Железная леди - Кэрол Дуглас

Сара продолжала болтать, не замечая, что Ирен необычно молчалива, а Годфри мгновенно напрягся, когда слова Бернар оказались в опасной близости к прошлому его жены.

– Это был бы необыкновенно удачный ход для меня: царица сцены принимает в своем салоне русскую царицу. Итак, ты должна прийти и немного попеть, но не слишком долго. В конце концов, это же мой салон. Пообещай, что выполнишь мою просьбу. И конечно, приводи обожаемого Годфри. И прихвати свою мисс Аксли с ее загадочным пропавшим джентльменом. Я хочу побольше услышать о нем. Возможно, я смогу его обнаружить. В Париже нет ни одного достойного знакомства мужчины, который не знал бы дороги к моему дому на бульваре Перейр.

– Полагаю, это именно то место, где мы никогда его не найдем, – пробормотала я, – и не обнаружим ни единой ниточки, которая поможет нашим поискам.

– Что вы там сказали, мисс Аксли? Говорите громче!

– Нелл призналась, – тактично вмешалась Ирен, – что она с нетерпением ждет следующей возможности посетить твой дом. Она опасалась, что ей уже не представится такой чудесный случай.

Вскоре мы откланялись на очередной волне светского лицемерия, которое для людей сцены – все равно что воздух для нормальных людей.

Глава тринадцатая

Шипящая история

После безвкусного блеска гримерной нас ждал обшарпанный Монмартр – все равно что от башенок с гаргульями собора Парижской Богоматери нырнуть на дно подземной реки, протекающей под его фундаментом. Итак, на следующий день после ланча мы с Ирен мчались в открытой коляске, везущей нас в бесславный район Монмартра.

Окна домов, выходящих как на Сену, так и на Монмартр, блестели в солнечном свете парижского дня. Не меньше блестели и городские крыши, видневшиеся ниже Бютта, самой высокой точки Монмартра, где сияли белые бастионы все еще строящегося собора Сакре-Кёр. Вдалеке и гораздо ниже тронутая ржавчиной стальная игла скандальной башни Эйфеля, тоже находящейся в процессе строительства, врезалась в пухлые клочья облаков. Она напоминала мне поставленные друг на друга пролеты какого-нибудь жуткого современного моста.

Годфри нас не сопровождал. Ирен предложила ему разведать всякие иммиграционные секреты в посольствах. Он сначала возражал против нашей поездки без сопровождения в квартал со столь дурной репутацией, но Ирен заверила, что днем там вполне безопасно.

Она также напомнила, что, коль скоро ему удалось узнать о тайном приезде короля Богемии в Англию и организовать их с Ирен побег (не говоря уже о свадьбе) в такое короткое время, его таланты и теперь скорее пригодятся в бюро, чем в бистро. Со времен работы в качестве машинистки в лондонском Иннер-Темпле я знала, что Годфри питает профессиональную слабость адвокатов ко всяким завуалированным и труднодобываемым фактам. Он был одним из немногих людей в мире, кто считал подобную нудную работу замечательной возможностью порыться в официальных записях. Он часто утверждал, что в лабиринтах французской бюрократии безмолвно покоятся целые романы Диккенса, и ему нравилось следовать по запутанным бумажным тропинкам до их неожиданных окончаний.

Итак, он уехал, а мы с Ирен отправились на овеянный скандальной славой холм без провожатого. Нечасто бывает, что самая высокая точка местности становится жилым кварталом, средоточием магазинов и увеселительных мест, но таков был извращенный порядок вещей на Монмартре. Наша повозка взбиралась по рю де ля Шоссе-д’Антен и бульвару Клиши, а обстановка вокруг становилась все тягостнее. На улицах то и дело попадались неряшливые длинноволосые мужчины. В дверных проемах прохлаждались женщины определенных занятий, наблюдая за публикой скучающими злобными глазами, подведенными сажей. Предметы их одежды выглядели ничуть не лучше старых тряпок, обретших причудливое новое применение.

Скромные двух-, четырех– и шестиэтажные здания не могли похвастать архитектурными деталями, если не считать наклонных жалюзи, закрепленных на одном стержне. Хотя на окнах в ящиках цвели герани, оштукатуренные стены испещряли потеки от помоев. Запахи лукового супа и бездомных собак забивали любой аромат, который могли источать яркие красные цветы. В лабиринте окружающих стен глохли крики визжащих детей, пронзительные голоса уличных торговцев и даже вопли пьяных завсегдатаев бистро, шатающихся по улицам в разгар дня.

Вездесущие батоны французского белого хлеба торчали над головами прохожих, как зонтики. Тот, у кого не было с собой хлеба – или бутылки вина, – тащил под мышкой холст. Редкий мужчина (язык не поворачивается назвать их «джентльменами») носил шляпу. Вероятно, нестриженая неопрятная шевелюра местных кавалеров как раз и объяснялась отсутствием головных уборов.

– Здесь! – звучно скомандовала Ирен нашему кучеру, указывая, где остановиться. Она обвела взглядом убогие окрестности, будто генерал, оглядывающий удачно расположенное поле сражения. – Отсюда мы пойдем пешком и позже встретимся на этой площади.

Кучер остановил наш открытый экипаж в тени царственного орехового дерева и слез с козел, чтобы помочь нам. Я улыбнулась, догадываясь, какое впечатление мы производим на обитателей Монмартра: Ирен в наряде от Ворта – полосатом шелковом прогулочном платье цвета нильской зелени и чайной розы с каймой розеток по подолу и отделкой из зубчатого ирландского кружева по лифу и рукавам; я в легком шерстяном наряде кремового и голубого цветов из магазина «Бон марше» с широким поясом республиканского красного цвета; были в продаже платья того же фасона, но другой расцветки: королевский зеленый с кремовым или розовое дерево с белым. Даже готовая одежда из парижских универмагов выделялась своей вычурностью и экстравагантностью.

Тем временем я заметила, что окружающий пейзаж стал немного лучше. Выше нас лениво крутили крыльями под бризом мельницы, на зеленых пастбищах паслись коровы. В каком-то смысле Монмартр по-прежнему оставался живописной деревней, какой всегда и был.

Ирен тоже обратила внимание на пасторальность сцены:

– Жаль, у нас нет времени на пикник. Идем, мы должны обследовать окрестности.

Я с облегчением обнаружила, что в гуляющей толпе попадаются жены лавочников и даже представители французской аристократии, чье изящество в одежде и манерах контрастировало с вульгарностью простого люда вокруг нас. Ирен взяла меня за руку – не могу сказать точно, для своей или для моей защиты.

– Видишь, Нелл, – проговорила она, наклонясь поближе, как будто доверяя свой девичий секрет, – твой мистер Стенхоуп был бы здесь совсем незаметен.

– Действительно. – Я не стала доставлять ей удовольствие и протестовать против слова «твой».

– Но это еще что, – продолжала Ирен, – по сравнению с вечерним временем, когда квартал наполняется любителями веселья, в кафе зажигаются огни, а танцовщицы канкана разминаются перед выступлением.

Я взглянула на темные фасады кафе.

– А этот канкан действительно такой скандальный, как о нем говорят?

– Все зависит от того, кто говорит. Однако я бы сказала, – Ирен снова доверительно наклонилась ко мне, – что женщины, наряженные в юбки с такими пышными оборками, вряд ли успевают управляться с этим барахлом и в то же время быть скандальными.

– Но они же демонстрируют панталоны, – фыркнула я.

– И к тому же не слишком чистые, как я слышала. Странно, что самая знаменитая исполнительница канкана – прачка[30].

– Прачка! Откуда тебе известны такие подробности, Ирен?

Она пожала плечами в подозрительно похожей на галльскую манере и остановилась, чтобы раскрыть зонтик от солнца:

– Я лишь слушаю, что говорят вокруг.

– Хм. – Мне было известно, что Ирен предпочитает собирать слухи лично, пусть и не всегда в собственном обличье. – Я буду весьма разочарована, если узнаю, что ты посещаешь эти непристойные кабаре.

– Значит, я очень постараюсь тебя не разочаровать, – пообещала подруга.

Оставалось гадать: то ли она имеет в виду, что будет избегать подобных мест, то ли постарается не рассказывать мне об их посещении. С Ирен никогда не знаешь наверняка. Для меня правда была очевидной и цельной, как глыба льда; Ирен воспринимала правду как ледяные осколки: все менялось в зависимости от того, на какой кусочек обратить внимание.

– Давай-ка осмотрим работы художников с Монмартра, – предложила Ирен, указывая кончиком зонта в сторону обшарпанного кафе, внутренние стены которого были обклеены рваными плакатами.

Под изодранными красными навесами кафе сидели мужчины еще более потрепанного вида в окружении блокнотов для эскизов и холстов. Они привлекали меня не больше всего района в целом.

– Зачем?

– Потому что у художников острый глаз. Пока будем рассматривать наброски, можно расспросить авторов. Уверена, турецкие штаны Квентина, если не все остальное, стоят того, чтобы их заметить.