Сто тайных чувств - Эми Тан

Через час нам удалось оторвать все гнилые доски. На полу валялись клочки, похожие на гигантские крысиные гнезда. Строитель, вызванный нами для кладки стен, объяснил, что «это» не что иное, как конский волос, использовавшийся в викторианскую эпоху для изоляции. Неплохой способ изоляции, заметил он. Предусмотрительные граждане викторианской эпохи строили свои дома так, чтобы из-за стен не доносилось ни единого неприличного звука — ни криков любовного восторга, ни желудочно-кишечных залпов.

Я упомянула об этом, так как мы с Саймоном не потрудились запихнуть конский волос обратно, и, вероятно поэтому, буквально в первый же месяц, из-за стен стали доноситься странные звуки. Между стенами образовалось пустое пространство шириной в фут, ставшее своего рода резонатором, усиливающим звуки во всем здании и преобразующим их в стук, шипение и в то, что отдаленно напоминало уроки ламбады, которые, очевидно, проводились прямо в нашей спальне.

Всякий раз, когда мы пытались объяснить суть неполадок, я принималась воспроизводить доносившиеся из-за стен звуки: тинк-тинк-тинк, бум-па, бум-па, бум-па, ш-ш-ш-ш. Саймон приводил уместные, с его точки зрения, примеры: бренчание расстроенного пианино, порхание воркующих голубков, треск ломающегося льда. Мы так отдалились друг от друга, что даже такие вещи воспринимали совершенно по-разному.

Еще одна странная, на мой взгляд, деталь: Саймон отсутствовал всякий раз, когда раздавались самые невыносимые звуки. Однажды в душе я услышала, словно кто-то насвистывает мелодию из передачи «Своя игра». Я терпеть не могла эту мелодию, но она застряла у меня в голове на весь день. И преследовала еще долгое время.

Строительный инженер предположил, что шум, по всей видимости, доносится из неиспользуемых батарей отопления. Консультант по сейсмической безопасности сказал мне, что, скорее всего, проблема в естественной осадке деревянного каркаса здания. Мама была уверена, что это крысы или даже еноты. Когда-то у нее была такая же проблема. Трубочист утверждал, что в старых дымоходах гнездятся голуби. Кевин предполагал, что зубные пломбы могут иногда передавать радиосигналы и что я должна поговорить об этом со своим дантистом. Как бы то ни было, эти странные звуки преследовали нас.

Удивительно, но наши соседи утверждали, что ничего такого не слышат. Только слепой с нижнего этажа ядовито замечал, что мы слишком громко включаем стерео, особенно по утрам, когда он занимается медитацией.

Когда Кван узнала о шипении и стуках, она тут же высказала свое мнение на сей счет:

— Проблема не что-то, а кто-то. Ага.

В то время как я распаковывала книги, она слонялась по моему кабинету, нюхая воздух, словно собака в поисках своего любимого кустика.

— Иногда призрак теряться, — сказала она. — Хочешь, я поймать его для тебя? — Она протянула мне руку, словно магический ивовый жезл.

Я подумала об Эльзе. Давным-давно ее имя исчезло с наших уст, но несмотря на это, ей каким-то образом удалось зацепиться где-то в закоулках моего мозга, подобно жильцу с правом пожизненной ренты, которого невозможно выселить. Теперь, вкупе с призраками Кван, похоже, она потихоньку выбиралась наружу.

— Никакие это не призраки, — твердо сказала я, — мы просто вытащили изоляцию. В комнате теперь как в горах.

Кван только самоуверенно хмыкнула в ответ. Она положила руку на пол. Ее рука дрожала. Она рыскала по комнате, словно бладаунд, испуская время от времени неопределенное «хм», каждый раз более уверенно. Наконец Кван встала и застыла в дверях.

— Очень странно, — проговорила она, — здесь кто-то есть, я это чувствую. Но не призрак. Живой человек, заряженный током, застрял между стенами и под полом тоже.

— Так, может, нам взимать с него арендную плату? — спросила я.

— Живые всегда больше неприятностей, чем мертвецы, — продолжала Кван, — живые надоедать тебе, потому что злые. Мертвые надоедать, только если печальные, потерянные, смущенные…

Я снова подумала об Эльзе, умоляющей Саймона услышать ее.

— Призрак я знаю, как поймать, — сказала Кван. — Моя третья тетенька научить меня. Я звать призрак: «Слушай меня, призрак!» — одно сердце говорить с другое…

Кван уставилась в потолок. Похоже, она не прикидывалась.

— Если это старая женщина, показать свои старые тапочки, разношенная кожа, очень удобно носить. Если это молодая девушка, показать гребень своей матери. Маленькая девочка всегда хотеть иметь волосы своей матери. Я положить ее сокровище в большой кувшин для масла. Когда она шмыгнуть внутрь, я быстро закрыть крышку. Теперь она внимательно слушать. Я говорить ей: «Призрак! Призрак! Пора отправляться в Мир Йинь!» — Она посмотрела на мое мрачное лицо и добавила: — Знаю-знаю! В Америка нету большой кувшин для масла, может, ты даже не знать, о чем речь. Для американский призрак надо что-то другое, может, большое пластмассовое ведро или чемодан, вроде Самсонайт. Или пакет из какой-нибудь дорогой магазин, не дешевая лавка. Да-да, это лучше, я думаю. Либби-я, как называться этот дорогой магазин, каждый знать, что там все очень дорого? Прошлый год Саймон купить тебе там ручка за сто долларов.

— Тиффани.

— Да-да, Тиффани! Они давать тебе синий пакет, цвета небес. Американский призрак любит небеса, такие красивые облака… Ой, я знаю. Где музыкальная шкатулка, я подарить тебе на свадьбу? Призрак любить музыка. Думать, что маленькие человечки внутри петь песни. Пойди поищи. В моей прошлой жизни мисс Баннер подарить мне такая же музыкальная шкатулка…

— Кван, у меня полно работы…

— Знаю-знаю! В любом случае в твоем доме затаится не призрак, а живой человек. Может, он сделать что-то плохое, теперь прячется, не хочет, чтобы его поймали. Плохо, что я не знать, как ловить преступник. Лучше позвони в ФБР. А, я придумать! Позвони тот человек из телешоу «Их разыскивает Америка». Позвони! Говорю тебе, каждая неделя они ловят кого-то…

Вот и весь толк от ее советов.

А потом произошло еще кое-что. Я пыталась убедить себя, что это просто совпадение. Эльза вернулась к нам весьма своеобразным образом. Один из ее бывших однокашников, ставший продюсером музыки «Нью Эйдж», вернул к жизни некоторые ее опусы под названием «Высшее сознание». Позже музыка стала использоваться как заставка к серии телепрограмм об ангелах, что было даже забавно, говорил Саймон, потому что Эльза никогда не была в восторге от христианской мифологии. Но в какой-то момент все словно помешались на ангелах. Программы пользовались бешеным успехом, компакт-диск музыкальной заставки давал неплохие сборы, и Саймон вновь обрел собственное «я», купаясь в лучах ее славы. Никогда не думала, что так возненавижу ангелов. И Саймон, который раньше терпеть не мог музыку «Нью Эйдж», ставил альбом всякий раз, когда у нас бывали гости, замечая, как бы между прочим, что эта музыка посвящена ему. Как это, удивлялись гости. А вот так, они были любовниками, лучшими друзьями. Его слова вызывали сочувственные улыбки в мой адрес. Это сочувствие сводило меня с ума. Я старалась объяснить, тоже как бы между прочим, что Эльза умерла еще до того, как мы повстречались с Саймоном. И все же мои слова походили на исповедь — будто я признавалась в том, что убила ее. Гробовая тишина воцарялась в комнате.

Я делала вид, что меня абсолютно не волнуют ни музыка Эльзы, ни странные звуки в нашем доме. Я старалась не замечать все увеличивающуюся пропасть между мною и Саймоном. Я убеждала себя в том, что каким-то чудесным образом защищена от напастей, будь то рак, землетрясение, война или неудачный брак. Но для того чтобы продолжать делать вид, что в мире все в порядке, нужно было выяснить, что же все-таки не так.

9. Пятидесятилетие Кван

Мы с Саймоном так и не сняли ту стеклянную люстру в холле. Когда мы въехали, она казалась нам сверкающим оскорблением хорошего вкуса. Позже эта штуковина стала просто шуткой. А еще позже — обычным источником света, на который не обращаешь внимание, пока не перегорит одна из лампочек. Мы пытались решить и эту проблему, купив дюжину шестидесятиваттных лампочек в организации слепых ветеранов, с гарантией на пятьдесят тысяч часов. Мы рассчитывали, что на нашу жизнь этого хватит. Но в течение следующего года пять из шести лампочек перегорели, а мы так и не удосужились заменить их. В результате люстра с одной работающей лампочкой сделалась практически незаметной.

Как-то вечером, около полугода назад, перегорела и последняя лампочка, оставив нас в кромешном мраке. Мы как раз собирались поужинать в соседнем ресторане после работы.

— Завтра я куплю нормальные лампочки, — сказал Саймон.

— Почему бы не купить новую люстру?

— А зачем? Эта не так уж и плоха. Ладно тебе, пошли. Я есть хочу.

По пути в ресторан я размышляла над его словами, точнее над тем, как это было сказано. Будто наша дальнейшая совместная жизнь его нисколько не волновала. Безвкусица стала для нас нормой жизни. Ресторан был наполовину пуст. Где-то играла приглушенная, наводящая скуку музыка — монотонная дребедень, которую никто никогда не слушает. Глядя в меню, которое уже знала наизусть, я обратила внимание на немолодую супружескую пару, сидящую напротив нас. У женщины была кислая физиономия. Мужчина явно скучал. Я наблюдала за ними некоторое время. Они жевали, мазали хлеб маслом, пили воду, ни разу не заглянув друг другу в глаза, не обменявшись ни единым словом. Было непохоже, что они в ссоре. Просто они давно не испытывали ни радости, ни дискомфорта, раз и навсегда отказавшись от них. Саймон изучал винную карту. Не помню, чтобы мы заказывали что-нибудь, кроме домашнего белого.