Сэр Майкл и сэр Джордж - Джон Пристли

Было почти без четверти девять, когда он наконец явился и даже не подумал извиниться. Невысокий, но крепко сложенный, темноволосый и небритый, в пыльном пальто, надетом поверх не менее пыльного свитера с глухим воротом, Грин, казалось, только что взял расчет после долгого плавания на грузовом судне. Не то чтобы он был пьян, но и не вполне трезв, и сэр Джордж с ужасом почувствовал, что это как бы второй Тим Кемп, только моложе, шумливее и злобнее.

— Поверьте, мистер Грин, — сказала Элисон, — мы вам ужасно рады. Но уж не взыщите, если обед перестоял. Мы ведь ждали вас к восьми.

— Никак не мог! Прошу прощения! Вы, конечно, на меня сердитесь? Ну, продолжайте в том же духе. Это вам идет. — Он улыбнулся ей во весь рот и резко повернулся, едва не сбив с ног дворецкого, который вошел объявить, что кушать подано.

— Поскольку вы, мистер Грин, в настоящее время живете во Франции, — сказал ему сэр Джордж за столом, — я не без некоторого труда раздобыл вот этот кларет. Надеюсь, он вам понравится.

— В рот не беру кларета, но все равно спасибо. Плесните-ка мне виски. — Вообще-то Грин не кричал, но создавалось впечатление, что он долго жил в тех местах, где люди не разговаривают, а кричат; он никогда не понижал голоса — хриплого и грубого, — так что всякое его замечание разносилось по всей маленькой столовой. Он сидел слева от Элисон — справа от нее усадили Баторига. Сэр Джордж сидел между миссис Баториг и Доротеей Спенсер, и так как разговаривать с ними было не о чем, а он чувствовал себя не в своей тарелке и выпил слишком много мартини, он теперь приналег на вино. И очень скоро у него возникло такое чувство, словно он обедает в неприятном сие. Даже когда Мюриэл Теттер и Джералд Спенсер, которому уж во всяком случае следовало бы быть поумнее, начали приставать к Грину с расспросами и разговорами об искусстве, и он прикрикнул на них, чтобы они, черт их возьми, сменили пластинку, — это тоже было где-то далеко, словно во сне. Но Элисон, подумал он, поистине великолепна.

Элисон и чувствовала себя великолепно. Она действительно была, как сказал ее муж, горячей поклонницей творчества Грина, которое так пышно и волнующе расцвело в таинственной, увлекательной сфере на грани между сюжетностью и абстракцией; но при этом Элисон негодовала на него за опоздание и небрежный костюм, в то время как они с Джорджем потратили столько усилий и денег. На первый взгляд он был просто ужасен, какой-нибудь водопроводчик, да и только. Но когда он сказал, что ей к лицу сердиться, и одарил ее улыбкой, она вдруг почувствовала, что он вовсе не ужасен, что только такой человек и мог написать все эти чудесные картины. У него были странные, с прожелтью, глаза, вполне человеческие, и все же, по сравнению с домашним, ручным взглядом Джорджа и его друзей, это были глаза дикого зверя. В нем чувствовалась взрывчатая сила, без которой немыслим настоящий мужчина, но те мужчины, с которыми ей приходилось встречаться, утратили ее или никогда не имели. Мало того: уже через несколько минут после того, как они сели за стол, Элисон поняла, что она единственная, кем он склонен заинтересоваться; она чувствовала, что его явно влечет к ней, хоть это проявлялось в своеобразной, дикой и бесшабашной манере.

— Вы не могли бы говорить чуть потише? — решилась она сказать.

— Могу. А зачем?

— Затем, что я хочу быть уверенной, что вы разговариваете со мной, а не со всеми присутствующими.

— Резонно. Вас как зовут?

— Элисон. Означает ли это, что я могу называть вас Недом?

— Вот именно, Элисон. Ну, как теперь мой голос?

— Гораздо лучше, Нед. Но если бы вы постарались капельку поменьше…

— Эй, вы там! — рявкнул он горничной и дворецкому. — Как насчет виски?

Странное дело, они вовсе не так презрительно воспринимали его обращение, как робкие попытки ее и Джорджа завязать с ними дружбу. Быть может, он напоминал им каких-нибудь эксцентричных аристократов. Во всяком случае, бокал Неда незамедлительно наполнили до краев.

— Ну как, Элисон, посекретничаем? — заорал он ей в самое ухо. И прежде чем она успела ответить, положил руку ей на колено. Это наполнило ее разом восторгом и досадой, так как немедленное продолжение было невозможно. Он, однако, убрал руку и продолжал, не дожидаясь ответа: — Как только покончим здесь, все едем в «Зеленый гонг».

— Кто это все?

Неужели она обманулась? Неужели он не увлекся ею?

— Ну, вот ты, Элисон, крошка. И твой муж, если он будет очень уж настаивать, и всякий, кому надо. А мне надо. У меня там свидание с разными людишками. Повеселимся. Знаешь «Зеленый гонг»?

— В первый раз слышу, Нед.

— Это большой подвальный ресторан. Полно негров. Эх, и таланты расцветают там поздней ночью! Может, тебе не понравится, но плюнь на все и попробуй разок.

Да, Элисон и впрямь великолепна, подумал сэр Джордж, и, кажется, отлично сумела поладить с Грином, ведь ей не меньше, чем ему самому, хочется захватить эту выставку для Дискуса. Ну, уж об этом он позаботится. Сегодня или никогда. Он по-прежнему чувствовал себя как в неприятном сне и надеялся, что переговоры не будут носить щекотливый характер. Если он сам пьян, то что сказать о Грине, который не иначе как загипнотизировал дворецкого, и тот непрерывно подливает ему виски! Он вздохнул с облегчением, когда Элисон, вся разрумянившаяся и сверкающая, увела дам, хотя это означало, что решительный час пробил. Теперь — за дело.

— Я не пью ни портвейна, ни коньяка, не курю сигар и вообще мне некогда, — объявил Грин, закуривая дешевую сигарету. — У меня свидание в «Зеленом гонге». Я уже сказал об этом вашей жене, Джордж, она тоже едет. Есть еще желающие? Всех угощаю. Ну?

— Еду хоть сейчас, — заявил Баториг, который только что налил себе целый стакан коньяку и, видимо, здорово накачался. — Пусть только меня подвезут. На моей машине жена домой уедет. Она не любит задерживаться допоздна, а я, конечно, постоянно задерживаюсь в палате.

Грин уставился на него.

— В какой такой палате?

— Баториг член парламента и министр высшего образования, — поспешил объяснить сэр Джордж.

— Да что вы! Ну, ему полезно прокатиться в «Зеленый гонг». Еще кто?

— Мистер Грин, сэр Джордж… — Джералд Спенсер виновато заерзал на стуле. — Боюсь, что мы с Доротеей…

— Ясно — вы пас, — грубо оборвал его Грин. — И та бабка, что все норовила завести разговор об искусстве, тоже.

Но Спенсера не так-то легко было отстранить.

— Разумеется, я останусь, пока мы не закончим переговоры о выставке работ мистера Грина. — И он многозначительно посмотрел на сэра Джорджа.

Тот понял намек.

— Да, мистер Грин, мне кажется, мы уже достаточно ясно дали вам понять, что Дискус жаждет устроить выставку ваших картин…

— Об этом после, после! — раздраженно воскликнул Грин. — Бога ради, не все сразу.

— Вы хотите сказать, что предпочли бы обсудить этот вопрос позднее и не здесь?

— Да, именно это я хотел сказать и сказал. — Грин допил свое виски почти до конца. — Мне надо кое-кого повидать в «Зеленом гонге». А всякие там переговоры побоку. Когда я работаю, то живу как последний монах, и полжизни для меня пытка. А когда не работаю — гуляй душа! — Он вдруг помрачнел. — И мне вовсе не нравится, когда я не уверен, что мне весело. Вот как сейчас.

— Мне очень жаль, что вы скучаете, — сказал сэр Джордж принужденно. — Мне тоже не очень-то весело, но я полагал, что мы собрались сегодня обсудить вопрос о выставке…

— Ну да, само собой. А я что говорю? Сперва съездим в «Зеленый гонг»…

— По-моему, это вполне разумно, Дрейк, — сказал Баториг, глупо улыбаясь от уха до уха.

— Ладно, будь по-вашему. Едем в «Зеленый гонг» или хоть к черту на рога. — И сэр Джордж, твердо решивший ничего больше не пить до конца переговоров, налил себе умеренную порцию коньяку. Чтобы не видеть укоризненных взглядов Спенсера, широкой глупой улыбки Баторига и желтых жгучих глаз Грина, он смотрел в стол и тянул коньяк. И вместе с коньяком в него начали вливаться смутные, но тревожные воспоминания о том, что говорил Кемп про Неда Грина. Ничего не скажешь, его предупреждали.

— Поехали, приятель, поехали! — орал Грин. Он хватил кулаком по столу, потом вскочил на него. Видя, в каком расположении духа почетный гость, общество быстро распалось. Страдая от головокружения и тошноты, сэр Джордж ехал в такси с женой, которая была чем-то необычайно взволнована, слюнявым министром и знаменитым художником, то ли пьяным, то ли окончательно спятившим. А ведь только кларет, три бутылки шато — часть их содержимого бурно плескалась у него внутри, как самое дешевое зелье, — обошлись ему почти в семь фунтов. А сколько еще поставит в счет это аристократическое бюро услуг (он предоставил это Элисон, которая теперь, непонятно почему, хихикала, как семнадцатилетняя девчонка), одному Богу ведомо!