Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, преподавательский опыт Ляли показывал ей, что молодежь лихо судит обо всем, чего не знает, причем безапелляционно. Да и то, разве сама она не была такой в их возрасте? Тогда она судила о другом – так и время другое было. Но безапелляционность была точно такой же – непомерной, не знающей сомнений, примеривающей к себе истину в последней инстанции… «Ничего не меняется, – сказала себе Ляля. – Меняются только предметы обсуждения. Но пафос самоутверждения остается ровно тем же».
От этой мысли ей полегчало.
– Марина, – произнесла она примирительно, – давай не будем вдаваться в историю. Важно лишь то, что на сегодняшний день дела обстоят именно таким образом: Алексей Кисанов, будучи известным и хорошим , – это слово Ляля произнесла с нажимом, – частным детективом, имеет определенное влияние в органах. Однако не настолько, чтобы милиция приняла его подсказку, способную сильно осложнить ей жизнь. Это понятно?
– Понятно, – хмуро признала Марина. – А все-таки наследовать после Карачаева должен Иннокентий. Он не убийца. И твой детектив должен был настоять на том, что смерть Яны связана с убийством Афанасия. Тогда бы Кеша не сидел в тюрьме! Потому что на день смерти Яны у него есть алиби! Соня вспомнила!
– С чего это вдруг она вспомнила?
– Ну… Я с ней говорила… Она и вспомнила.
– Марина… Ты с ней говорила ? Или ее убедила ?!
– Ничего я ее не убеждала! Просто она подумала и вспомнила! Соня поначалу была в большом шоке – ей Кеша позвонил самой первой, сказал, что ты наняла детектива… Он сразу понял, чем дело кончится! А Соня, даже если к ней Кеша и относится как…
Марина запнулась.
– Как? Ты ведь говорила, что Кеша в нее влюблен?..
– Я не говорила… Вернее, я говорила, что Соня его подружка. Ну, он ее вообще-то любит. Просто она немножко глупенькая…
Ясно. Ляля даже покраснела от стыда за слова Марины. Вот что роднит ее дочь с Кешей: для них все на свете «немножко глупенькие». Пренебрежением к остальным они пытаются отвоевать свое место в мире, которое не сумели занять иным, более красивым способом. Бедные дети. Надо найти хорошего психолога – сама Ляля никогда не сумеет достучаться до дочери… Только очень хорошего психолога, потому что Марина умна, она заткнет за пояс любого, кто допустит оплошность. И Кешу тоже к психологу отправить. Если еще не поздно… Пусть это дорого, но это надо сделать!
– Ты меня не слушаешь? – требовательно произнесла Марина, вернув Лялю к реальности.
– Задумалась. Повтори.
– Соня в Кешу влюблена и поэтому очень сильно переживала. Шок, понимаешь? Поэтому она не сразу вспомнила. Почему ты мне не веришь, мама?
«Потому что все это выглядит странно. Потому что за прошедшие полтора месяца Соня ничего не вспомнила и вдруг, после убедительного разговора с тобой, дочка, она «вспомнила! ». А ты для Сони наверняка не меньший авторитет, чем Кеша. Вы на пару с ним приобрели себе маленького пажа, которой смотрит вам в рот, грея ваше раненое самолюбие», – хотела ответить Ляля, но не решилась.
– Я верю… – произнесла Ляля, и видит бог, как трудно ей далось это вранье! – Может, Соне стоит поговорить с Алексеем Кисановым? Уж он-то наверняка выслушает ее со вниманием! Хотя…
– Что – «хотя»?
«А то, что ваш запоздалый сговор с Соней только насторожит его, – вот что…»
Этого Ляля не произнесла. Ее снова терзали самые худшие подозрения.
– Хотя, – пояснила она не слишком искренне, – он все равно не сумеет повлиять на милицию. Там торопятся закрыть дело и передать его в суд… Так что все это пустые хлопоты, – натужно закончила она.
«Если Марина, – билось в ее голове, – если она хоть как-то причастна… Пусть просто словами одобрения и поддержки в задуманном Кешей плане…»
Она уже не знала, что и думать. Разговор с дочерью полностью выбил ее из колеи. Эти юные категоричные существа с их всеотрицающим пафосом, они ведь способны решить, что им по праву принадлежит все то, что нажил Афанасий, немного задолжавший этим детям… Раскольников бессмертен, он никуда не делся, он до сих пор убивает вредную старушку-процентщицу, оправдывая преступление высокими материями…
Ляле стало очень плохо от этой мысли, очень. Но она знала, что ничего не скажет детективу. Не хватало только еще…
Не-е-ет! Она сошла с ума!!! Она допускает, что ее дочь…
Нет, нет и еще раз нет! Подобное невозможно, потому что невозможно. Пусть ее дочь колючая, пусть она не всегда умеет правильно относиться к вещам, но убийство? Ни за что. Никогда. Не такова ее Марина, нет. И даже не стоит морочить голову детективу. Пусть ищет в другой стороне, на другом поле, другую ягоду. А Марина здесь ни при чем. Это яснее ясного.
Глава 17
Алексей решил позвонить Жюли ближе к вечеру – у него имелись свои на то соображения. В оставшееся рабочее время он снова прорвался на свидание к Кеше. Однако на сообщение о новоявленной супруге Карачаева он отреагировал с неподдельным изумлением. Дядя ни разу, ни словом не обмолвился о женитьбе!
– Из-за Яны, наверное, – предположил Кеша. – Она бы и новую жену выжила…
Впрочем, Иннокентий помнил, что Карачаев ездил в Париж накануне Нового года – и прошлого, и позапрошлого. Стало быть, расхождений с рассказом Жюли не имеется: в первый декабрь познакомились, во второй поженились. У Жюли наверняка есть какие-то бумаги, подтверждающие их брак: ведь Карачаев хотел его легализировать в России, – стало быть, она необходимые документы должна привезти. Алексей был уверен: если он попросит их предъявить, Жюли их предъявит.
И все же ее возникновение на сцене выглядело как deus-ex-machina, который, как известно, появлялся всегда в самый подходящий момент. А момент сейчас как нельзя более подходящий: и Карачаев, и его дочь устранены – и никаких препятствий к оформлению наследства у вдовы теперь не имеется…
Но «деус-экс-машина» – явление театральное. «Бог» в нем всего лишь актер, появляющийся из «машины» – лебедки, спущенной на веревках… А за веревки тоже кто-то дергает – человек, не бог… И не будем об этом забывать!
Сделал он и еще один звонок, на этот раз в Париж, где обитал его друг и коллега, равно как и член семьи по имени Реми Деллье. Когда Алексей пытался кому-то объяснить, кем приходится ему Реми, то вечно путался.
Реми и впрямь был хорошим другом, но при этом собратом по профессии, а именно французским частным детективом, в силу чего им иногда приходилось выручать друг друга. В то же время Реми был женат на младшей сестре Александры, Ксюше. Как-то давно свело их одно загадочное дело, в котором сыщикам пришлось попотеть, чтобы вытащить обеих сестричек из беды. [1] А потом вон оно как повернулось: Кис теперь жил с Александрой в Москве, а Реми с Ксюшей в Париже.
Короче, Реми был свой в доску, и Кис знал, что на него можно всегда положиться. Посему и позвонил с просьбой проверить информацию о некоей Жюли Лафарж, в замужестве Каратчаев.
Закончив всю эту беготню, Кис наконец позвонил Жюли ближе к вечеру, как и намеревался: хотел быть уверен, что Жюли не рванет на кладбище сегодня, пока он занят. Детектив желал убедиться собственными глазами в том, что Жюли туда поедет. А для этого ему требовался свободный день.
– Спасибо вам, – ответила Жюли, записав «адрес» могилы Афанасия Карачаева на Троекуровском кладбище.
Голос ее сегодня был еще более хриплым, чем накануне, словно она целый день проплакала.
А может, и проплакала, как знать?
– Я туда завтра же съезжу, – добавила она, чему Алексей и порадовался.
Именно это входило в его завтрашние планы.
Он не знал – не успел выведать, ранняя ли пташка Жюли. И потому прибыл к ее дому спозаранку. Осмотрелся, нашел местечко, где можно было поставить машину подальше от посторонних глаз, и принялся ждать.
Август приближался к концу, и осень уже окрасила дни в свои печальные цвета. Замелькала желтизна в листве, как ранняя проседь, и мелкая морось висела в воздухе. Сырость пробирала до костей, температуру заклинило на шестнадцати градусах. Через час ожидания он включил мотор, прогрел немного салон и снова выключил, чтобы не привлекать к себе внимания. Еще через час повторил процедуру. Благо он предусмотрительно прихватил с собой термос с кофе и бутерброд с сыром – от холода или от скуки ужасно захотелось есть.
Бутерброд был прикончен, и термос опорожнен наполовину, и снова он включал и выключал мотор, а Жюли все не появлялась.
Кажется, он задремал ненадолго. Подскочил, незнамо отчего, словно в сиденье завелся кровожадный клоп. Осмотрелся полуслепыми, сонными глазами.
Жюли уже заворачивала за угол дома, неся в руках огромный пластиковый пакет, по виду нетяжелый.
Алексей потер глаза, похлопал себя по щекам, хлебнул холодного кофе (и как только эти термосы делают, что через пару-тройку часиков в них все остывает!) и тихонько двинулся за ней. У дороги Жюли выбросила руку, тормозя машину, – она быстро сориентировалась в российской действительности, в которой совсем необязательно высматривать на улице такси: любой и первый же водила остановится, а дорогой прикид француженки очень располагал к ней частных извозчиков, согревая надеждой, что дамочка торговаться не станет.
