспечить запросы заказчика и отработать обещанные мне деньги. Водка пошла, что называется, с устатку, и организм использовал ее, что называется, во благо. Ну что ж, уже радость.

Дело мое, как я помнил, было благополучно закрыто в связи со смертью разыскиваемого человека. В моих услугах больше не нуждались, правда, об этом еще никто, кроме меня, не знал. Нужно было сообщить.