Функции "младших героев" в эпическом сюжете (СИ) - Баркова Александра Леонидовна

Именно такие персонажи выступали в "Похищении Быка из Куальнге" помощниками израненного Кухулина, бившимися и погибнувшими за него. В самой "Песни о Нибелунгах" к этому типу максимально близок скрипач Фолькер (О связи музыки с потусторонним миром нам уже приходилось писать: [Баркова А.Л. Мифология. С. 19]), гибнущий одним из последних (стф. 2287).

* * *

Несколько особняком стоит образ героя-помощника в нартском эпосе осетин, так как там, практически, произошло слияние "младшего героя" сильного типа и героя-помощника: и тот и другой – это малолетка, которого убивают или пытаются убить свои же. Так, в истории женитьбы Сослана на Бедохе основную часть сказания занимает война с отцом Бедохи – Челахсартагом, и решающую роль в этой войне играет спутник Сослана – безымянный младенец, который отправляется в поход сразу из колыбели и сражается, фактически, вместо Сослана: он заваливает вражескую крепость камнями, зная, что Челахсартаг поразит его магической стрелой, и просит Сослана не класть его, мертвого младенца, на землю, поскольку не коснувшись земли он сможет воскреснуть. Однако Сослан невольно губит своего помощника. Почему такой персонаж гибнет? Тому есть два объяснения. Первое связано с упомянутыми выше особенностями образа героя-младенца в осетинском эпосе. Второе – общеэпическое: помощник – существо иномирное, и он должен удалиться обратно в иной мир после совершения подвига.

Похожий младенец является главным героем сказания "Безымянный сын Урызмага". Его история такова: нарт Урызмаг, гостя у владыки вод Донбеттыра, нечаянно убивает мальчика и потом узнаёт, что это был его сын, родившийся в то время, пока Урызмаг был в походе. Мальчика хоронят, но не справляют поминок, и тогда он отпрашивается у владыки мертвых на землю, неузнанным является к отцу, совершает вместе с ним набег на вражескую страну, причем во время этого набега Урызмаг является, по сути, лишь его пассивным спутником. Затем, деля добычу, мальчик открывается отцу, просит справить поминки и навсегда уходит в мир мертвых.

В этом сказании мы сталкиваемся с весьма любопытным фактом: превращением финала в завязку. Урызмаг ревнует своего юного спутника к его сверхъестественной силе, и можно предположить, что эта ревность является скрытой мотивацией убийства мальчика. Подчеркнем, что убийство Урызмагом своего сына и Сосланом своего помощника являются нормой для осетинского нартского эпоса.

В сказаниях о Батрадзе эти две темы (герой-малолетка и враждебность нартов к нему) разнесены: подвиги младенца Батрадза не порождают неприязни к нему, но затем нарты убивают Хамыца из ненависти к его неуязвимому сыну, и начинается вражда Батрадза сначала с нартами, а потом с небожителями; в битве с дуагами (богами) герой гибнет.

В цикле Батрадза спасение им именитых нартов является типовой ситуацией: он освобождает Урызмага, плененного Бората, Урызмага и Хамыца, пленных уаигами (великанами), Урызмага, Хамыца и Сослана, плененных уаигами, Сослана, плененного кадзиями (демонами преисподней). Некоторые обстоятельства, связанные с рождением Батрадза, позволяют сопоставить его с Ахиллом: матери обоих – морские девы, обоих героев необходимо выманить в мир людей. Кстати, младенец Батрадз, когда выходит из моря, держит в каждой руке по быку – этот случай чрезвычайно показателен как пример игнорирования эпическим сознанием соотношения размеров персонажей: ведь здесь Батрадз – младенец не только возрастом, но и ростом, однако его руки способны обхватить по быку. (Это – общеэпическая черта: об исполинских размерах богатыря сказитель то вспоминает, то забывает. Яркий пример – Илья Муромец и Святогор.)

Кажется, единственным исключением является Айсана: он воспитывается у богов и прибывает в селение натров, когда оно захвачено враждебным народом; мальчик освобождает селение, а затем добывает себе жену. Возвратившиеся домой нарты радостно принимают его.

* * *

Вражда нартов со сверхсильным младенцем находит определенную параллель в южнославянских песнях. Например, в различных вариантах сказания о "дете Дукадинче" – семилетнем богатыре исполинской силы, о котором Марко узнаёт от своего вещего коня. Марко вызывает мальчика на состязание, проигрывает ему, поит вином в знак примирения – и затем убивает в спину [Халанский. 1893-1895. С. 683-691]. Это откровенное убийство из зависти. Сравнивая это сказание с упомянутым ранее убийством Эрпа, мы обнаруживаем, что в эддическом тексте тема зависти к силе младшего героя скрыта другой внешней мотивацией (Эрп – сын наложницы, кроме того, братья его убивают за то, что он предложил им свою помощь, то есть посягнул на их славу) и само убийство составляет лишь часть сюжета. Сербская же песнь – едва ли ни единственный случай, где убийство одного героя другим выступает изолированно. Удивительно не то, что больше таких текстов нам не встретилось, а то, что существует этот, – ведь, хотя главный герой любого эпоса, как правило, далек от идеала [Гуревич. 1979. С. 41-49], всё же он в целом воспринимается как персонаж "положительный" и откровенно аморальных поступков совершать не должен. Излишне оговаривать, что термин "положительный" может быть применен к эпосу весьма условно, а степень аморальности поступков героя оценивается исходя из мировоззрения сказителей и слушателей эпоса, а не современного человека. В этом смысле убийство Эрпа братьями не является аморальным.

* * *

Еще одно эпическое произведение, анализ которого важен для нас – это казахское сказание о Едиге. В данном случае в эпическую схему оказались вовлечены подлинные события, так что сказание довольно далеко ушло от исторического первоисточника [Орлов. С. 128-147] и является прекрасным примером того, как именно идет трансформация реальной истории в эпический сюжет. Мы не будем сейчас освещать этот вопрос – это увело бы нас далеко в сторону; нас интересует сказание о Едиге как текст вне связи с его исторической основой.

В этом сказании фигурируют две пары "отец и сын". Первая пара – сам Едиге и Нуралин, вторая – Тохтамыш (то друг, то враг Едиге) и его сын Кадырберди; взаимоотношения между этими парами очень близки к схеме, описанной А.Ш. Кичиковым (сына врага может одолеть только сын героя), однако примечательно, что в этом сказании мстителем за отца выступает враг. Интересующие нас эпизоды выглядят так: Едиге едет мстить Тохтамышу за прошлые обиды, и тот бежит из своей страны. Сын Едиге Нуралин отправляется в погоню и убивает Тохтамыша, невзирая на завет отца ("Если он выступит бесстрашно готовым к единоборству, сохрани ему жизнь") [Орлов. С. 142]. Спустя годы возмужал Кадырберди, он опозорил Едиге (перескочил через него на коне), так что Едиге и Нуралин от позора умерли. Кадырберди воцарился в стране своего отца.

Обращает на себя внимание ряд моментов. Что же касается Кадырберди, мстящего за отца, то образ успешно действующего врага-мстителя объясняется просто: исторический Идигу действительно был убит сыном Тохтамыша Кадырберди. Для нас важнее Нуралин. Он фигурирует в роли героя-помощника при своем отце: совершает месть вместо него, хотя Едиге славный воин и ничто не мешает ему самому расквитаться с Тохтамышем; сын здесь вообще неотделим от отца – как иначе объяснить смерть их обоих от позора, которому подвергся только Едиге? При этом образ Нуралина лишен сверхъестественных черт.

* * *

В русских былинах герой-помощник в большинстве случаев не обладает мифологическими чертами. Таков Добрыня в былине о Дунае и в былине о Василии Казимировиче, Илья и Добрыня в былине о Потыке, Еким в былине об Алеше.

Роль Добрыни в былине о сватовстве Дуная может быть различной – от героя, сопоставимого с главным по значимости его деяний, до эпизодического лица, несущего на себе одну-единственную сюжетную функцию: отвезти в Киев Апраксью, когда Дунай остается биться с Настасьей (примеры последнего: Григ. № 18; Григ. № 217; Григ. № 282; Григ. № 298; Григ. № 362; Аст. № 34; Аст. № 38; Аст. № 45; Аст. № 110, а также контаминированный вариант Рыбн. № 9; Гильф. № 81). Наиболее распространенный вариант сюжета таков: Дунай, рассказав Владимиру об Апраксье, просит отпустить с ним в Литву Добрыню, затем по приезде оставляет друга во дворе сторожить коней и предупреждает, чтобы тот стал биться с татарами (отождествление Литвы и Орды чрезвычайно распространено в былинах), как только услышит шум в палатах (или как только Дунай ему закричит). Именно так и происходит: литовский король отказывает Дунаю в сватовстве, Дунай, разъярившись, расшибает стол и иногда крушит палаты, а Добрыня тем временем избивает татар во дворе, чем принуждает литовского короля подчиниться и отдать им Апраксью (Рыбн. № 42; Рыбн. № 70; Гильф. № 94; Гильф. № 102; Гильф. № 139; Тих. - Мил. № 36; Григ. № 367; Аст. № 185; Аст. Прилож. I, № 3; сюжет несколько видоизменен: Гильф. № 272). Отметим также региональную дистрибуцию вариантов этой былины: вариант с пассивным Добрыней распространен в архангельских сказаниях, второй вариант – в онежских.