Пристрелите загнанную лошадь - Оксана Обухова

В коммуналке густо и вкусно пахло настоящим украинским борщом. Из комнат Сухомятко несся густой, не хуже борща, бас хозяина и визгливое попискивание его довольной хозяйственным сыном матушки. Татьяна неслась из кухни по коридору с блюдом пампушек.

— Возьми одну, — предложила на ходу и побежала дальше.

Вкуснейшая, теплая пампушка оцарапала горло, я чуть не подавилась и, кашляя, долго возилась с замком. Он почему-то капризничал и выплевывал ключ. Я повернула его бородкой вверх и, наконец, попала в комнату.

И сразу уловила запах Кирилла.

Как собака ищейка, присела на корточки, втянула ноздрями воздух. Запах французской туалетной воды стал насыщенней, — я не ошиблась, где-то осталось что-то из вещей Кирилла.

Обшарив комнату снизу доверху, я нашла за диваном белое шелковое кашне с золотистой полоской и следами глины. Смяла его в комок, сжала в кулаке и ползком добралась до дивана.

Мне никуда от этого не деться. Все было, все правда, все продолжает развиваться. Кашне Кирилла я покажу его брату. Ноутбук нельзя извлекать из трубы, портмоне, из непонятной щепетильности, я оставила мертвому хозяину и только сейчас подумала о том, что будет, если тело найдут бомжи и ограбят до нитки? Кашне послужит последним доказательством. Кашне и запах.

Упорно, словно это сейчас было самым важным, я заставила себя встать и разобрать банные принадлежности. Развесила полотенца на радиаторе, убрала в шкафчик шампуни и кремы, сбросила грязное белье в корзину. Села и стала ждать.

Назар сказал, он знает, что разговаривает с Софьей Ивановой. Из этого следует, что прежде чем звонить, он пробил номер телефона по базе данных. И чем он занимается сейчас? Узнает что-то новое о некой девице, представившейся другом его брата?

Надеюсь, ничего гадкого он не выяснит, так как ничего гадкого в прошлой жизни я не совершала, а последние события еще не имеют протоколов. Кстати сказать, до столкновения с семейством Туполевых, я прожила без протоколов и не плохо. Сейчас мне казалось, что прошлая жизнь была прекрасной — волшебным праздником пусть даже в одиночестве и субмарине из яичной скорлупы. С кем угодно готова поменяться (из мест лишения свободы, из хосписа и с кладбища, прошу не беспокоить).

По квартире гуляли запахи субботних обедов: Кунцевичи жарили котлеты, Мария Германовна варила куриный супчик, Мишаня Коновалов пек в духовке картофель. Есть хотелось до обморока. Если сосредоточиться и вспомнить, когда я последний раз ела (водку и чифир за еду можно не считать), то получается сутки назад. Холодильник ломился от запасов купленных на деньги Кирилла, нарезки заветривались, сыр подсыхал, но я никак не могла себя заставить к ним прикоснуться. Сидела в одной позе, нюхала обеденные запахи и сглатывала тягучую слюну. Я впала в ступор и даже сауна забылась.

Надо чем-то себя занять, подумала и встала.

Постояла, постояла и снова села. Я чистая словно обмытый покойник и такая же холодная. Кровь стыла в жилах, ожидание становилось совершенно невыносимым, если не заставить себя выпить хотя бы чаю, мозг и нервы сожрут последние резервы, и к беседе с Туполевым я подойду отупевшей от голода курицей.

Тройной чифир из «Липтона» наполнил жизнь смыслом и желудок кипятком. Я включила телевизор и попыталась сосредоточиться на картинках из реальной жизни — на экране какой-то журналист жаловался, что его побили прихвостни Лукашенко. Мне бы его проблемы. Милая девица показывала на красное пятно антициклона. Погода обещала вести себя достойно.

Пятнадцать минут пятого ожил и завибрировал мобильный телефон. Я схватила трубку после первого гудка и тут же представилась:

— Софья Иванова слушает.

— Пожалуйста, слушайте, — сказал незнакомый и монотонный голос молодого мужчины, — пожалуйста, внимательно. — На этом вежливости закончились и голос отправился командовать: — Сейчас вы выйдете из дома, пройдете до остановки трамвая и сядете на пятый номер. Езжайте на станцию «Речной вокзал». Там вы выйдете и пойдете по направлению к порту. Вас будут ждать у билетных касс.

— Они закрыты, — напомнила я, так как сезон речных трамваев еще не наступил.

— Вас будут ждать, — сухо повторил голос, и в трубке запищали гудки отбоя.

Ну, вот и все. Меня ждут.

Я достала из шкафа самый приличный костюм, приятного асфальтового цвета, одела короткую шубку из стриженого бобра и, повязывая на голову лиловый шарф, подумала — белье отменно чистое и приличное, персоналу городского морга будет приятно со мной работать.

Попавшийся в коридоре Коновалов, одобрительно цыкнул языком и показал большой палец:

— Хороша ты Сонька, ох, и хороша.

Фамильярное «Сонька» я ему простила. Я вообще была настроена прощаться и прощать.

— Всего хорошего Михаил Иванович, — улыбнулась и вышла под яркое весеннее небо.

Воробьи прыгали по подсыхающим дорожкам, каблуки почти не касались грязи, я шагала к самолично выпиленным амбразурам и несла невесомый крест из шелкового кашне.

В трамвае я улыбнулась контролеру и, не дожидаясь напоминания, оплатила проезд. Протянула десятку и сказала:

— Сдачи не надо. Дайте счастливый билетик.

— Кончилось счастье, — попадая в унисон, сказал контролер и протянул билетик с цифрами 666742. Символично.

Дома я тряслась и задыхалась от страха, но когда наступила пора действовать и сражаться, я почувствовала такое облегчение и легкость, словно знала — все, наконец, закончиться. Плохо ли, хорошо ли, главное кончиться. Я перестану разгребать чужие конюшни и начну жить собственной жизнью. Или не начну. А это грустно.

На остановке «Речной вокзал» две бабульки торговали тюльпанами. Какое-то безумное веселье едва не заставило меня купить букетик. Остановила только шальная мысль — цветов должно быть четное количество, следует продолжить символическую магию чисел. Три шестерки на билете и четыре тюльпана мне на могилу.

Кто такой Назар Туполев? Сумасшедший параноик? Обезумевший от горя брат или трезвый делец? Кого я встречу у билетных касс — мстителя или защитника, что менее вероятно? Смогу ли я убедить его в своей невиновности или лучше, пока не поздно, дать дёру?

Каблуки цокали по асфальту, прохожие улыбались мне и весеннему солнцу. Благодать господня, умирать не хочется…

Рядом с бордюром тротуара затормозил огромный черный вседорожник, из него, на ходу выпрыгнули два крепких мужика и, ни слова ни говоря, запихнули меня в салон на заднее сиденье. Только бобровая шубка жалобно треснула где-то по шву.

Зажатая между двумя суровыми мужиками, я не пищала возмущенно, не задавала глупых вопросов, а сидела тихой мышкой, отчаянно боялась и обвыкала. Толи еще будет. Приговоренный снайпером к смерти магнат обязан соблюдать строжайшую конспирацию. Только бестолковая курица вроде меня могла решить, что Назар Туполев будет торчать у билетных касс, пока я до них дотопаю. Магнат на нелегальном положении решил проблему кардинально просто — дал команду, Соньку в автомобиль запихнули, как тюк с соломой, и шустро повезли. Вопрос куда?

Честно говоря, я бы не очень удивилась, если в Москву с завязанными глазами и кляпом. Но суровые парни сидели воспитанно, не ерзали и рук не распускали. Мощная складка на шее водителя двигалась, бритый затылок крутился и вращался, глаза перескакивали с одного зеркальца на другое.

«Проверяется», — догадалась я, и чуть было самостоятельно не предложила завязать мне глаза. На сколько я знала из детективов, у мафиози и крутых бизнесменов-параноиков бытует правило — молчат только мертвые. Так что, не завязанные глаза отвратительные знак. Обратно могут и не отвезти.

— А-а-а, — начала я, но парень слева так скосил глаза, что я почла за благо заткнуться. Еще стукнет.

Машина крутилась по центру (я даже обиделась — могли бы и не тащить меня на Речной вокзал, а забрать на перекрестке у дома), петляла переулками и надменно нарушала правила у светофоров. Возле областной поликлиники вседорожник заехал в больничный двор, и парни знаками попросили меня выйти.

Мизансцена напоминала кадр из вестерна или гангстерского боевика: на пустынной асфальтированной площадке за больницей стояли два огромных черных автомобиля. Машины почти соприкасались бамперами, образуя тупой угол, под защитой стальных боков, как переселенцы на диком западе в каре из повозок, — вот-вот с визгом появится племя враждебных ирокезов, — или бутлегеры в ожидании конкурентов, стоили четыре мужчины. Все в темных костюмах, хороших ботинках и белых рубашках. Все четверо из доверенной свиты сумасшедшего олигарха.

Парень, сидевший рядом, помог мне выбраться из машины вежливо, но равнодушно. Свита обменялась молчаливыми кивками стриженых голов, и меня подвели к парню, вооруженному длинной палкой с матерчатым набалдашником. Парень знаком попросил меня расставить руки и ноги в стороны, и быстро, но внимательно обвел набалдашником контуры тела.