Неспящие - Чарли Хьюстон

Из-за этого он на миг замер перед бархатным шнуром и привратником в костюме из состаренной кожи, как из блокбастера в стиле фэнтези, и кольчуге мифического воина, который ему кивнул:

— Здорово, Парк.

Двери закрылись, отрезав песню, и Парк вернулся из воспоминания о той ночи, когда он пел для Роуз.

— Здорово, Прист.

Он протянул руку, и Прист пожал ее, принимая в ладонь предложенный пузырек с порошком экстази.

Он взял его между указательным и большим пальцами.

— То же, что раньше?

Парк покачал головой:

— Лучше.

Прист сунул пузырек в карман и снял шнур с крючка.

— Сегодня большая вечеринка. Турнир в подвале. Лучшие гладиаторы.

Парк подождал, пока двойник Приста, молодой человек такого же сложения в таком же историческом костюме, нацепит ему браслет из коричневой микрозамши, застегнет его щипцами, защелкивая тонкую медную заклепку.

— Я здесь только встречаюсь с клиентом.

Прист взмахнул у двери похожим на булаву жезлом, переключая электрический глазок.

— Надеюсь, он уже там. У нас сегодня аншлаг.

Огромная дверь распахнулась.

— Как-нибудь найдемся.

Прист протянул ему кулак:

— Оторвись как следует.

Парк в ответ стукнул по его кулаку, этот жест никогда не казался ему искренним, но он научился делать его не морщась.

— Обязательно.

Он вошел в бетонный коридор с текстурным рисунком, с рельефом под настоящий камень, устье туннеля, вырезанного в склоне горы, на стенах которого пульсировали выступающие образы из «Бездны Приливов». Пустынные ландшафты из «Увядшего Края», «Деревни Орлиное Гнездо», понтонного города, который он никогда не видел и который казался собранным из отбросов крупного морского порта XX века, и «Логова Брралварра», великого дракона-гивра, яростно восстающего на отряд искателей приключений, затмевая их своей мощью.

Эти картины — то, что в реальном времени увидят сами игроки, профессиональные геймеры, находящиеся в игре.

Лезвие гигантской секиры прорубило стену, и Парк вздрогнул, узнав ловушку из «Заводного Лабиринта». Он остановился, глядя на нее и думая, может быть, где-то краешком мелькнет Люцифра. Наблюдая за чужой игрой, у тебя всегда был шанс издалека или поблизости заметить аватарку кого-нибудь из знакомых, друга или врага.

Но там ее не было. И потом сцена исчезла, сменившись «Вакхической Пропастью», непрекращающейся оргией виртуальной плоти, которая все безумнее и безумнее продолжалась в Вихре, кольцевом городе, окружающем по краю саму Бездну.

Послышалась новая песня, которую он не знал. Песня, вибрация от которой доносилась сквозь пол и стены из противоположного конца зала, за гардеробом и кассой.

На столе кассира грудой свалены ювелирные побрякушки, пакетики и капсулы с интоксикантами, пачка подарочных карт из элитных магазинов, несколько редких монет, пара ковбойских сапог из страусиной кожи, самурайский меч, чашка с ключами от машин, все с розовой карточкой на резинке, несколько толстых пачек денег, и на полу канистра с бензином на пятнадцать галлонов.

Кассир, мужчина, сбросивший робу, которая должна была делать его похожим на писаря, и оставшийся в широченных, состаренных черных джинсах из переработанного хлопка, которые держались на широких голубых подтяжках на худых голых плечах, поглядел на Парка и выставил в его сторону толстый пластиковый пистолет.

Парк протянул запястье, кассир нацелил на него сканер и нажал на кнопку. Раздался сигнал, устройство считало информацию с крохотного серебряного чипа на браслете, переданную в ответ на запрос. Кассир посмотрел на код, высветившийся на жидкокристаллическом экранчике пластикового пистолета.

— Проходите.

Парк все равно протянул руку, незаметно передавая кассиру маленький пакетик, плотно набитый смолистыми шишками. За прошедшие месяцы, чтобы заручиться хорошим отношением, он обязательно подмазывал персонал, даже когда его пропускали в клубы бесплатно. Для дилера хорошего отношения никогда не бывает слишком много. Поскольку это часто помогает получить своевременное предупреждение о возможных неприятностях. Например, дилере-конкуренте. Недовольных клиентах. Полиции.

Пакетик исчез в кармане, и писарь негромко постучал по столу в знак благодарности, одновременно он нажал носком ботинка на выключатель в полу и открыл внутреннюю дверь.

Обстановка внутри напоминала «Вакхическую Пропасть». Чуть больше одежды на людях, чуть меньше неприкрытого секса и нет эльфов, но те же массовые пароксизмы отчаяния и страха, проявленные в безудержном разгуле. В воздухе пахло потом, ганжой, сигаретным дымом, водочным перегаром и вишневым блеском для губ. Здесь тоже были мигающие скриншоты из холла: спроецированную на потолок панораму пересекали тени, которые отбрасывали несколько подиумов, заполненных потрясающе красивыми завсегдатайками клуба, которых отобрали из толпы безработные ассистенты по подбору актеров, обменявшие свой профессиональный опыт на флаеры с бесплатной выпивкой.

Парк не работал в Денизоне. Он не обслуживал никакие клубы на регулярной основе. Приходил туда только по просьбе кого-нибудь из постоянных покупателей, которому нужно было доставить что-то конкретное. Сначала, еще до того, как всем стало ясно, с какой скоростью распространяется НСП, с какой силой ему суждено разбушеваться, он, посещая эти места, действовал с оглядкой. Он делал свой бизнес в туалетах и задних коридорах, в проулках, куда тусовщики выбегали покурить на ночной воздух. Но вскоре, когда законы против курения стали казаться не такими злыми, все стали курить внутри, и чем чаще курильщики оставались в клубах, чем их становилось больше, тем чаще и больше туда перемещались наркодилеры. Незаметная передача наркотиков еще ценилась, потому что в ней был стиль, но, с точки зрения закона, в ней не было необходимости. Тем более что никто из употребляющих их не прятался.

Оставаясь на уровне кабаре, чуть выше танцпола, Парк двигался в сторону бара. Он прошел мимо кабинок, внутри которых на черных эмалированных столешницах протянулись дорожки кокаина, где девушка в кругу друзей скупо выдавала им маленькие голубые капсулы, где пара, он и она, взламывала амилнитритовые попперсы под носом друг у друга, где бог знает сколько народу затягивалось трубками, самокрутками и косяками и где один человек вдруг тяжело опустился на скамью, чуть не упав с нее. Рука его была еще затянута резиновым жгутом, шприц еле держался в пальцах, во впадине локтя набухала капля крови. Парк хотел было остановиться, чтобы проверить у парня пульс, но, увидев, что тот открывает и закрывает глаза и облизывает губы, на которых блуждает смутная улыбка, пошел дальше.

Такие заведения были не для Парка. Роуз, когда однажды она вытащила его на «Экзотический эротический бал в честь Хеллоуина», полагая, что, может быть, он в угаре веселья распрощается со своей застенчивостью, почти сразу поняла, что совершила ужасную ошибку. Не то чтобы Парк был ханжой. Ни в коей мере. Его не оскорбляло и не стесняло буйство плоти, проявления человеческой сексуальности во всех ее вариациях, мужчины, одетые распутными монахинями, женщины, одетые в нацистскую форму; просто от всего этого ему стало ужасно грустно. В этой всеобщей атмосфере неуверенности в себе и аффектации ему было слишком легко увидеть в этих сказочных существах ежегодного маскарада жителей тесных комнатушек, которыми в большинстве своем они и были в обычной жизни. С его повышенной чувствительностью к нервным сигналам секса, тоски и отверженности, которые разносились по залу, у него вскоре появилось ощущение, как будто кто-то скреб мелкозернистой наждачной бумагой по его нервным окончаниям. При виде выражения отчаянной неловкости у него на лице, густо загримированном под зомби ее собственными руками, Роуз нашла предлог, будто бы плохо себя чувствует, и спросила, не против ли он, если они пойдут домой. Он был не против.

Пока они ехали в метро под заливом, он смотрел на их бледные отражения в темном стекле, выбеленные в пульсациях дежурных ламп, пролетавших мимо по туннелю. Роуз, одетая с особым кричащим шиком в костюм Тряпичной Энни, положила голову ему на плечо.

Он думал о том, что он дурак, что глупо воображать, будто бы ему известно, какой жизнью живут эти люди, что его неумение расслабиться и получать удовольствие не имеет никакого отношения к уверенности в себе и прямое отношение к незрелости и незащищенности. Только слабый ребенок боится на празднике. Стоит в уголке. Ни с кем не разговаривает. Проецирует свои страхи на веселящихся. Он добавил еще один пункт к списку личных слабостей. И твердо пообещал исправиться.

Однако, пока Парк пробирался по Денизону, поворачивал то в одну, то в другую сторону, вжимался в цепи, натянутые на высоте пояса, чтобы люди не попадали на танцпол, находил в толпе водоворот, в котором на миг чувствовал себя почти одиноким, он мог только смотреть на толпу и думать, что у кого-то из них дети дома без присмотра, пока родители в загуле.