Созвездие Овна, или Смерть в сто карат - Диана Кирсанова

У Ивана оказалась редкая группа крови: четвертая с отрицательным резусом, ее еще называют «королевской», – Алке об этом рассказывали в училище: люди с «четвертой-отрицательной» могут сдавать свою кровь многим, но им самим подходит только такая же. И начинающая медичка Хлебникова тогда очень гордилась, что, как оказалось, в ее жилах текла та самая «королевская» кровь!

– В общем, вот такое совпадение. Как в романе. Я сходила в нашу больницу и сдала кровь для Вани, а он посчитал себя по гроб жизни мне обязанным и, выздоровев, пришел благодарить. Потом опять пришел… И опять. Я подумала: чего мне еще ждать, господи? Знаете, как у нас говорят: лишь бы непьющий да работящий. В тридцать лет тоже… особенно выбирать не приходится.

Так они и поженились. Пашка мачеху принял сразу, окружающие посчитали это обстоятельство хорошим знаком. Алка оставила дом сестры, в котором жила все это время, и переехала к мужу.

– И тут… – покачнувшись, женщина привстала со своего табурета и нелепо взмахнула руками, – и тут началось! Какая-то чертовщина!

Если стоявшая сейчас передо мной на нетвердых ногах зеленоглазая русалка не врала и не бредила, то кое-что из ее рассказа действительно нельзя было назвать иначе чем чертовщиной. Сначала «молодухе», как называли Алку разбитные соседки, казалось, что над нею просто кто-то подшучивает. Потом…

– Шуточки! – почти кричала Алла. – Шуточки! Никакие это не шуточки, а просто меня нарочно сводят с ума! Представляешь: ночью под окнами ходит некто в белой хламиде и завывает!

Когда я наконец разобрала, в чем дело, то лишь оторопело захлопала глазами: оказывается, все лето по ночам под открытыми окнами комнаты, где спали Алка с мужем, появлялось Белое привидение!

Призрак приходил только к Алле: Иван спал как убитый, а наутро лишь смеялся над «бабьей дурью», уверяя, что жена просто начиталась на ночь своих любимых средневековых романов. Но Алка никогда не была истеричкой, она утверждала, что все это видела на самом деле: закутанная в бесформенное одеяние женщина с всклокоченными белыми волосами – лицо скрывалось за ними почти полностью – подходила к ее окну, протягивала мертвенно-бледную руку (в лунном свете это смотрелось действительно жутко) и шелестела негромким, но жутким голосом:

– Умри! Отдай жизнь – за жизнь… Умри!

Стоило Алке заорать (впрочем, от ее крика в доме никто не просыпался – сон у всех Нехорошевых, включая престарелую свекровь, был богатырский), как привидение исчезало. И, судя по шелесту осторожных шагов, затихавших за окном, фантом вовсе не был бестелесным существом. Иначе, как известно, он просто растворялся бы в воздухе.

Было и еще кое-что. Неизвестная рука несколько раз кровью (именно кровью, спутать ее с красной краской Алка не могла) писала на зеркале ее спальни слово «Умри!» и оставляла кровяные лужицы по всему дому. Женщина показывала надпись мужу, но Иван после короткого раздумья попросту отвесил короткую затрещину Пашке – хоть подросток и клялся со слезами на глазах, что он тут совершенно ни при чем!

И наконец, тайный Алкин недоброжелатель трижды завязывал на крюке люстры веревочную петлю. Один раз к ней была прикреплена записка все с тем же выведенным печатными буквами текстом: «Умри! Жизнь – за жизнь!»

– Это был ужас какой-то, – к концу своего рассказа Алка уже начала икать. – Ты только представь: захожу домой, поднимаю голову – и прямо перед моим лицом – виселица! И словно чье-то дыхание за спиной. Оглядываюсь – никого!

Признаться, все эти откровения я выслушивала от Алки с известной долей сомнения. Как-то это все было несерьезно, слишком утрированно, по-киношному, что ли…

– Может, и правда дети баловались? У них иногда такие игры бывают дурацкие…

– А туфли? Туфлю покойницы мне сейчас тоже дети подбросили?!

Да, это был вопрос! Чтобы снять туфлю с ноги Руфины, надо было знать, где находится тело, а это мог знать только тот, кто его и выкрал.

Я помолчала, наблюдая, как дрожащая Алка судорожно пьет воду из большой эмалированной кружки – ведро с колодезной водой стояло тут же, на небольшой приступочке.

– Слушайте, а в ночь перед тем, как умерла Руфина… вы же помните эту ночь? Тогда привидение тоже являлось?

– Да! – Женщина оторвалась от кружки и треснула ею о стол, из кружки плеснуло прямо на клеенку. – Да! Представляешь, было! Белое, в саване, с голосом…

– Говорило-то что?

– Да все то же: умри, мол, отдай жизнь… Неужели… ты думаешь, оно ошиблось? Пришло за мной, а… убило другую?

Последние слова Алка произнесла трагическим шепотом.

Не желая нагнетать обстановку, я пожала плечами:

– Почему же – «убило», если Руфина умерла от сердечного приступа?

– Да, вообще-то верно… Сердечный приступ. Я сама ей лекарство капала.

– А раньше, мне говорили, Руфина на сердце не жаловалась?

– Куда там! – Алка пьяно взмахнула рукой, едва не сбросив на пол пустые рюмки. – Вообще, крепкая была старушка. У них вся семья такая – здоровые, кони! Даже не простужаются.

– Понятно…

Внезапно Алка снова, в который раз, поднялась с места и выглянула в окно: в калитку вошел и, не торопясь, приближался к дому высокий мужчина с квадратными плечами. Женщина коротко хохотнула в ладошку, заговорщически подмигнула мне и чинно уселась на табурет, тщательно расправив на коленях воланы своего халатика. Лицо ее заметно порозовело, в глазах засверкал непонятный мне вызов. Услыхав за дверью звук шагов, она выпрямила гибкое тело навстречу шагнувшему к нам мужику:

– О! Грозный муж пришел! – в ее голосе явственно ощущались дразнящие нотки. – Здравствуй! А у нас – гости. А мы тут – выпиваем. А ты – даже не здороваешься…

– Здравствуй, здравствуй, – неторопливо произнес Иван, бегло охватывая взглядом Алку, меня и опустошенный стол с закусками. Он не спеша двумя пальцами взял за горлышко пустую бутылку, изучил этикетку, посмотрел на просвет, с легким стуком опустил ее обратно на стол. Затем все так же неспешно шагнул к Алке (она даже не шелохнулась при его приближении) и вдруг, отведя руку, быстро и крепко ударил жену прямо в лицо.

От внезапности и испуга я даже не успела вмешаться – хотя и не сомневаюсь, что в этом случае мне тоже бы навешали.

Но Алка, как оказалось, и не ждала моей помощи: резво вскочив на ноги (от удара она отлетела в угол вместе со своим табуретом), женщина, размазывая по лицу кровь, вытекавшую из разбитого носа, как кошка бросилась на мужа. Иван отбил нападение новым хуком, от которого Алкина голова мотнулась назад, кровь брызнула с новой силой, а скула на глазах расцвела лиловым кровоподтеком; ноги женщины подкосились, она рухнула прямо на пол, почти под ноги своему обидчику. Неторопливо потирая кулак, Иван остановился посреди кухни – взгляд его упал на меня, и я невольно обмерла от концентрации полыхнувшей в этом взгляде бешеной злобы.

– Пошла вон, – яростно, но негромко приказали мне.

Не отвечая, я шагнула было к порогу, но устыдилась сама себя и, отчаянно труся, склонилась все же над скрючившейся на полу Аллой.

– Я что, не ясно сказал?! Пошла вон отсюда!

– Пошел ты сам вон, – визгливым от страха голосом сказала я, невольно группируясь под удар, который вот-вот мог на меня обрушиться. – Ей плохо! Сволочь! Женщину бить – тоже мне, мужик! Я милицию позову, урод!

– Ах ты…

Я зажмурилась… но удара не последовало. Его заменил быстрый шорох, затем звук падения на пол двух тяжелых тел – кто-то ворвался в кухню и, шумно дыша, кинулся на Ивана. Я открыла один глаз: доски пола скрипели от тяжести Ивана и… Пашки. Отец и сын, как два взбесившихся борова, катались по полу; причем, как я успела заметить, Пашка норовил нанести отцу удар под дых, в то время как Иван выкручивал ему вторую руку.

Все это случилось буквально за одну минуту. Только что сидели и мирно беседовали – и вот Алка, конвульсивно всхлипывая, лежит на полу, прикрывая руками разбитое лицо, а двое ее мужчин катаются по полу, обнявшись, как сиамские близнецы, – места в кухне почти не оставалось. Надо было что-то делать, но что? Отчаявшись, я ухватила обеими руками тяжеленное ведро с водой и обрушила на дерущихся его содержимое.

Вода охолонила мужиков и веселыми ручейками побежала по полу, смешиваясь с кровью и грязью от Ваниных сапог. Фыркая и отряхиваясь, они поднялись-таки на ноги.

– Я сейчас заору «на помощь»!

– Не надо, – хрипло сказала Алка. У нее получилось «де дадо».

– Вы с ума все посходили, – голос у меня по-прежнему дрожал. – Что случилось-то?

Не отвечая мне, Алка вдруг молча ринулась прочь из дому – я еле успела отскочить от двери. Мокрая, с окровавленным лицом, в одном легком халатике, она быстро пробежала через сени, хлопнула дверью, сбежала с крыльца и скрылась за калиткой. Я кинулась за ней – но дорогу мне преградил Аргус.

Утративший в отсутствие хозяев все свое дружелюбие, пес скалил на меня белые клыки и рычал, присев на передние лапы у выхода из дома.