Когда порвется нить - Никки Эрлик

пойти, но неужели мне действительно необходимо присутствовать на всех этих митингах? — спросил Джек у отца по телефону в тот вечер. — Я беспокоюсь, что отстану в учебе, — объяснил он, — и я поклялся, что в этом семестре буду больше ходить в спортзал и…

— Это твоя семья, Джек. А в семьях все поддерживают друг друга, — ответил отец. — Особенно в таких, как наша.

Джек любил тетю Кэтрин и хотел ее поддержать, но никогда не понимал, что она видела в Энтони, кроме хорошего воспитания и квадратной челюсти. Именно Энтони проговорился, что Джек появился на свет случайно, когда еще маленьким Джек слушал с верхней площадки лестницы, как его тетя и дядя совещались с отцом вскоре после ухода матери. Это было единственное детское воспоминание Джека, которое сохранило свою остроту за долгие годы, становясь со временем все отчетливее, чем чаще он к нему возвращался.

— Пусть это останется нашим семейным делом, — сказал отец Джека, не зная, что сын подслушивает. — Я не хочу, чтобы пошли сплетни.

— Честно говоря, без нее тебе будет лучше, — сказала Кэтрин. — Она так и не вошла по-настоящему в нашу семью. И у тебя теперь есть милый маленький Джек.

— Лишь бы он не стал слишком милым. — Энтони рассмеялся, а Кэтрин с упреком щелкнула языком.

— Вы оба правы, я уверен, что с Джеком все будет хорошо, — добавил Энтони. — И кто бы мог подумать, что единственное, на что она оказалась способна, — это залететь? Мы так беспокоились о долгах, но… теперь ты получил свое наследство.

В тот момент Джек был слишком мал, чтобы понять эти слова, но позже он попросил одного из кузенов объяснить, что имел в виду Энтони. В последующие годы, когда Джек чувствовал себя чужим в собственной семье, он часто вспоминал, что впервые это ощущение появилось в нем тогда, на лестнице, когда Энтони небрежно высмеял его, представив само его существование как нелепую случайность.

С тех пор Джек своего дядю ненавидел.

По правде говоря, отчасти Джек завидовал тому, что Энтони заслужил признание — более того, одобрение — вечно критически настроенных Хантеров, даже не задумываясь о службе в армии, в то время как Джек пробивал себе дорогу через военную академию, учиться в которой никогда не хотел.

По мере того как его дядя набирал известность в политике, Джек находил его все более резким и неискренним, его эго росло с неограниченной скоростью. Каждый раз, когда он приходил с просьбой по поводу кампании — или, что бывало чаще, просил Кэтрин позвонить от его имени, — Джек вспоминал его слова, его смех в ту ночь у лестницы.

К весне Джек уцепился за две крупицы надежды: скорое окончание академии и недавнее появление нитей.

Хотя нити на время отвлекли внимание избирателей от нелестных публикаций об Энтони в прессе, Джек был уверен, что нити в итоге приведут предвыборную кампанию его дяди к концу и вместе с этим придет конец вынужденному появлению Джека в свете рампы. Событие — столь катастрофическое, столь пугающее неизвестностью — неизбежно приведет в Белый дом всем известного, проверенного кандидата, обладающего необходимыми качествами и опытом, чтобы справиться с этим необычным моментом и успокоить народ. Конечно, потребуется и опытный государственный секретарь — возможно, бывший вице-президент, — человек, имеющий за плечами десятилетия опыта в борьбе с такими опасными переменами, с которыми столкнулся мир.

Энтони Роллинз был новичком в Конгрессе, выехавшим на репутации семьи Хантеров. Он никогда не участвовал в войнах, никогда ничем не руководил в кризисных ситуациях. Он не мог победить.

И Джек почувствовал облегчение.

ХАВЬЕР

Джек Хантер и Хавьер Гарсия были соседями по комнате с первого года обучения в военной академии, идеальной парой, поскольку оба оказались в большей степени интровертами, чем их товарищи-курсанты, не говоря уже о том, что они были на несколько дюймов ниже ростом и на несколько килограммов легче сокурсников.

Поначалу Хавьер полагался на советы Джека. Хавьер первым в семье поступил в колледж, в то время как военные медали украшали все ветви семейного древа Джека. Троюродный брат Джека недавно окончил академию, и он знал историю и традиции этого учебного заведения, все мелочи жизни в студенческом городке так, как может их знать только потомок большой семьи, идущий по следам старших братьев.

Только на третью или четвертую неделю Хавьер разглядел истинную сущность Джека и понял, что все эти медали на самом деле сильно утяжеляют ветви семейного древа, едва их не ломая.

Когда некоторые из новых курсантов объявили о своих планах сделать на предплечье татуировку «Лучше смерть, чем позор», Джек подумал, что они спятили.

— Не любишь татуировки? — спросил его Хавьер.

— Не фанат сентиментальности, — ответил Джек.

В ходе ежедневных тренировок стало ясно, что Джек не такой быстрый, не такой сильный и не такой дисциплинированный, как большинство курсантов, к тому же многие из них слишком явно стремились доказать свое превосходство над членом выдающегося семейства Хантеров.

Однажды поздним вечером, в начале осени, один из здоровяков-курсантов увидел фамилию Джека на памятной доске в честь его прадеда, Хантера, и вызвал его на бой на кулаках.

— Давай, Хантер! — поддразнил он. — Ты же не хочешь, чтобы твой прадедушка смотрел на тебя сверху вниз и считал слабаком!

Драка длилась всего две минуты, Джек упал после трех сильных ударов, но ухмылки и подначки были еще хуже, чем удары.

После этого Хавьер проводил поникшего Джека до комнаты в общежитии, а потом пробрался на кухню за пакетом со льдом, чтобы приложить к распухшему носу своего соседа по комнате.

— Спасибо, Хави, — простонал Джек, прижимая холодный пакет к своему стремительно покрывающемуся синяками лицу.

— Не за что, — Хавьер пожал плечами.

— Я имею в виду не только лед. Я имею в виду все это. Ты относишься ко мне, как ко всем.

— Благодаришь за то, что я не вызвал тебя на дурацкий поединок?

— За то, что ты не относишься ко мне иначе, чем к другим парням в кампусе, и никогда не расспрашиваешь о моей семье, — сказал Джек. — Это для меня в новинку. И это приятно.

— Извини, что задел твое самолюбие, но ты такой же парень, как