Время Феофано - Давид Кизик

Вот тогда и развернул Аттила свои армии на запад, под благовидным предлогом «спасения чести женщины».

– Вот оно что! – хлопнул себя по лбу Феофилакт. – А я все никак не мог взять в толк, почему Гонория Римская искала справедливости у неведомого варвара. Теперь я понимаю, что она обратилась к Атилле как к Владыке Вселенной, надеясь на его суд.

Константин кивнул головой и продолжил рассказ:

– Вскоре, по официальной версии «разгромленный» на Каталаунской равнине Аттила, прошел по городам Северной Италии, оставляя на их месте дымящиеся руины. На подступах к Риму Аттилу поджидала депутация цезаря Запада. Они вытолкнули впереди себя отца Льва I. Римляне были готовы на все, чтобы не видеть нового погрома в своем городе. Готовы были безоговорочно признать Аттилу Владыкой Вселенной, выполнить прихоть Гонории и даже пожертвовать своим иерархом, – сказал Константин презрительно. – Отец Лев стоял коленопреклоненный на пути «злобного» гуннского войска. Он в мольбе смотрел в небо, подняв над собой равносторонний крест, который мессиане прозвали «знаком зверя». Такой же крест, какой был и на знаменах Аттилы. Ведь согласно восточным верованиям Крест, или Хач, или Ваджра – это символ оружия Верховного божества Неба, защищающий от нечисти.

Чтобы ни наговаривали на воинов из Скифии, одно неоспоримо. Все они, от вождей и до последних оборванцев, очень уважительно относятся к божьим служителям, жрецам. Каких бы верований те не придерживались. Поэтому наступающая армия остановилась перед коленопреклоненным священником. Оказывая уважение жрецу, Аттила сошел с коня и поднял отца Льва с земли. После этого вождь и патриарх уединились для беседы.

– О чем говорил папа Лев с Аттилой, никто не знает, – заметил Феофилакт. – Зато все знают, что он дал Аттиле прозвище «бич Божий».

– Не знают или не хотят об этом говорить? – Возразил Константин. – Впрочем, догадаться не трудно. Вера в единство Троицы была присуща северным варварам изначально. Не надо забывать, что и сам Аттила был скифин. Поэтому отец Лев доказал Аттиле чистоту своих убеждений и устремлений, а вождь гуннов убедился, что его руками пытались свершить неправое дело. И совсем не зря отец Лев назвал вождя гуннов стоящего на позиции защиты православия – карающим орудием Бога. В устах патриарха – высшим достоинством. На страх жидовствующим христианам!

Вот так вечный город был спасен от разорения. Ссылаясь на поддержку Аттилы и свой заслуженно возросший авторитет, отец Лев I, выдвинул идею о верховенстве римского патриарха над другими христианскими епископами. И благодаря этому он смог, наконец, навсегда заставить граждан империи отказаться от символов первых христиан: обрезания и рыбы. Обновленными символами принадлежности к христианству стали после этого омовение от Иоанна Предтечи[338] и равносторонний крест предложенный Константином Великим.

– И это было последним вмешательством извне в дела Церкви? – Спросил Феофилакт.

– Как бы ни так, – возразил Багрянородный. – Ведь Аттила «внезапно» умер. Так и не наказав провокаторов из Константинополя. А мессиане вскоре опять стали в силе. И вот почему.

В конце VII и начале VIII веков, Восточная Церковь уже владела громадными земельными богатствами, которыми владело духовенство. И это было объектом зависти цезарей Византии. – Константин[339] не спеша выпил чистой воды. Феофилакт терпеливо ожидал продолжения и базилевс не заставил себя ждать. – Как известно степные народы предпочитают молиться на открытом воздухе, считая Небо над головой божьим домом. И когда базилевс Константин V взял в жены дочь хазарского кагана Чичак[340], в крещении Ирина, то наверняка столкнулся с подобным отправлением культа.

Возможно, именно ее поведение и дало толчок к зарождению иконоборчества. В то время кто-то из мессиан невзначай напомнил цезарю, что когда-то и Моисей запретил израильтянам молиться на изваяния Быка Аписа и прочих идолов. Ведь, как истинный скифин, Моисей считал, что открытое Небо над головой – это и есть Бог.

Чем православная икона отличается от изваяния Быка? С точки зрения жидовствующих христиан – ничем. Начались жестокие гонения на православных. Императоры-иконоборцы VIII века, как известно, открыли настоящий поход против монастырей. Часть из них была закрыта, а их достояние конфисковано в казну.

К травле иконопочитателей присоединились и агаряне. Ведь среди адептов Мухаммеда было очень много жидовствующих ортодоксов. В малодоступных горах Афона искали спасения многие из преследуемых иконопочитателей. Или в других укромных местах, на задворках Вселенной. Например, у Леонидов[341] в Иверийском царстве. Или у митрополита Таны[342] в России.

– Вот, оказывается, откуда черпали силу фанатики-иконоборцы, возмущавшие покой империи, – сделал вывод патриарх. – Константин Копроним осуждал не только почитание икон, но и высказывался за запрещение почитания Богоматери и святых. От Ирины[343] до Ирины продолжался этот кошмар, – задумчиво продолжал Феофилакт. – Западное духовенство не обладало такими богатствами. Поэтому их никто так не травил, хотя они и оставались верны православию. Им никто не запрещал молиться кому на Богородицу, кому на Крест, а кому даже и на изображения овец.

– Да, конечно, – подтвердил Константин. – Опираясь на Римский экзархат[344], Ирина формально смогла восстановить иконопочитание в Византии на Вселенском соборе в Никее в 787 году. Правда, за свои услуги отец Адриан[345] потребовал от Ирины, чтобы впредь константинопольский иерарх не использовал больше титул «вселенский»[346]. Но тогда, не смотря ни на что, временно одержал верх курс на воссоединение Церкви.

И это не понравилось Карлу, которого позже прозвали Великим. Тот усмотрел в этом угрозу своим державным интересам. Недавно завоеванные герцогства на севере Италии, при поддержке подружившихся Византии и папства, могли успешно восстать против франкских завоевателей.

Не вынуждая Адриана I отречься от его решений, он собрал во Франкфурте свой собор и под своим председательством. Там Карл выступил против II Никейского собора, с чем выразили согласие и папские представители, легаты. Этим Адриану было объяснено, что дела христианского сообщества теперь вершат уже не епископы, а государи. И отец Адриан усвоил этот урок. Чтобы загладить свою вину, он вынудил Ирину формально передать титул «базилевс базилеон», на латыни – император, Карлу франкскому.

Вот тебе одна из причин, почему ты не можешь наладить диалог с папой. Прежде епископов, сначала должны договориться между собою государи! – Константин сделал паузу. – В то время Константинополь превратился из столицы христианского мира в незначительный город малоазийского царства, пределы которого были ограничены приграничными крепостями, где еще стояли гарнизоны верные Византии. А на ее территории набрали силу сектанты, которых поддерживали иконоборцы. И самые многочисленные из них – Павликиане. – Константин помолчал, потом вздохнув, продолжил: – Как это не прискорбно признавать, но только восстание наших скифских федератов послужило толчком для фактического возрождения державы.

– Ты имеешь в виду восстание Фомы Славянина[347]? – спросил патриарх.

– Именно! Начальник корпуса федератов, которых держали в Азии для обороны от агарян. Он отказался присягнуть «неправому» базилевсу, поддержавшему иконоборцев. Сначала мятеж поддержали легионы, расположенные в Малой Азии. Потом к ним примкнули жители провинций Армениак[348] и Восточного Понта[349]. Фома был провозглашен восставшими базилевсом и целый год осаждал Константинополь.

Но когда он переправился во Фракию, то был разбит правительственными войсками, взят в плен и казнен в 823 году. Но идеи восстания остались живы. Их поддерживал народ. И если идею социального равенства можно было как-то обойти, то главную из них, восстановление икон, игнорировать было никак нельзя.

– Могу представить, с какой радостью жители Анакопии[350] примкнули к восставшим, – усмехнулся Феофилакт. – Ведь поражение в битве[351] и поспешное бегство Мервана из Иверии произошло благодаря заступничеству Пресвятой Богородицы, явившей в ночь перед сражением свой нерукотворный образ – Анакопийской Божией Матери[352].

Благодарю Господа и низко кланяюсь безвестным монахам, которые в период иконоборства спасли и сохранили Влахе́рнскую икону Божией Матери[353], покровительнице Константинополя, – с чувством глубокой благодарности сказал патриарх.

– Присоединяюсь к твоим словам благодарности, – поддержал патриарха базилевс. – У иконопочитателей было немало сторонников и поэтому, как только Феодора[354] стала регентом, тут же собрала Собор[355], где и было установлено Торжество Православия[356]. На нем были осуждены жидовствующие сектанты: мессиане и павликиане.