Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо Зенгер

Классическая военная наука опять-таки требует здесь никогда не оставаться без резервов, конечно до тех пор, пока не приходится бросать их в бой, чтобы облегчить натиск на оборонительный рубеж путем фланговой или фронтальной атаки. Воевать подобным образом стало возможно только благодаря тому, что противник тоже был ослаблен из-за обширности территории и неспособности создать какие-либо мощные ударные группировки. И все-таки в течение всего этого периода он стремился отрезать 4-ю танковую армию посредством удара с севера на Ростов.

Теперь русские не атаковали мою дивизию и не несли тяжелые потери, как они делали это 8 января. Но если бы мы атаковали их, они бросили бы в бой целые батальоны. Как правило, они могли продвигаться вперед всякий раз, когда не встречали сопротивления, в результате чего наш фронт – ныне чисто номинальный – противник постоянно обходил с флангов.

Батальонам часто приходилось вести бои в окружении без поддержки танков, со слабой артиллерией и неравными силами. Другая дивизия нашего корпуса быстро таяла и была уже не в силах вести тяжелые бои. Поэтому мою 17-ю танковую дивизию пришлось бросить в бой сначала на юго-западе, а затем на севере, чтобы предотвратить окружение всего корпуса.

Пока дивизия все еще располагала двумя легкими и двумя тяжелыми батареями, правильнее всего было придать по одной легкой батарее каждому танковому полку для усиления их батальонов, а обе тяжелые оставить в распоряжении дивизионного командования. Боевые группы находились иногда так далеко друг от друга, что приходилось выделять и тяжелые батареи для временного непосредственного взаимодействия с конкретным командиром боевой группы. Следовательно, артиллерийские позиции примыкали к пехотным, чтобы обеспечить эффективную связь и противотанковую оборону. Кроме того, на линию фронта направлялись группы противовоздушной обороны, чтобы действовать там совместно с боевыми группами в наземном бою. Таким образом, командиры боевых групп обладали высокой степенью независимости в использовании своей пехоты, приданной им артиллерии и подразделений ПВО. Командование дивизии стремилось поддерживать управление ходом боя путем создания резервов независимо от войск на передовой, осуществляя быструю перегруппировку имеющихся сил и прямое управление танковыми группами.

Мы по возможности избегали придавать танки и штурмовые орудия боевым группам. Средние и легкие противотанковые орудия были слишком малого калибра, чтобы действовать эффективно против танков. Тяжелые противотанковые орудия пришлось списать со счетов, потому что все их боеприпасы оказались непригодными. Только самоходные орудия оставались эффективными против танков, и их распределяли обычно между боевыми группами. Если такое орудие выходило из строя или уничтожалось, на его место приходилось посылать в бой танк. Но в основном танки, как и прежде, находились вместе в распоряжении командования дивизии. Этого принципа придерживались настолько твердо, что пехота, подвергаясь атакам танков противника, зачастую оказывалась без средств противотанковой обороны, в то время как немецкие танки оставались сосредоточенными в полной готовности к ударам в нужном месте и на нужном направлении.

Ни на одном этапе боевых действий огневая мощь моей дивизии даже отдаленно не приближалась к той, что была у противника. Только по одной этой причине приходилось держать оборону с помощью мобильных средств и в рамках, предписанных вышестоящим командованием. Ресурсов для этого оставалось все меньше и меньше из-за сократившихся возможностей ремонтировать изношенный автотранспорт, который нес большие потери от действий противника. Следовательно, из-за нехватки транспорта невозможно было выслать замену пехоте. Передвижение гусеничной техники сдерживалось обледеневшим грунтом. Штурмовые орудия в этом отношении были более мобильными. Их часто успешно использовали вместо танков, и потерь у них было очень мало. Они нуждались в командирах, хорошо знакомых с мобильной тактикой самоходных орудий.

В эти напряженные недели росло взаимопонимание между командиром дивизии и войсками. Доверие – это волшебный источник силы! Храбро сражавшиеся батальоны знали, что от них не потребуют ничего сверхчеловеческого. Если им угрожал разгром, их отводили. Наша дивизия могла позволить себе такой выход из положения. Ее успешные танковые контрудары достигли таких результатов, которых не добивались многие другие дивизии. После небольшого спада войска вновь обретали стойкость, потому что я взял за правило появляться на передовой не только во главе боевой группы, но и всякий раз, когда обстановка становилась критической.

В таких ситуациях я неизменно проводил некоторое время в батальонах, разговаривал с офицерами и другими чинами, избегая любого проявления фамильярности. Разумеется, я осознавал, насколько невелик мой вклад. Мне было нетрудно владеть собой в минуты опасности. Если в результате прорыва противника обстановка становилась угрожающей или если я оказывался под огнем, у меня хватало сил противостоять искушению вернуться на дивизионный КП и стойко держаться до завершения кризиса. Пуля одинаково может настигнуть меня как на пути обратно, так и на передовой, рассуждал я. Командир, который в спешке покидает линию фронта при малейшей опасности, быстро теряет доверие своих солдат.

В трудные минуты между старшими офицерами и солдатами возникает безмолвное взаимопонимание, которое красноречивее любых слов. Например, когда я находился в роте, понесшей особенно большие потери, и ее командир докладывал: «В роте осталось двадцать человек, моральное состояние хорошее», я обычно вызывал его подчиненных на разговор, спокойно выслушивал рассказы обо всем, что они пережили, и это смягчало напряжение, помогало рассеять страшные воспоминания.

Как только мы переправились через реку Маныч, не стало больше гложущей душу тревоги, что нас в любой момент могут отрезать от пути спасения за Дон. Для оказания помощи через Дон была переброшена одна дивизия, в то время как с юга начали прибывать первые дивизии из состава Кавказской армии.

Выходившие из боев танки представляли собой жуткое зрелище. На их броне находились стрелки, в том числе и раненые, а также тела убитых, вывозимые для погребения. На одном танке сбоку висел забитый теленок. В деревнях шли бои между нашей пехотой, укрывшейся в домах, и русскими танками, патрулировавшими деревенские улицы. Граф Кастелль, командир 63-го гренадерского полка, нашел множество целей для своего карабина, пока ему не пришлось оставить тот пункт под прикрытием темноты.

В плавильном котле поражения, казалось, рухнули все барьеры между представителями разных национальностей. Однажды, присоединившись с карабином в руках к атакующему батальону, я был удивлен, когда увидел, что в каждой группе в качестве стрелков идут по двое румын в высоких белых меховых шапках. После уничтожения их армии в Сталинграде эти солдаты нашли убежище в германских батальонах. К штабу дивизии по собственной инициативе присоединился эскадрон казаков и взял на себя защиту квартир его личного состава, высвободив тем самым наши силы для фронта. Эти казаки оказались хорошими солдатами и первоклассными конюхами. Они пользовались уважением населения, которое принимало их как соотечественников, несмотря на то что теперь они воевали на стороне врага!

Не означало ли это полный закат национализма? Вот как я рассматривал эти маленькие эпизоды. Национализм стал бичом человечества. В гитлеровской Германии он превратился в нечто особенно отталкивающее, но процветал и среди других народов, которые изобрели для него свои названия, например «шовинизм» или «джингоизм»[19].

Чем ближе мы подходили к Ростову, тем больше уставали от боев. Из ежедневных контактов со штабом корпуса я смог понять, что моя дивизия вызывает доверие. В последние дни она удерживала позиции, которые были обращены на восток и пальцеобразно глубоко вдавались в занятую противником территорию. Теперь, когда дивизию постепенно заменяли другими частями, я доложил командиру корпуса, что начал расследование трех инцидентов, связанных с оставлением населенных пунктов без приказа. Моей единственной целью было оправдать поведение командиров, которых это касалось. Однако командир корпуса решительно отверг мой план, он счел недопустимым такое расследование в дивизии, в которой все офицеры и солдаты сражались как герои дни и ночи напролет. Мой начальник оперативного отдела, ездивший в штаб корпуса для получения приказаний, рассказал мне, что находившийся там командующий 4-й танковой армией с волнением говорил о нашей дивизии.

Вечером 2 февраля 1943 года мне доложил о своем прибытии в сопровождении адъютанта, лейтенанта Линденбурга, командир 63-го гренадерского полка. Со времени первого наступления на Сталинград этот молодой лейтенант побывал поочередно полковым адъютантом, командиром батальона и командиром полка. Я вручал ему награду на церемонии, проходившей в маленьком темном помещении, – молча, потому что не нашел подходящих слов. Я подошел к нему, расстегнул изношенный мундир и надел ему на шею ленточку Рыцарского креста.