Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

В начале 1930-х годов советская военная разведка понесла на фронтах тайной войны ряд серьезных поражений. Поистине «черным» для нее стал 1933 год. Четыре крупнейших в истории Разведупра провала — в Латвии, Финляндии, Германии, Франции — были связаны с ликвидацией четырех крупнейших резидентур и арестом нескольких десятков агентов, входивших в их состав, включая ценнейших. Громкая шумиха в западной прессе заметно осложнила и без того непростые отношения с западными государствами. Советской дипломатии пришлось приложить немало усилий, чтобы нормализовать внешнеполитическую ситуацию.

Бичом военной разведки Советского Союза были так называемые горизонтальные связи. Понятие «горизонтальные связи» в негативном смысле предполагает, что, в нарушение всех правил конспирации, отдельные участники разведывательной деятельности имели санкционированные и несанкционированные контакты со своими сослуживцами из числа зарубежных работников, не вызванные служебной необходимостью. Это было предпосылкой различного рода неприятностей, вплоть до серьезных провалов.

Кроме того, отличительной особенностью советской разведки на начальном этапе ее деятельности являлось формирование крупных разведывательных структур, объединявших значительное число подчиненных аппаратов во многих европейских странах.

Так, например, созданный в 1921 году при миссии РСФСР Берлинский руководящий центр Разведупра руководил деятельностью многих резидентур и агентурных групп, действовавших как в самой Германии, так и в Австрии, Италии, Франции, Чехословакии, Польше.

Крупная нелегальная резидентура ИНО ОГПУ «Беера» (Бертольд Карлович Ильк) к 1929 году насчитывала до сорока агентов, включая девять особо ценных. Они действовали в Великобритании, Франции, Германии, Польше, Прибалтийских и Балканских государствах[118].

Организационные и практические сложности функционирования таких трудноуправляемых аппаратов также были прямыми предпосылками для грандиозных провалов, сопровождавших советскую разведку на всем протяжении 1920–1930-х годов. В рамках совершенствования агентурной работы за рубежом руководство военной и внешней разведок СССР в начале 1930-х годов приняло ряд важных организационных решений, предусматривающих разукрупнение действующих разведывательных аппаратов и перевод части из них на нелегальное положение. Эффективность проводимой работы в этой связи заметно выросла, но, если так можно выразиться, «детские болезни» разведки окончательно излечить не удалось. Примером могут служить следующие эпизоды работы советской разведки в Германии в начале 1930-х годов.

В 1932 году от агента советской внешней разведки, скрытого под криптонимом «А-201», были получены убедительные сведения о том, что немцы имеют источник информации в аппарате советской военной разведки. Эти сведения содержались в секретном докладе начальника 2-го реферата отдела А1 (политического) берлинского полицайпрезидиума Геллера. Характер передаваемой информации оставался неясен, как неясно было местопребывание источника: резидентура в Берлине или центральный аппарат в Москве[119].

Понятно, что проигнорировать такой важный сигнал о неполадках у военных коллег начальник иностранного отдела ОГПУ Артузов не мог. Основанием для беспокойства был тот факт, что указанная информация была получена от проверенного и ценного источника в аппарате отдела А1 берлинского полицайпрезидиума Вилли Лемана, уже несколько лет успешно работавшего на советскую внешнюю разведку. На высокую степень опасности указывал и сам характер информации, и ее источник — секретный документ германской контрразведки.

Установленным порядком Артузов поставил в известность начальника Разведывательного управления штаба РККА Я. Берзина о существе дела и предпринял неотложные действия по своему ведомству для установления источника утечки сведений в германскую контрразведку.

Здесь впервые в нашей истории появляется новый персонаж, на котором будут «завязаны» многие незримые нити дальнейшего повествования. Этим человеком был один из старейших сотрудников советской военной разведки Василь Федорович Дидушок (Василий Дидушек). Для того неспокойного времени его биография была вполне типична для людей его профессии.

О нем известно относительно немного: в годы Первой мировой войны он в звании капитана австро-венгерской армии, в должности командира батальона принимал участие в боевых действиях на Восточном фронте. Находился в русском плену. После перехода в 1917 году на службу в Центральную Раду Украины, вместе с Евгеном Коновальцем (!), принимал участие в формировании корпуса сечевых стрельцов из военнопленных украинцев, служивших в австро-венгерской армии. В звании полковника армии Украинской Народной Республики исполнял обязанности начальника штаба корпуса. Нам не известно, какие пути привели Дидушка на службу в Красную армию, но уже в 1920 году он был зачислен в штат Разведупра, задания которого впоследствии выполнял во многих европейских странах[120].

По одной из версий, к работе на советскую разведку Василь Дидушок был привлечен в 1920 году его братом Петром. После отбытия в Польше трехлетнего заключения за шпионаж в пользу Советской России Василь Дидушок с 1926 по февраль 1929 года работал сотрудником нелегальной резидентуры Разведупра в Харбине, а с указанного времени до 1930 года — в Финляндии[121]. К началу его карьеры как разведчика мы еще вернемся.

В находящихся в распоряжении автора источниках не указано, какая существовала связь между полученной от агента «А-201» информацией и арестом в 1932 году помощника Басова по резидентуре Василя Дидушка, но такая связь, на наш взгляд, определенно существует. Подтверждением такой версии являются описанные ниже события, а также тот факт, что отозванный в мае 1932 года в Москву Дидушок вскоре был арестован и 2 сентября 1933 года Коллегией ОГПУ был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу, замененному на 10 лет лагерей. Обратим внимание, что описанные ниже события не относятся к периоду репрессий 1937–1938 годов, и, следовательно, дело расследовалось индивидуально, по конкретным обвинениям[122].

Важные сведения по «делу Дидушка» были получены несколько ранее от другого агента советской внешней разведки Романа Бирка, ветерана советских спецслужб, активно сотрудничавшего с ними еще со времен проведения крупномасштабной операции ВЧК-ОГПУ «Трест». Так, осенью 1931 года его контакт в немецких спецслужбах Гесслинг «по дружбе» рассказал, что он связал с ответственным сотрудником Абвера Рихардом Протце своего знакомого Франца, работающего «по балканской линии» в советской разведке. Под фамилией Франца, находясь на нелегальном положении, и работал Василь Дидушок[123].

Очевидно, информация Вилли Лемана об агентурном внедрении германской контрразведки в советскую военную разведку явилась ключевым подтверждением сведений Бирка, что и определило печальную судьбу помощника резидента.

В ходе следствия была подтверждена часть информации и выяснились многие интересные подробности. В частности, стало известно, что прибывший в 1931 году из Финляндии на должность помощника резидента в Австрии Дидушок каким-то образом познакомился с бывшим немецким разведчиком Эгоном Гесслингом, который в свою очередь свел его с руководящим сотрудником Абвера Рихардом Андреасом Протце — неизменным участником крупнейших разведывательных операций немецкой военной разведки в межвоенное двадцатилетие[124].

Какие мотивы побуждали продолжить контакт этих двух закаленных в «шпионских баталиях» профессионалов? Ответ вроде бы ясен и очевиден: изучение друг друга в качестве возможных кандидатов на вербовку. Но одновременно нужно учитывать то обстоятельство, что Протце и Дидушок не были противниками в традиционном смысле. Их страны до прихода к власти в Германии нацистов были в каком-то смысле союзниками, а разведки, которые они представляли, теснейшим образом сотрудничали против общих врагов, прежде всего против Польши.

В таких условиях и стали возможны контакты на низовом уровне между «союзниками», приведшими на практике к несанкционированному обмену разведывательной информацией по общим противникам. Такие связи никогда не приветствовались руководством Разведывательного управления, которое справедливо полагало, что обмен информацией мог осуществляться только на основе соответствующих санкций высшего военного командования.

«Низовые» контакты могли привести к утрате контроля над «движением» информации, и как следствие — к установлению ее источника со всеми негативными последствиями в виде деконспирации проводимых разведкой операций. Не случайно в руководящих документах советской военной разведки, выработанных на основе решений Политбюро ЦК, было ясно сказано, что «попытки (немцев) установить организационные контакты между разведками (следует) отклонить». Одновременно предлагались «предложения об обмене разведывательными данными по Польше и совместном обсуждении вопросов мобилизации и развертывания польской армии принять».