Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А сколь дадите?
– Ребяты, сколь дадите?
– Сто долларов.
– Мало, за шесть тонн сто долларов. Давайте двести. – Поморшились.
Говорю:
– Дают двести долларов.
Говорят:
– Мало. Нас троя, по сто долларов.
– Ребята, соглашайтесь за триста долларов. – Оне моршутся, не соглашаются.
– Ребята, обозлятся – всё потеряете. Не хочете – я пошёл.
– Ну ладно, – согласились.
Заплатили, вызвали транспорт чёльской, загрузили и увезли. Ребяты остались довольны, что так хорошо обошлось. Через сколь-то время приезжаю с деньгами за дробовиком, но оне даже мне его не показали, а сказали: «Мы раздумали продавать». Вот тебе и помог.
3
У тёщи: после Марфиного замужества ишо родила три сына – Тимофей, Анатолий и Алексей, а у нас Андриян, Илья, Алексей – как раз совпалось его рождение на память преподобного отца нашего Алексея человека Божия римлянина, 17 марта старого стиля. Вот его стих монастырский и мой любимый:
Я родился в граде Риме,Быстро, нежно возрастал,И отец мой АмфианийМеня нежно воспитал.
И так любила меня мати,Не могла без меня жить.Когда кончил я учиться,Меня вздумали женить.
Мне сосватали невесту,Что и сам я не хотел,Обвенчали меня браком,Сердцем сильно я скорбел.
Когда мы пришли из церкви,Пошли в спальню почивать,И я верную супругуСтал духовно убеждать.
Помолились вместе Богу,Я собрался уходить,Она плакала, просила,Где и как ей нужно жить.
Она стояла предо мноюИ смотрела мне в глаза,У неё дрожали руки,Из глаз капала слеза.
Отдал ей кольцо венчально,Сказал, чтобы не терять.Говорил, вернусь я скоро,Велел, чтобы меня ждать.
Последний раз ей поклонился,А сам вышел и пошёлПотаённою тропою,В страну чужую я ушёл.
Костюм новый променял яНищим братьям на барахло,Ходил странником скитался,Много лет в слезах прошло.
Скрылся я у всех из виду,Не могли нигде найти.Я, как блудный сын, решилсяК отцу с матерью прийти.
Когда в город Рим явился,Встал перед своим отцом,Я, как странник, попросилсяНочевать пустить в свой дом.
На меня отец взглянул, больного,И сердечно пожалел,Разрешил мне жить в конюшне,В дом входить мне не велел.
И с тех пор я жил в конюшне,В своём родительском дому,Я, его сын нищий, странник,Неизвестен был ему.
Зареклась мать после сынаИз дома не выходитьИ с моей верной супругойВ заключённой келье жить.
Видел я их ежедневно,Как грустили обо мне.Разрывалось моё сердце,Но я плакал в тишине.
Рабы меня обижалиВ доме моего отца,Обижали, обливали,Издевались без конца.
Терпел голод, терпел холодИ телесно ослабел,И в своей конюшне тёмнойЯ смертельно заболел.
Взял листок белой бумаги,Писмо отцу я написал,Я и матери с супругойО себе им извещал.
Помолился слёзно Богу,Слёг я, грешный Алексей,Предал душу в руки БогуЯ в конюшною своей.
В етот день в соборной церквиСлышал глас архиерей:«Умер в доме АмфиянаСтранник Божий Алексей.
И ты, Папа Иннокентий,Пойди его похорониИ как странника достойногоЗа упокой ты помяни».
Пришёл Папа ИннокентийРаба Божьего искать,Помолиться о нём Богу,Прах его к земле предать.
Амфиян так удивился,И не знает ничего,Что умер в доме АлексейИ лежит в конюшне у него.
Отец и мать и его супругаРассуждали не дыша:Кто же етот нищий странник?Знать, безгрешная душа.
Глядят, лежит он на соломе,В руках грамоту держал.Помолились, писмо взяли,Папа вслух его читал:
«Прости меня, отец мой милый,Я сынок твой, Алексей.Жил в дому твоём я долгоИ терпел много скорбей.
Обижали, огорчали,Издевались надо мной.Теперь лежу я умираю,Алексей, сыночек твой.
И ты, мать моя родная,В день кончины моеяЗа все слёзы и страданьяТы прости сына меня.
И ты, верная супруга,От души меня прости,И тебе Господь поможетКрест свой слёзный донести».
Амфиян стоял и слушал,Как читал Папа писмо.Как узнал про Алексея,И в глазах стало темно.
Не узнал тебя, мой милый,Смиренной жизни я твоей.Ты прости, мой сын любимый,Дорогой сын Алексей.
Мать стояла, побледнела,Сказать слова не могла,Зарыдала, завопила,Прислонилась и слегла.
А супруга молодая,Закрыв платком своё лицо,Тихим голосом вопила,В руке держав свое кольцо.
Ох, супруг мой неизменный,Что ты сделал надо мной?Говорил: «Вернусь я скоро»,Я ждала тебя душой.
Ты вернулся, не признался,Не утешил ты меня,А кольцо твоё венчальноПочернело у меня.
Я вдовою молодоюИ девицей остаюсь,И смиренною душоюВоле Божьей предаюсь.
И с горячею слезоюПоклонилась до земли,И подруги её взяли,В свою келью увели.
Тут все люди помолилисьЗа Алексея упокой,Амфиана утешали,Чтоб не падал он душой.Добрый Папа ИннокентийПогребенье отслужилИ в ограде святой церквиАлексея схоронил.
Добрый Папа ИннокентийПогребенье отслужилИ в ограде святой церквиАлексея схоронил.
После рождение Алексея в Чёеле-Чёель обратились в больницу. Врач-гинеколог угодила женьчина, Сония Алсина. Привёл Марфу, объяснил врачу Марфино здоровье всё подробно. Врач назначила снять все аналисы, взялись мы её лечить. Дома сделали настой от надсады: мёд с алоям в равных частях, в стеклянной посуде, на двадцать дней в тёмным месте. И стала Марфа пить по столовой ложке, до еды, три раза в день. Через шесть месяцев Марфа поправилась, повеселела, стал муж нужон, но огрызаться не переставала. Подбираться в дому и кулинарию не любила, а любила работать на земле, ето её любимоя занятия.
В 1984 году мы со Степаном зимой поехали в Уругвай учиться крюковому пению к тестю. Собрались Степан, Марка, Алексей и я. Начали учиться с первого гласу. Два вечера поучились, Степан взадпятки́, не захотел учиться, говорит, что трудно, Марка с Алексеям тоже не захотели. Ну, оне пошли по охотам, да по рыбалкам, да гули-погули. Мне пришлось учиться одному, за два месяца я все гласы́ прошёл. Ну, слава Богу, теперь можем спокойно молиться в Аргентине.
Собрались домой, приезжаем в Буенос-Айрес. Я решил сходить в русскую лавку книжную. Лавка была Ласкиевича, мы там иногда брали книжки. Прихожу, то́го старика нету, спрашиваю:
– А где тот старик, что нас обслуживал?
Парень отвечает:
– Уже как два года умер.
– Большоя вам сожаление. – Спрашиваю: – Вы с России всё ишо привозите русские книги?
Он говорит:
– Нет, нет спросу, и мы вон выставили всю отцовскую библиётеку. Хошь, бери вон лестницу и смотри, что тебе нужно.
Беру лестницу и на верхных полках проверяю; что интересно, то откладываю. Смотрю, «Протоколы сионских мудрецов». «Ого!» – меня прокололо. Забрал все книги – их было тринадцать штук, – подхожу к прилавку, сын пустил их по низкой цене, даже не взглянул. Ну, я с радостью домой.
Приезжаю домой, читаю ету книгу, перечитываю ишо на два раза́, и у меня мурашики по спине забегали. То, что написано в трёхтолковым Апокалипсисе о последним времени, написано в давние времена Иоанном Богословом, а тут сионские мудрецы пишут, как оне должны поступить с миром, чтобы ём завладеть. Но никто не поверит, все скажут дурак, но одно помяну: действительно мы «гои».
С тех пор стал всем интересоваться, всю информацию рассматривать и анализировать, и за двадцать пять лет, да, точно, не ошиблись, ето опишем дальше.
4
Моя крёстна, мамина сестра Марья, – её нихто взамуж не брал, её прозвище было Царь-баба, все её боялись. Но взамуж она хотела, и как выйти? В то время приехали с Китая, было две ро́вни[102]. Старши перезрелы, им как-то надо было определить свою судьбу. Оне выпивали. Ну вот, моя хрёснушка хотела выйти замуж, ну как? Выбрала телёнка, напоила, переспали, после то́го стали любоваться[103], она забеременела и приказала её брать, а нет – пострашала: в то время за ето власти брались крепко. И хто попал в ету ловушку – ето Анфилофьев Евгений Титович, парень безответный и добрый (их восемь братьяв и две сестры). Бедняге некуда было деваться, пришлось брать, родители были против, и оне сбежались, тайно убежали в Буенос-Айрес. Когда она принесла сына, приехали, но родители их не приняли. Оне стали жить с бабой Евдокеяй, вскоре их свенчали. Дитя окрестили, назвали Борисом, я стал крёстным, а Степанида крёстной, мы с ними водились. Оне пошли по арендам, обои работяги, у них сразу пошло хорошо, он коммерсант, чё вырастит, сам торгует, везёт туда, где нету. Потом рождается дочь, крестили, назвали Анна, тоже моя крестница.
