Созвездие Овна, или Смерть в сто карат - Диана Кирсанова

…Одноглазый связал мне руки и ноги, засунул в рот кляп из вафельного полотенца, поставил у стеклянной стены и стал расстреливать из пистолета. Пум! – первая пуля пролетела в сантиметре от моего уха, и я закрыла глаза; клак! – вторая едва не задела меня по носу; блям! – третья ударила по лбу, но голову не пробила, а почему-то скатилась на подушку.

Я открыла глаза и приподнялась, потирая лоб; рядом лежал крохотный гравийный камешек, из тех, которым были посыпаны дорожки в нашем дворе. Камешек мог прилететь только в открытую форточку, а забросить его мог только Тошка, потому что стоило мне подойти к окну, как я увидела его, стоявшего внизу у нашего «Фольксвагена» и подававшего мне руками таинственные знаки. Один знак, впрочем, читался четко: «Выходи!»

«Как только это он сумел-то, в форточку третьего этажа камнем попасть!» – ворчливо подумала я, натягивая джинсы. И окончательно обозлилась на Антона, лишившего меня законного отдыха.

– Понимаешь, – возбужденно говорил мне мой старый приятель, заводя «Фольксваген» и совершенно искренне не замечая моей кислой, изможденной трехдневным голоданием физиономии, – понимаешь, я понял! Я понял, откуда твой Одноглазый взял парик и всю другую старую одежду!

– Ну и откуда? – спросила я пасмурно. С Антоном было бесполезно выяснять отношения.

– В сарае у Алки и Ивана!

– Почему там? Почему не в хлеву у Ильи и не в погребе у, допустим, Нели?

– Да ты не спорь, ты слушай, слушай! Помнишь, Алка тебе рассказывала о своем драмкружке? А также о том, что они добились начала строительства нового клуба, а когда старый снесли, то костюмы свалили в ее сарае? А я сегодня ночью об этом вспомнил, и меня прямо как ударило! Что такое театральные костюмы? Это парики – раз, всякое старье – два, и большой выбор на все размеры – три! Значит, когда этот Одноглазый приходил в дом к Ивану и Алке, он мог переодеться именно там! Переодеться и исчезнуть! Пока его не нашли убитым в этом парике! Но тогда получается – что?

– Что?

– А то, что его настоящая одежда, та, которую он снял, может сейчас лежать в том же сарае! И самое главное – поэтому мы сейчас туда и едем! – в этой одежде могут храниться какие-то его документы, бумаги! Они нам помогут! Именно сейчас мы можем проникнуть в этот сарай незаметно, – продолжил Антошка. – Утро, Пашка в школе, взрослые на работе… Сарай, ты говорила, у них не заперт. Зайдем и посмотрим!

– А если мы ничего не найдем?

– Ну, тогда никто не узнает, что зря съездили. Все продумано!

Через полтора часа мы снова въезжали в поселок Береговой. Все так же бросив машину у стройки, торопливо пробрались к дому Ивана Нехорошева – и остановились в нерешительности: по ту сторону калитки, положив на вытянутые лапы лобастую голову, лежал Аргус. Собачьей морды с нашего места было не разглядеть, но и связываться со здоровенным кавказцем, мягко говоря, не хотелось.

Однако еще вчера живо реагирующий на каждое постороннее движение пес сегодня казался странно неподвижным. Более того, насколько я могла видеть, брюхо собаки, казалось, намокло от осенней грязи. Странно, что пес лежал в луже – не поросенок же он, в конце концов!

– Фью-ю-ю!.. – тихонько посвистел Антошка и бросил в Аргуса сухой сучок. Против ожидания, пес не только не вскинулся, но и не повернул головы, не дернул ухом.

Помедлив еще некоторое время, Тошка скрипнул калиткой и вошел во двор.

Я последовала за ним – и склонилась над мертвым Аргусом, чьи живот и лапы вымокли в его собственной крови…

Наполовину приоткрытые собачьи глаза давно остекленели. По одному из них неторопливо ползла большая сонная муха.

– Его топором убили, – прошептал Антон, указывая на валявшийся рядом колун; к окровавленному лезвию прилипли клочья палевой шерсти.

– Не смотри! – попросил меня приятель, но было поздно: перед моими глазами все поплыло, в носу защипало. Я знаю, не все меня поймут, но погибших безвинно животных мне всегда бывает жалко больше, чем людей…

Антон, не давая мне раскиснуть над телом убитой собаки, взял меня за рукав, потянул, и мы осторожно прокрались к сараю. Дверь его и в самом деле была открыта, она даже покачивалась на несильном ветру, повизгивая ржавыми петлями, зазывала нас призывно – но надо было еще убедиться, что хозяев действительно нету поблизости. Иначе мы со своим несанкционированным обыском сарая можем попасть в сложное положение!

Пришлось вернуться к дому. Моля провидение о том, чтобы мне не пришлось снова наткнуться на Ивана, который с места в карьер мог бы залепить нам по мордасам, я осторожно стукнула костяшками пальцев в окно рядом с крылечком – тишина. Наблюдавший за моими манипуляциями с явным нетерпением Тошка решительно перекинул длинные ноги сразу через все три ступеньки и с требовательным:

– Откройте, милиция! – рванул на себя входную дверь.

Она тут же подалась.

В доме никого не было. Но покинули его совсем недавно – здесь царил полнейший хаос. Гардероб и тумбочка в прихожей были бесцеремонно выпотрошены чьими-то безжалостными руками. Такая же картина царила и в обеих комнатах. Большой одежный шкаф, распахнутыми дверцами напоминавший брюхо вспоротого животного, тоскливо демонстрировал пораженным зрителям пустоту своего деревянного чрева. Столь же уныло смотрелись и вывороченные челюсти старинного комода, и вдребезги разбитый глаз трюмо.

Выброшенная из шкафов одежда вперемешку с постельным бельем и разными мелочами валялась посреди комнаты. Под нашими ногами жалобно похрустывали осколки зеркал и посуды из серванта. Большой ковер в гостиной был сдвинут к стене и наспех свернут.

Постель на одной кровати была смята и вздыбилась неряшливым комом, кое-как прикрытая вытертым и выцветшим, некогда синим клетчатым одеялом.

Антон деловито вышагивал по комнате, одергивая занавески и ощупывая одежду, вперемешку валявшуюся тут и там на плечиках. Вдруг он стремительно подошел к неубранной кровати и резко откинул одеяло. В следующую секунду я в ужасе шарахнулась в сторону и прижалась спиной к двери, зажмурившись и прикрыв ладонями уши.

На кровати, свернувшись калачиком и прижав руки к животу, лежала Алла. Одетая как для выхода, она неподвижно лежала на правом боку, и вся простыня под нею густо алела кровавыми пятнами. Женщина была мертва.

Убедившись в этом, первым вернувший себе самообладание Антон снова набросил на Аллу одеяло и повернул ко мне серьезное лицо:

– Ты ничего не трогала здесь?

– Нет…

– Уходим.

Но я вскинула голову и прислушалась:

– Сюда идут! – слух у меня все-таки был музыкальный!

Вместо того чтобы просто выйти навстречу тому, кто пересекал сейчас двор Ивана, мы в испуге заметались по дому и в конце концов спрятались за ситцевую занавеску, отделявшую горницу от второй комнаты. Неторопливые шаркающие шаги приближались; дверь снова скрипнула и приоткрылась, на миг в проеме обозначилась и вновь слилась с полумраком дома невысокая сгорбленная фигура. Мы скорее чувствовали, чем видели, как фигура сделала несколько шагов вперед и склонилась над распростертым на кровати Алкиным телом; послышалась короткая возня, а затем – негромкий, шелестящий смех, от которого я с ног до головы покрылась гусиной кожей.

– Ну, вот и все. Вот ты и умерла… – донесся до меня свистящий, полузадушенный голос. – Умерла… умерла… умерла! Отдала жизнь – за жизнь!

Фигура распрямилась и толкнула дверь.

– Умерла, умерла, – донеслось до нас уже из-за порога. – Жизнь – за жизнь!

Дверь снова закрылась.

– Жизнь за жизнь… умерла, умерла! – слышали мы удалявшееся бормотание.

Тошка уже стоял у двери, прильнув к щели:

– Не вижу никого… Ушла!

– Пошли! – вцепилась я в его руку. – Бежим отсюда!

– Да ты что?! – Тошкины очки отразили всколыхнувшееся в его глазах негодование. – Куда – бежим?! Надо дело доделать!

– Какое дело?

– Зачем мы пришли сюда, забыла?!

Я отступила на шаг:

– Тошка, ты… ты не смей! Тут же труп!! Неужели ты сейчас… обыскивать тут все будешь?

– Буду!

Я закусила губу и села на один из перевернутых боком табуретов. По-хорошему, надо бы оставить этого циника одного и отправиться к нашей машине, но я просто не смогла заставить себя пересечь в одиночку двор, по которому только что разгуливала бормотавшая ужасные слова странная личность и где в луже крови лежала мертвая собака.

Антон достал из внутреннего кармана куртки фонарик и стал обшаривать лучом окружавшее нас пространство. Пару раз метущийся свет натыкался на распростертое тело – я ойкала, Антон отводил луч и переводил его на стены и углы. У самой дальней стены мы нашли старый сундук и мешок – открыли их, оттуда пахнуло слежавшейся одеждой, мы перебрали какие-то косоворотки и выцветшие сарафаны – абсолютно ничего интересного!

– Нашел! – вдруг жарко зашептал Антошка. – Тут кольцо в полу, дверца какая-то… Ага, понятно! Это погреб! Помоги…