День конституции - Алексей Борисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы, конечно, в курсе, что участок и все постройки оформлены на вашу супругу, – вкрадчиво сказал особист, – но статью о конфискации имущества пока никто не отменял.
Шмаков ощутил себя ничтожной пылинкой мироздания.
– А с какой целью вы меня информируете? – выдавил он, и его голос предательски дрогнул.
– Скажем так: чтобы вы были в курсе, – ответил поздний гость.
– Я должен написать рапорт?
– Нет. Никаких рапортов не надо.
У Шмакова в голове промелькнула дикая мысль, что контрразведчик желает договориться.
– Вы… мы можем обсудить этот вопрос?
– Нет, – опять ответил особист, – обсуждать мы ничего не будем.
– Тогда как же… тогда что же?
– Служите Родине, командуйте. По нашим сведениям, вас скоро ждет повышение в звании и новая должность. Потом продолжим беседу.
Вместо лыжной пробежки в тот вечер Шмаков почти без закуски выпил пол-литра отборной водки «Финляндия». Конечно, то был страшный удар ниже пояса. Полковник, пока особист бережно укладывал бумаги в папку, даже плел что-то в свое оправдание. Его речь увенчала фраза: «Ведь все так делают».
Контрразведчик наставил на него свои глаза, в которых не было ни тени жалости.
– Все делают, но не все попадаются. О борьбе с коррупцией слышали?
Беседа получила продолжение в сентябре, уже под Ригой, в гостях у начальника особого отдела корпуса. При ней присутствовало третье лицо – высокий светловолосый офицер в форме полковника ВВС. Шмаков как-то сразу интуитивно понял, что к авиации тот не имеет ни малейшего отношения.
– У нас к вам большая просьба, товарищ генерал, – сказал неизвестный, обойдясь без формальных представлений.
Когда эта просьба, а точнее, требование было изложено в деталях, Шмаков ощутил, что ему не вырваться.
– А если я ее не выполню? – всё равно спросил он.
– Если вы ее не выполните, то выполнит кто-нибудь другой. Только ваша судьба очень сильно изменится.
– Вы толкаете меня на преступление, – негромко произнес генерал.
– Преступление вы уже совершили, – возразил мнимый летчик, сделав ударение на слове «уже». – Но вам дан шанс реабилитироваться. Мы действуем не сами по себе, а в высших государственных интересах. При успешном завершении операции все обвинения против вас будут сняты, материалы проверки уничтожены.
– Если расследование докажет, что я превысил полномочия, меня могут уволить со службы.
– Мы вас прикроем, это в наших силах, – многозначительно пообещал приезжий.
Естественно, Шмаков не сказал «нет». Однако, вернувшись в штаб из отдельного строения, где размещались особисты, по горячим следам изложил на бумаге всю историю с ними. Внизу каждого листа расписался и поставил число. Потом посидел еще немного и на первом листе, на свободном месте сверху, вывел: «Министру обороны СССР, генералу армии Громову Б.В.».
Свою исповедь на заданную тему он запечатал в коричневый конверт без марок. А отправляясь вечером домой, уже в коридоре сунул его адъютанту и приказал:
– Спрячь!
Идя вниз по лестнице, уточнил, что надо сделать.
Последний урок у младших классов закончился в пять. Пока малыши (так она их про себя называла) переоделись и радостно устремились на заслуженный отдых, прошло еще минут десять. Татьяна прекрасно помнила слово «срочно» из записки Дениса, однако была твердо намерена хорошенько изучить содержимое коробки.
Заперев изнутри дверь спортзала и уединившись в каморке с мячами, скакалками, обручами и прочим инвентарем, она решительно принялась за дело. Телефон был как телефон, среднего ценового сегмента, производства фирмы Nokia, выключенный. Пакет Денис действительно смастерил из обыкновенной писчей бумаги, используя скрепки и клей. Вскрыть его аккуратно не получилось, и Татьяна попросту надорвала бумагу с края. «Ничего, скотчем залеплю».
Поверх сложенных вчетверо, лицевой стороной внутрь, листов лежала третья по счету записка.
«Лёша,
доставь это как можно скорее своему другу в ЦК.
Прочти, и сам всё поймешь. Телефон включи утром в пятницу, в 9.00.
Я сам тебе позвоню.
Д.»
Отложив записку, Татьяна развернула сложенные листы. «Совершенно секретно» – первым делом бросилось в глаза. Она начала читать, и уже через минуту теплая каморка показалась ей арктическим ледником.
Преподавая физкультуру в начальных классах, она не могла сказать про себя, что прекрасно разбирается в политике. Ее поверхностное знакомство с этой материей как раз и началось после одесской встречи с Денисом. Отца, жившего своей жизнью в другом конце Москвы, Татьяна почти не знала. С матерью, вечно занятой то работой, то подработкой, она на подобные темы тоже не общалась. В учительской обсуждали то мужчин, то наряды текущего и следующего сезонов (коллектив был в основном женский). По отношению к власти царила внешняя лояльность.
Назвать лояльным человеком Дениса она не рискнула бы. Да, он работал в газете Верховного Совета СССР, но периодически высказывал суждения, далекие от того, что ей доводилось слышать по телевидению или радио. Иногда Татьяне даже становилось не по себе от его анекдотов или шуток. Как-то раз, когда они лежали в постели после очередной жаркой сцены, он предельно серьезным тоном спросил:
– Как думаешь, у нас классовое общество?
– Вроде да, – ответила она, припоминая уроки обществоведения.
– А какие два класса ты знаешь?
Она более-менее уверенно назвала рабочих и крестьян.
– Нет, – возразил Денис. – У нас теперь другие классы: позвоночные и беспозвоночные.
– По-моему, это что-то из зоологии.
– Не из зоологии, а из жизни. Позвоночные – те, для кого всё решается по звонку, а беспозвоночные – все остальные.
Было и другое, что просто страшно процитировать… Так что за семь лет близкого общения с ним Татьяна основательно усомнилась в справедливости советского строя. Впрочем, и сам строй подкидывал примеры того, что для одного класса (по Денису) четко применялся закон со всей его возможной суровостью, а другому, как по мановению волшебной палочки, доставались плоды новой, смешанной экономики.
Теперь, читая, кого собрались арестовать, интернировать или выслать эти Булатовы с их конвоирами и полиграфами, тонированными автомобилями и абсолютной верой в свою безнаказанность, она окончательно поняла, что не намерена поддаваться им. «Нет, ребята, хрен вы угадали», – сказала она уже не как педагог, а как девчонка из московского двора. Но не вслух. Вслух она не скажет ничего лишнего.
– Гончаров! А ну, стой! Руки вверх!
Алексей вздрогнул и потом узнал голос заведующего своим отделом.
– Не пугайте, Юрий Леонтьевич.
– Я-то что? Американцы пугают, последствиями грозят, – невысокий и пухлый зав отделом неопределенно помахал рукой в воздухе. – Ты
