Проклятый горн - Алексей Пехов

– Смотрю, меня окружают сплошные знатоки восточной культуры, – сказал я ему.

Оно никак не отреагировало, слишком занятое тем, что от слов перешло к рисунку, и по его наметкам я понял, что это будет человеческий череп.

Проходя по коридору, я глянул в окно и увидел двух тигров, лежащих на дорожке, ведущей к воротам.

Кухня с большой погасшей печью, двумя рядами столов, шкафами посуды и деревянными сундуками вдоль стен оказалась холодной и совершенно неуютной. Три кладовых располагались сразу за ней. Здесь лежали мешки с мукой, зерном, крупой. Круги сыра, уложенные друг на друга, достигали потолка. Масло и киснущее молоко. Копченая и соленая рыба, куриные яйца, стеллажи с овощами и целых два комода, набитых приторными сладостями из Сарона. Колбасу, козьи ноги, говяжьи копченые ребра и сосиски всех видов и размеров я нашел в последнем помещении. Здесь же был спуск в ледник, где на крюках висело несколько свежих свиных и бараньих туш. Это было то, что я искал.

Я провозился на кухне, наверное, минут десять, а когда шел обратно, вновь бросил взгляд в окно и остановился в задумчивости. Тигры все также лежали на дорожке, в тех же самых позах. За все время, что я их не видел, ничего не изменилось. Они не пошевелились, даже хвосты были в том же положении, что и раньше.

– Забери вас тьма… – прошептал я, ни к кому, собственно говоря, не обращаясь.

То, что я принял за густые тени на земле, оказалось лужами темной крови. Огромные кошки были мертвы.

Ситуацию я оценил быстро. Тот, кто убил их из арбалета, наверняка уже проник в дом. А значит, Карл и Альберт в опасности. Я не знал, успею до них добраться или нет. Для опытного человека десять минут – долгий срок. Достаточный, чтобы завершить дело и убраться подальше.

Фонарь я оставил, дальше двигаясь в потемках и в первую очередь полагаясь на слух. Прошел мимо комнаты с художествами Пугала. Одушевленного и след простыл. Вот уж кто у нас чувствует смерть загодя, но не утруждается предупредить о ее приходе других.

Я заглянул в одну из комнат, которую запомнил еще на пути к кухне. На стене висела кривая двуручная сабля с широченным лезвием. Я избавился от золоченных, украшенных яшмой и сердоликом ножен, бросил их на пол и, положив изогнутый клинок на плечо, поспешил к лестнице.

– А с этими что? – внезапно раздался голос с противоположной стороны коридора.

– Дьявол с ними! – отозвался другой, более грубый. – Дело сделано. Уходим.

Я быстро вернулся назад, надеясь, что они не услышали шагов. Ниша за старыми напольными часами как раз подходила для того, чтобы в ней можно было спрятаться.

Не скрываясь, двое спустились по лестнице – темные фигуры в плащах. У одного был взведенный арбалет, так что я не стал их останавливать. Дал возможность выйти из дома, выждал минуту и поспешил наверх.

Хагжита я нашел там же, где и видел его в последний раз. Он сидел, привалившись к стене и вытаращившись на меня мертвыми, темными глазами. Рот приоткрыт, на груди, в области сердца, рана, нанесенная четырехгранным клинком, по всей видимости большим стилетом. Кровь из дыры продолжала течь по груди на живот, а с него на ковер.

Я услышал шорох за спиной, развернулся, вскидывая тяжеленную саблю, но это было всего лишь Пугало.

– Газир за ним все-таки прилетел, – сказал я ему. – Я слышал, что иногда маковый туман дает некоторым пророческий дар. Быть может, он действительно видел свою смерть?

Пугало было задумчивым и смотрело в окно, на тонкий серп месяца, куда, возможно, отправилась душа владельца дома.

– Карл! – крикнул я, не видя причин скрываться. – Альберт!

В косяке торчал арбалетный болт, и я крикнул снова:

– Это Людвиг! Они ушли.

Послышался звук отодвигаемой мебели, ругань. Дверь приоткрылась.

– Чертовски дрянной день, Людвиг. Давно у меня не было столь плохого настроения. Толстяк мертв?

– Да.

– Плохо! – Карл вышел в коридор. – Они появились как черти из чулана. Я едва успел сгрести Альберта в охапку и убраться. Хагжита унести не получилось бы при всем желании.

– Верю.

Альберт выглядел взъерошенным, точно воробей:

– Не будь у них арбалета, мы бы не отступили.

– Отступили! – отрезал Карл. – Я хоть тебя и учу, но все еще не готов выставить против опытных бойцов. Их четверо, нас двое. Расклад не в нашу пользу.

Пугало откровенно веселилось и едва ли не хихикало, глядя на мою вытянувшуюся рожу. Проклятье! Я слышал разговор убийц, но они говорили не о моих товарищах, а о своих подельниках!

– Я ошибся, – быстро сказал я. – По крайней мере двое – еще в доме.

– Уверен? – прищурился Карл.

– Посмотри на Пугало, – предложил я. – Арбалетчик и еще один ушли через дверь. Вторая пара или пошла другим путем, или продолжает оставаться где-то здесь. Вас выкуривать они не стали, считают, что вы не представляете опасности, раз так быстро ретировались. И, возможно, задержались просто для того, чтобы поживиться тем, что плохо лежит.

– И что теперь? – спросил Альберт. – Разойдемся и поищем в комнатах?

– Черта с два мы будем разделяться, – отмел Карл предложение Альберта. – Идем наверх. Здесь их точно нет.

Круглый зеркальный зал встретил нас громким криком – орал огромный ярко-красный попугай, сидевший в клетке. Звук, который он издавал, напоминал скрежетание какого-то жука, правда в десять раз визгливее.

– Эй! Что ты делаешь? – спросил Карл, когда Альберт распахнул дверцу птичьей темницы.

– Ему дохнуть, что ли? Пусть летит.

– Очень сердобольно, – пробормотал страж. – Мало в Арденау тигров, теперь еще и попугаи пожаловали. Половина города сочтет, что наступил конец света, раз по небу летают алые курицы.

Они напали на нас с двух сторон, выскочив из разных комнат. Убийца швырнул в Альберта фонарь, тот уклонился, стекло разбилось, и масло, попавшее на стену и ковер, вспыхнуло неожиданно ярко, отрезав парня от нас и оставив наедине с убийцами. Карл с ревом прыгнул сквозь пламя, и я отстал от него лишь на секунду, но все уже изменилось.

Один из забравшихся в дом хагжита лежал на полу, тихо скуля и зажимая руками рану на боку, другой, увидев, что остался в меньшинстве, дунул прочь, точно заяц.

– Выбей все, что сможешь! – сказал я Карлу, кивнув на раненого, и бросился за беглецом.

Нагнал я его на лестнице, между вторым и первым этажом, даже не успев запыхаться. Он развернулся, замахиваясь. Я парировал саблей, пнул ногой в живот, так что противник кубарем пролетел пять оставшихся ступенек.

Совсем еще молодой ньюгортец, с красным от ярости лицом, и не думал сдаваться. Оказавшись на ногах, провел сокрушительную атаку, шагая вперед скупо, размеренно, как опытный вояка. Его шаг, удар, мой отшаг и парирование.

Клинок противника был куда более юрким и быстрым, чем восточная сабля, предназначенная совсем не для того, чтобы отбивать прямые уколы, которые так и норовили зацепить мои ноги или низ живота.

Мне приходилось осторожничать, так как противник требовался нам живым, для ответов. Пугало село на перила и с довольным волчьим оскалом наблюдало за тем, как я деликатничаю. Ему было страшно весело оттого, что я пытаюсь сохранить жизнь наемного убийцы, а моя тем временем подвергается серьезной опасности.

Я зашипел, когда кончик клинка рассек рубашку и оставил болезненную царапину на моей груди, и, разозленный, ударил вперед. Тяжелый клинок, точно подхваченный ветром, по инерции повел меня за собой, с ревом, как во время лесного пожара, потревожив воздух. Я едва не потерял равновесие, стараясь удержать его в ладонях, сам не заметив, как оказался в шести шагах от того места, где стоял.

Понимая, что мой левый бок теперь открыт и так и просится на укол, развернулся, меняя стойку на оборонительную, но атаки не последовало. Ньюгортец секунду смотрел на меня, затем изо рта у него хлынула кровь, и он, при всем моем глубочайшем изумлении, развалился на две половинки.

Я, все еще ошарашенный случившимся, уставился на восточную железяку, которой сражался, отдавая себе отчет, что не почувствовал сопротивления ни плоти, ни костей. Затем, озаренный догадкой, повернулся к Пугалу:

– Твои шутки?!

Оно оскорблено выпрямилось, бросив на меня взгляд, который обычно доставался Проповеднику, когда тот начинал ныть про любовь к ближнему своему, добро и обязательные удары по щекам. То есть – максимальное количество презрения, смешанное с сожалением, что исправит меня лишь могила.

– Возможно, ты умеешь задавать вопросы мертвым?

Оно развело руками. Пугало умело писать на стенах непристойности, совершать глупости, быть загадочным и зловещим. Но возвращать души, отправившиеся на божий суд, в располовиненные тела не входило в его таланты.

– Ну, тогда, будь добр, оставь злые шутки. Даже если кто-то, по твоему мнению, их заслуживает. Он умер очень не вовремя.

Оно обдумало мои слова, покладисто кивнуло. Я, сдерживая злость, отбросил хагжистскую саблю в сторону и вернулся к своим товарищам.