Жить не дано дважды - Раиса Хвостова

Пока он переходил площадь — румынский мундир исчез. Вошел в здание или его не пустил часовой? Вдоль улицы шли румынские офицеры — трое, двое, один. Попробуй угадай — есть среди них тот, что хотел войти в серый дом на площади!

Еще около часа Степан наблюдал. То прислонялся, подобно праздному зеваке к колонне, то становился в очередь, то вливался в толпу выходящих с сеанса. Мундира не было. И торчать здесь больше невозможно — могут обратить внимание те же бездельники у кинотеатра, охотящиеся за девочками, могут заметить из окон верхних этажей в сером доме.

Степан уходил. Останавливался, чтобы найти спички и закурить, ронял платок из кармана, чтобы поднять его и оглянуться. Он был уже на порядочном расстоянии, когда увидел «румынский мундир», сходящий со ступеней. «Мундир» уходил в противоположную сторону.

Степан протер глаза. Шеф сигуранцы в Саланештах?! Что может быть общего между румынской жандармерией и немецкой засекреченной частью? Немцы не очень-то доверяли румынам. Степан шел и все время думал об этом, не мог успокоиться. Может быть, померещилось, со спины разве узнаешь?

Допоздна просидел Степан на чердаке. В сумерках прошел знакомый майор в калитку сорок третьего дома. Вышел скоро. Вслед за ним и Степан покинул свой наблюдательный пункт — ночью уже ничего не случится, а от усталости, от неудобного сидения ломило тело, нестерпимо хотелось спать.

Следующий день Степан встречал на чердаке. Рассвело, взошло солнце, вышли во двор хозяева, занялись своими обычными делами. А те трое почему-то все не появлялись. И к ним никто не шел. Степан решил — может, день отдыха у них, надо попытать счастья на площади около кинотеатра.

Здесь его ждал сюрприз. Едва Степан пристроился в хвост очереди за билетами, как увидел румынский мундир, взбегающий по ступеням. Часовой долго читал пропуск, а маленький румын с прямой, тощей спиной, с маленькой головкой в «конфедератке» на длинной шее ждал. Шеф?!

Румын пропал за дверью.

Через полчаса он вышел в сопровождении немецкого майора, того самого, что ходит в дом сорок три на Полевой улице. Сомнений больше не было — это шеф жандармерии Ионеску.

Майор небрежно пожал ему руку, Ионеску почтительно согнул спину. Минуты две он смотрел вслед майору и пошел в обратную сторону.

Степан, чуть поколебавшись, пошел за шефом. Он понимал, как это важно узнать, почему шеф жандармерии вхож в дом на площади. Значит, он сотрудничает в немецкой разведке? Но ничего больше выяснить не удалось: шеф подсел в кабину какого-то грузовика и укатил. Позднее Степан не мог простить себе этой оплошности — идти нужно было за майором.

Степан вернулся на Полевую улицу. Едва он поравнялся с сорок третьим домом — окошко с шумом распахнулось, и в нем показалась хозяйка с тряпкой в руках. Степан на ходу кинул взгляд в комнату, через ее голову, и ничего не увидел — пустые стены.

— Что, соседка, — услышал Степан за спиной певучий женский голос, — уехали квартиранты-то?

— Уехали, уехали! — ответил озабоченный старушечий голос.

Степану стало жутко — неужели прозевал?

Он дошел до конца улицы и вернулся. В доме распахнуты оба окна, занавески сняты. Три кровати с пустыми матрацами. Старуха моет пол.

Степан прошел мимо. Что теперь делать? Как выяснить, куда девались квартиранты? Переехали или ушли в наш тыл?

Степан вернулся — может, старуха, если знает что, проговорится.

— А что, тетенька, — остановился Степан под окном, — не сдаете квартиру? У вас, говорят, жили…

— Жили, жили, — откликнулась хозяйка, шлепая босыми ногами по мокрому полу и плюхая тряпкой — Съехали. Только других пришлют. У нас квартира особая. Сказали — пришлют, жди.

И, так как Степан не уходил, добавила:

— Нет, не сдаю.

Степан стоял.

— Что это у вас за жильцы — все меняют квартиры, — сказал он недовольно.

Хозяйка подняла на Степана внимательные, серые глаза.

— А про это ни тебе, ни мне знать не положено.

11.

Сообщение Степана ошеломило меня.

Что делать? Первой мыслью было сообщить в Центр о пропаже, чтобы не высылали связного. Но потом, чуть успокоившись, рассудила: до прибытия связного полтора суток, надо пойти в Тирасполь и самой постараться разведать, где группа.

— Степан, у вас есть готовые чувяки?

— Да, Марина…

Степан был до того обескуражен случившимся — винил себя во всем, — я стала его утешать.

— В работе разведчика всякое случается, Степан, — не надо убиваться. Вы в состоянии вернуться в Тирасполь?

— Да-да, — поспешно ответил Степан. — Все, что надо, Марина…

— Тогда пошли.

До Тирасполя не один десяток километров по прямой, а мы шли проселками, что еще прибавило немало пути. Но идти напрямик, поздней ночью, было слишком рискованно. Особенно мне, без паспорта и пропуска.

Мы почти бежали. Степан не знал, почему я так спешу, но не спрашивал. Следующей ночью с нашего аэродрома поднимется самолет со связным на борту. Если группа исчезла бесследно, надо сообщить в Центр.

К восьми часам утра мы подошли к Тирасполю. Остановились у ручейка, в стороне от дороги, чуть отдохнуть, напиться, привести себя в порядок. Утро было чистое и тихое. Ручеек мирно журчал в покрытых первой травкой берегах. По-южному синее небо. Если бы не чужие мундиры на дороге, могло показаться, что войны нет.

Степана я оставила у кинотеатра — наблюдать за серым домом. А сама пошла на Полевую улицу.

Знакомый дом в два окна. За стеклами белые занавесочки.

Сердце екнуло — а вдруг Степан не разобрался, вдруг здесь все по-старому? Даже калитка на запоре.

Постучалась — негромко для начала. Но калитка вдруг распахнулась, словно за ней ждали. Я инстинктивно отшатнулась.

Вышла хозяйка — в темном платке на голове, с сумкой в руках.

— Тебе чего?

— Вот, — полезла я в корзину, — чувяки принесла, вы просили.

— А-а-а, — узнала меня хозяйка. — Я-то уж позабыла. Зайди.

Я нарочно испуганно глянула во двор.

— А эти, ваши… Не заругаются? Такой был сердитый дяденька.

— Нету их, нету. Уехали.

У меня сердце упало. Но я нашла в себе силы продолжить игру.

— А они, тетенька, не вернутся?

— Да нет, говорю же, совсем уехали!

Это старуха прокричала из глубины двора.

Она скрылась во флигеле, но тут же вышла.

— Сколько тебе за них?

Я безразлично ответила:

— Как в тот раз.

Не считая, сунула деньги в корзину. Хозяйка прихлопнула калитку, подняла сумку, поставленную на земле, пошла рядом со мной. Что-то она говорила про картошку, про хлеб, жаловалась на тяжелую жизнь. Я почти не слушала. Где группа?