Будущее (август 2007) - журнал Русская жизнь

Другой приоритет - технократический, точнее, гаджетовый. Доходит до полного абсурда. В прошлом году на заседании Мосгордумы был представлен проект школы будущего от Московского института открытого образования. Нельзя не потрястись величием замысла: «ход урока фиксируется с помощью видеокамер», затем «оцифрованный урок транскрибируется, структурируется и синхронизируется с изображением, слайд-шоу и видеоотрывками, использованными учителем». Чему учат, не важно, главное, чтобы все участники образовательного процесса - учителя, ученики и их родители - «постоянно имели с собой идентификатор, коммуникатор и компьютер». Идентификатор - это пластиковая карточка, с помощью которой можно «регистрировать месторасположение ученика и используемые им ресурсы (вход в интернет, распечатка)». Сидели политические мужи, слушали, качали головой, спрашивали: «А коммуникатор какой?» - «iPod, - отвечали им ничтоже сумняшеся. - Цифровой. А что такого?»

Назад в будущее?

Но можно ли за всеми этими декларациями, терминологическим поносом, фоновым шумом «интегративности», «прорывных проектов» и «метапредметов» угадать контур действительной завтрашней школы? Если внимательно присмотреться к образовательному пейзажу, самое авангардное и самое востребованное сегодня - это традиционность, старомодность, строгая дидактическая классика. Наибольших успехов достигают не те школы, где самая дорогая техника и самые затейливые концепции, а те, которые более всего приближены к традиционной - классно-урочной - модели образования. Громадным спросом пользуются лицеи при сильных вузах, гуманитарные гимназии, профильные школы. По-прежнему лидируют языковые и математические спецшколы - по своему стилю и укладу совсем не демократичные, а вполне авторитарные, не стремящиеся снижать нагрузку на учеников, не занимающиеся «обновлением личности» и «знаниевым менеджментом».

Возможно, и в массовом образовании инновационный шум схлынет через несколько лет, «экспериментальность» перестанет быть синонимом «современности», главной тенденцией развития российской школы станет ее приближение к модели единой политехнической школы образца 60-х - конечно, с какими-то стилистическими и гуманитарными коррективами, - а «школы будущего» так и останутся отдельным явлением номенклатурной словесности. Лучше «Назад в будущее», чем «Вперед к победе эпистемного менеджмента».

В первом лозунге, по крайней мере, есть место ребенку.

Татьяна Москвина

Досуги невеликих людей

Комарово. Обретение утраченного

Сама не знаю почему, но вот уже восемь лет снимаю дачу в Комарове, знаменитом поселке под Петербургом, где раньше жили сплошь великие люди. Был ли у меня некогда тайный прицел расположиться поближе к компактному мемориалу великих, чтоб со временем, так сказать… ну, тоже выбиться в люди? Вот писатель Валерий Попов, проживающий в «ахматовской будке» (на легендарной крошечной госдаче Анны Ахматовой), периодически высовывается из нее и кричит туристам: «Я не Анна Ахматова. Я писатель Валерий Попов!» - и в этом смиренно-горделивом возгласе есть же нечто вроде скрытой надежды. На то, что звонкое имя Валерия Попова не просто современный бонус к исторической будке, но и само по себе звучит.

Попов хороший. Личная жизнь его ужасна. Он сам описал ее в нескольких художественных произведениях - ведь что же еще ему, бедолаге, описывать? Когда он находится в некотором отдалении от своей личной жизни, ему в этой жизни нравится решительно все. Простое и красивое, словно вырубленное грамотным топором, длинное лицо писателя сияет от радости и восторга. Не знаю, насколько в таком состоянии можно руководить Союзом писателей Петербурга, что делает Попов много лет, но, с другой стороны, а в каком состоянии надо быть, чтоб им руководить? Я там была один раз на выборах, прости Господи.

Ахматовскую же дачку-развалюху недавно отремонтировал некий отец родной, искренне тянущийся к культуре. Вложившись в будку, отец родной не стал скрываться от культуры и в день рождения ААА прилюдно спел под гитару несколько собственных песен на стихи великих поэтов. Скептическое шипение насчет того, что «они за просто так будок не ремонтируют», мы решительно отметаем. Пел отец родной с душой. Имел право!

Праздник проходил в конце июня на свежем воздухе и собрал изрядное количество интеллигентного народу. И вот опять-таки вопрос: являлся ли весь этот народ бонусом к прошедшей истории или среди него тоже было немало будущих великих людей? Выступал матерый писателище Андрей Битов с живописно помятым ликом. Шутил изящно. Битов великий или нет? У собравшихся в лице было незлое напряжение, точно они именно этот вопросик и решали. В конце вечера нам дали послушать запись Ахматовой, читающей стихотворение «Мне голос был…», соответственно в записи двадцатых годов и - шестидесятых. Голос двадцатых был, конечно, молодым, но интонационно столь же недосягаемо царственным. Нет! все-таки пропасть лежит между «теми» и «этими». Такое титаническое самоуважение, каким обладала ААА, нынче никому не по карману. Нам уже надо искать какое-то «свое место», Ахматова же, подобно многим великим ее современникам, свое место создавала сама.

А мы тихо живем, шелестим бумажками, ходим по дорожкам. Ну невеликие мы люди, так и что. В мире всегда есть все, что нужно миру, - и если бы мир нуждался в великих людях, они бы в нем мигом завелись. Видно, не нужны.

На кладбище прибавляется знакомых имен каждый год. Это, собственно, главные комаровские новости - вести с кладбища. То у Курехина крест вдруг повалится, то вот памятник Андрею Краско поставили. «Ничего памятник-то?» - «Ничего, ничего». А у моего учителя, чудесного литератора Евгения Соломоновича Калмановского, какая-то сволочь сбила и унесла чугунный крестик. Дескать, нечего соломоновичам кресты на могилах держать. Хоть бы руки отсохли!

Налево от кладбища, в лесу, кто-то неизвестный и, видимо, фантастически ушлый воздвиг одинокий домище. Окрест на много километров жилья нет. Но прямо возле кладбища, может, даже в санитарной зоне, - есть. Кто этот загадочный незнакомец? Почему его потянуло поселиться подле могил? Что он поделывает полнолунными ночами? Никто не знает, жителей дома никто не видел, звуков жилище не издает, а между тем автокатастрофоемкость дороги, идущей от кладбища к Щучьему озеру, тихой сапой возрастает.

Огромный одинокий домина возвышается и слева от станции, безумное фэнтези девяностых из красного кирпича. Прямо напротив государственной резиденции, где некогда проживал властитель Ленинграда Г. В. Романов. Теперь сюда - весьма редко - приезжает В. И. Матвиенко. Но ее хотя бы на съемках передачи «Растительная жизнь» кто-то видел. Мифического же бандита по прозвищу Комар, которому, как говорят, и принадлежит фэнтези у станции, не видели никогда. В ворота никто не заходит, из дома никто не выезжает. Даже в самую прекрасную погоду над мрачными башнями таинственного строения висит маленькое темное облачко… Да, непросто здесь и нечисто.

Это прекрасно знает Ирина Снеговая, филолог, мать родная здешних мест - основательница комаровского музея. Музей занимает помещение бывшего магазинчика на Цветочной улице (вспоминается «Незнайка в Солнечном городе»). По субботам и воскресеньям Ирина лично ведет экскурсии, ей известно о Комарове почти все, она мечтает о восстановлении здесь разрушенной церкви Святого Духа. Однако попытки собрать средства хотя бы на часовню кем-то или чем-то блокируются.

Ирина, библиотекарь Елена и глава местной администрации (мужеска пола) представляют в Комарове цивилизующее просветительское начало. Периодически Ирина и Елена спокойно, гордо и просто убирают отвратительную помойку на Озерной улице, куда автомобилисты скидывают на полном скаку мусор, по счастью, не оставленный ими на озере. Для того чтобы напрочь излечиться от любви к отечественному человечеству, если такой редкий вид галлюцинаций у кого-то остался в заводе, надо съездить на Щучье озеро в хорошую погоду, в субботу днем.

Здесь в голову приходят тревожные вопросы: а что, эти люди, гадящие под себя, наделены избирательным правом? Да кто разрешил?! Своими мерзкими шашлыками они превратили золотой песочек берега в серую дрянь. Чудовищные горы мусора громоздятся в окрестном лесу на каждом шагу. За состояние кабинок для переодевания хочется кого-нибудь найти и четвертовать. Катера, которые носятся, в обход всех запретов, прямо над головами купальщиков, тянет взорвать. Вообще, фотографии берегов Щучки в июльскую субботу можно послать тем, кто решает, принимать или не принимать Россию в ВТО, дабы вопрос был урегулирован уже навсегда.

Здесь НИЧЕГО НЕТ. Ни туалетов, ни шлагбаумов, ни вместительных урн, ни воды попить, ни милицию позвать. Биомасса вытаптывает траву - в озере мало кто купается, поскольку они не утрудились даже научиться плавать и не переносят прохладной воды. Мне это на руку: середка озера всегда свободна и чиста, к тому же я люблю холодную воду. А какая еще вода может быть на Севере? Нет, эти убогие переминаются, точно цапли, на берегу, как будто их вчера эвакуировали из тропиков, и орут на своих бедных детей, которые пока нормальны и лезут изо всех сил в спасительную воду. «Максим! Максим, я сказала! Выйди из воды!» И тащит ребятенка с ругательствами за тощую лапку. А ведь купаться в холодной воде - один из немногих простых и верных путей к здоровью в больном городе. Впрочем, шут с ними. Буду я еще тут днем с фонарем у них разум искать. Мимо, мимо.