Рубиновая верность - Светлана Демидова

– Вот… тут… я принес… Вы не думайте, это хороший коньяк… Может быть, за знакомство, а? Ну… в смысле… более тесное…

– Тогда уж точно надо греть картошку, – отозвалась я. – Не знаю, принято ли закусывать ею коньяк, но ничего другого у меня нет.

– Так вот тут у меня еще… – Он запустил руку в глубины своей сумки и вытащил коробку конфет под названием «Грильяж».

Я ободряюще улыбнулась. «Грильяж» я любила. Он угадал.

В общем, мы съели всю картошку, сосиски и весь мой стратегический запас в виде двух банок консервов «Скумбрия в масле». Потом доели завалявшиеся кусочки колбасы «Диабетической» и сыра «Костромской», который позавчера совершенно напрасно показался мне засохшим. Выпили Сашину бутылку коньяка, заедая его «Грильяжем» из коробки. После этого я пошарила по шкафчикам и вытащила на свет остатки какого-то вина. Вино пошло туда же, куда и все предыдущее. Догрызая последнюю конфету, Саша наконец почувствовал себя давним моим приятелем. Именно на этих правах и в благодарность за обильный ужин он позволил себе пожать кисть моей руки. Поскольку я не отреагировала на это как на фамильярность с его стороны, преподаватель очень смело встал с насиженного места и притянул меня к себе. Я не сопротивлялась, поскольку именно на это и рассчитывала.

Саша шептал мне, что я сразу ему понравилась, что я женщина его мечты, та, которую он ждал всю жизнь. Судя по всему, ему казалось, что он допускает меня к исповедальному откровению, чем я должна гордиться, поскольку мне будет что впоследствии рассказывать детям. Похоже, он был уверен, что произносил речи, которые я никогда в жизни еще не слышала. Бедный Саша не знал, что у меня был Ленечка, который уже сказал все приличествующие подобной ситуации слова. Я, стараясь не разочаровать, слушала очень внимательно, вовремя вздыхала и дарила ему поцелуи, в которых он должен был почувствовать, как мне казалось, большую с моей стороны благодарность по случаю такого необыкновенного везения от его приобретения.

Очень скоро преподаватель истории Сычев Александр Демьянович переехал ко мне. После переезда словесные восторги мало-помалу иссякли, чему я была только рада. Внимать им после фантазийных признаний Ленечки было все равно, что после любовной лирики Лермонтова слушать песни прыщавого тинейджера из подворотни. Я соглашалась это делать только потому, что чувствовала: Саша меня по-настоящему полюбил. Он заваливал меня цветами, «Грильяжем» и «Белочкой», какими-то шарфиками и заколками для волос, а также дорогими вещами. С каждой зарплаты покупал какой-нибудь милый пустяк или золотые украшения. Ради особо затейливых серег я вынуждена была даже проколоть дырки в ушах.

Мне казалось, что в недалеком будущем я тоже смогу полюбить его. А если и не полюблю, как не смогла полюбить чудесного человека Ярика Миргородского, то буду жить просто спокойной, почти семейной жизнью, как живут тысячи и тысячи женщин. Может быть, заведу ребенка, а тогда уж заодно и выйду замуж за его отца.

В моей квартире Саша поначалу чувствовал себя очень скованно, спрашивал разрешения даже на то, чтобы включить телевизор или вымыть голову шампунем, который стоял на полочке в ванной. Потом постепенно раскрепостился. На раскрепощение ему понадобился чуть ли не год, ну а как только он минул, преподаватель истории посчитал меня собственностью, данной наконец в полное владение. Он начал предъявлять ко мне свои требования. Раз уж в основном он зарабатывает для нас обоих неплохие деньги преподаванием, репетиторством и еще чем-то, чего мне и знать не положено, а также изо всех сил еженощно доказывает мне свою любовь, то мне необходимо строго-настрого усвоить следующее:

а) к его приходу на обеденном столе должен стоять суп, уже налитый в глубокую тарелку по самую золотую каемочку (не больше и не меньше!), а слева (непременно слева!) должны лежать три кусочка хлеба строго одного размера;

б) в ванной на плечиках должен аккуратно висеть приведенный в полный порядок домашний спортивный костюм со свежевыглаженной футболкой;

в) носки, трусы и прочее белье должно лежать в шкафу на отведенных для этого местах и в таком количестве, чтобы он всегда знал: чистого белья много;

г) на ночь он пьет исключительно молоко, а по утрам растворимый кофе из банки с темно-синей крышкой;

д) он не любит, когда на расческах остаются запутавшиеся в зубцах женские волосы, когда по квартире раскиданы мелкие вещи; когда сильно пахнет лаком для ногтей; когда я много говорю и с шумом втягиваю в себя макароны.

Когда нарушалось какое-нибудь из этих неписаных правил, Саша гневался и кричал, что он не так уж много от меня просит в ответ на то неизмеримо большее, что он для меня делает. Какое-то время я тоже так считала и старалась выполнять его требования. В самом деле, что мне стоит отрезать от круглой буханки три одинаковых кусочка хлеба? От тех кусков, которые волей-неволей получаются большего размера, можно отсекать лишнее и выбрасывать. Или съедать самой, когда он не видит. Или отдавать птицам. А макароны! Так ли уж красиво втягивать их в себя с шумом? О запутавшихся в расческах волосах я уж и не говорю.

С течением времени количество этих неписаных правил все увеличивалось и увеличивалось. Мне стало казаться, что Саша однажды их все-таки запишет на гербовой бумаге, заставит меня поставить под ними свою подпись и заверит сей документ у нотариуса.

Когда он стал требовать, чтобы в его присутствии я всегда носила на лице довольное выражение, а под халатом, наоборот, вообще ничего не носила, я впервые крикнула ему в ответ:

– А пошел ты…

То, что сейчас обозначено отточием, тогда было произнесено в полном объеме. Интеллигентный преподаватель истории даже покраснел от негодования и изумления, а губы вытянулись в нитку. Он стал призывать меня к порядку, пытаясь внести запрет на использование ненормативной лексики в свой неписаный кодекс домашних правил, но мне, что называется, уже возжа под хвост попала. Я высыпала из своей косметички на журнальный столик кучу разноцветных тюбиков помады, тушь для ресниц, цепочки, колечки, гигиенические прокладки, противозачаточные таблетки и сказала:

– Теперь они будут здесь лежать всегда!!! Это мой дом, понял?!! Где хочу, там и раскидываю мелкие вещи!!! А на то, какого размера хлеб к обеду, мне вообще наплевать! А если что тебе не нравится, то можешь убираться отсюда ко всем чертям вместе со стопками своего нижнего белья и с суповой тарелкой с золотой каемкой!

Я думала, что Сычев меня убьет, и приготовилась к хорошей драке, а он испугался. Испугался так, что нитка губ побелела, как в минуты недовольства мной, а нос как-то нехорошо заострился. Он попятился от меня, упал на подвернувшееся кресло и не без труда произнес: