Шелест гранаты - Александр Прищепенко

Начальник был прав: очки создавали у посторонних ложное впечатление, что они видят интеллигентного человека. Правда, эти иллюзии рассеивались, как только «интеллигент» произносил несколько фраз. Дело было не в том, что он использовал мат в качестве связок между словами, а в образах, которыми он мыслил — все это оставляло впечатление, что товарищок, расседлав коня, рассупонившись, разувшись и высморкавшись в портянки, отирает шашку которой только что «порубал белую сволочь». Кавалерийская лава, с ревом несущаяся на врага под раскрывающимися над ней белыми облачками шрапнельных[37] разрывов — вот что вставало пред мысленным взором всех, кому пришлось наблюдать стиль его руководства. Шашкин — такая фамилия подобала ему.

Рис. 3.1. Четверть века спустя. База ВВС США Эглин. Объемно- детонирующая авиабомба BLU-76B

Как и другие предприятия, институт должен был в плановом порядке сдавать металлолом. Проблем с этим не возникало, потому что на территории имелась огромная свалка. Очередь дошла и до сотен баллонов, которые были неимоверно старыми, нестандартными и настолько ржавыми, что прочитать маркировки на них не было никакой возможности. В переплавку целые баллоны не принимали, но их можно было заранее вскрыть удлиненными кумулятивными зарядами. Руководство института доверило выполнение этой задачи отделу Шашкина. Тот взялся вскрывать баллоны сам, появившись на отведенной площадке с противогазовой сумкой через плечо. По-видимому, ему нравился процесс: хлопали кумулятивные заряды и, под звуки радостного мата, баллоны распадались, напоминая разрезанные сосиски. Вдруг, после вскрытия одного из баллонов, во влажном воздухе пасмурного московского утра образовался белесый туман, начавший неторопливо растекаться, прижимаясь к земле. Интеллигент, вроде героя Олдингтона, при виде этой картины подумал бы: «Как пахуч сегодня воздух — он благоухает свежим сеном, этот острый, пряный запах — фосген[38]!».

Шашкина никак нельзя было упрекнуть в присутствии даже следов качеств, характерных для презираемой «общественной прослойки» и он действовал очень правильно, сразу натянув противогаз. Но этого было еще недостаточно: фильтр противогаза эффективен тем меньшее время, чем больше концентрация фосгена, поэтому Шашкин, как лось ломанулся через окружавший площадку подлесок. Бежать в противогазе нелегко и вскоре он упал, обливаясь потом, но уже на безопасном расстоянии. Облако проплыло по огромной территории института, концентрация отравляющего вещества в нем непрерывно снижалась и, наконец, уже значительно разбавленные пары фосгена «засосала» вентиляция одного из зданий. У нескольких сотрудников проявились легкие симптомы поражения, но все обошлось, дирекция выделила им путевки в хорошие санатории и вся история неприятного продолжения не имела…

… Для отдела был построен испытательный корпус с большой взрывной камерой, которую рассчитал опять-таки лично Шашкин. Настал день передачи корпуса и камеры в эксплуатацию, прибыла комиссия, все, кроме Шашкина вышли на улицу Глухо бухнул первый и последний испытательный взрыв. Ровно половина одноэтажного здания сложилась, как карточный домик: огромная крышка камеры была выбита взрывом и прошла по зданию, круша стены. Из целой половинки раздалось блеяние Шашкина: госпожа Удача оказалась в одной с ним части корпуса. С визгливым матом выбравшись из здания, которому учинил вивисекцию, и дрожащими руками вставив в рот папиросу, Шашкин стал рассказывать сочувствующим слушателям, с каким запасом все было рассчитано по формулам «нобля-ебля». Многие знали, что формулы Нобеля и Эбля описывают не детонацию ВВ, а горение порохов, но считали неуместным проявить свою эрудицию в столь неподходящий момент.

Шашкин был кандидатом химических наук. Начальником одной из лабораторий отдела был его однокашник. Фамилия его, вызывавшая ассоциации с каркающей птицей, звучит диссонансом в симфонии последовавших эпических событий. Трибун — вот какое имя подобало бы этому человечищу! Как Трибун, так и другие ведущие специалисты ею лаборатории, ученых степеней не имели.

Руководя испытаниями, Трибун счел своей обязанностью проводить не только технические инструктажи, но и беседы политического и патриотического содержания. Как-то, собрав всех, он «засадил»: «Наши отцы-фронтовики говорили: с этим мы пошли бы в разведку! Мы с вами тоже в разведке — научной! В ней подвергнутся испытанию на прочность воля и знания каждого из нас! Нас оторвали от мирного труда для того, чтобы создавать для нашей страны оружие, потому что по другую сторону океана точат зубы Джоны и Смиты»…

Комиссарское слово западало в души людей, жгло их не хуже того же напалма (о коем — позже), поднимая на научный подвиг. Само собой сложилось то, что много лет спустя стало обозначаться термином «фэн-клаб»: пассионарные изречения записывали, не пренебрегая и техническими перлами, например — рассказами о том, как «на первых реактивных истребителях снаряды после отстрела находили в воздухозаборниках, потому что скорость истребителей была выше скорости снарядов[39]». Однажды, возвратившись после обеда, мы обнаружили, что, пока одни жрали, в бункере парила муза — в открытой тетради для записи данных можно было прочесть накорябанное торопливой ручонкой:

Тепло на улице, дети гуляют,О жизненном счастье их мамы мечтают,Мы в зорком строю охраняем их сон…

Как и положено, поэтические строки рождались в муках — далее шло много зачеркиваний, но тем выше был пафос священной ненависти к тем, кто покусится:

И как бы порой не мечталось о встрече,Лежит на ладонях локаторов вечерИ точен обратный отсчет…

Но у словоблудия, как и у медали — две стороны. Позже, в командировке на Кавказе, во время застолья Трибун, не имея ученой степени, изложил свое мнение о том, как такие степени присваиваются «в горах». Затем он вышел освежиться, съездил в Ригу и, притомившись, принял устойчивое горизонтальное положение. По окончании банкета, Светило местной науки наткнулось на препятствие, загораживавшее проход, охладило пыл младшего научного сотрудника, пытавшегося его устранить («Нэ нада, чэловэк доволен, отдыхает, зачэм мэшаешь?») и перешагнуло через тело. Развившаяся неприязнь была взаимной, особенно после того, как Трибун был «схвачен» в процессе демонтажа унитаза в туалете возглавляемого Светилом института. Взять в руки гаечный ключ гостя вынудили угрозы администрации гостиницы: находясь «под газом», он упал в туалете, вдребезги разбив головой унитаз (голова не пострадала совершенно, если не считать небольшого синяка). Для усиления эффекта, Трибун, кроме того, учинил пожар в своем номере, заснув с зажженной сигаретой…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});