Кодекс чести вампира - Светлана Сухомизская

Себастьян беспомощно замолчал. Я пыталась встретиться с ним взглядом, но не могла.

— Так, — произнесла я, еле шевеля губами. — Ты… ты меня бросаешь?

— Называй это как хочешь, — обреченно ответил он.

Он не может так поступать со мной! Внезапно меня охватило отчаяние и ярость.

— Хорошо! — прорычала я и схватила с тумбы деньги, чтобы швырнуть их ему в лицо. — В таком случае…

Я повернулась к Себастьяну, но на том месте, где он только что стоял, уже никого не было.

— Отлично, — выдохнула я, отшвыривая деньги в сторону. — Просто замечательно!

Все-таки я действительно фея. Нормальная женщина после такого разговора с любимым не сомкнула бы глаз, рыдала бы и бродила по квартире бледная, как привидение. Я же рухнула на кровать и заснула, едва коснувшись головой подушки. Правда, последним моим желанием было никогда больше не просыпаться.

Пожелание, конечно же, не сбылось. Нала сказать, последнее время никакие мои желания не сбываются. Вообще, если обдумать мое нынешнее положение, картина получается — чернее некуда.

Отпуск пропал. Личная жизнь загублена на корню. Работы больше нет — хотя, конечно, она есть, но что толку? Глупо полагать, что я вынесу такую пытку — каждый день видеть Себастьяна и знать, что я ему не нужна. Вот если бы он мне не был нужен, тогда другое дело… Словом, только одного, любого из моих теперешних жизненных обстоятельств более чем достаточно, чтобы с чистой совестью броситься в реку.

С другой стороны, утопившись, я не облегчила бы жизнь никому на свете, в том числе себе. Ведь и после смерти меня будут окружать сплошные знакомые рожи. Причем еще спасибо, если я попаду в ад — хотя бы повидаю Тигру, симпатичного демона, с которым познакомилась полгода назад и от которого давно уже что-то не было никаких известий. Неужели он в прямом смысле провалился в преисподнюю? А если окажется, что все мои грехи, которых я за свою короткую, но бестолковую жизнь наделала не так уж и мало, не в счет? И отправлюсь я прямиком на небеса, где бы они ни находились (а действительно, где? ведь не у нас же над головой, в самом деле?). И встречусь там с друзьями и знакомыми Себастьяна и Даниеля, а может, и с ними самими — ведь когда-нибудь же окончится срок их пребывания на земле и они вернутся обратно, в свои райские кущи?

— Обложили со всех сторон! — мрачно изрекла я.

Словно в подтверждение моих слов, зловеще грянул телефонный звонок. Не ожидая ничего хорошего, я сняла трубку и, заранее страдальчески сморщившись, приложила ее к уху.

И испытала странную смесь печали и облегчения, услышав голос Нади.

— Слушай, что у вас там творится, а? — как обычно, не утруждая себя приветствиями, сказала она отрывисто, словно Чапаев перед боем.

Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо этого, неожиданно для самой себя, разрыдалась в голос.

— Так, все понятно. Веселится и ликует весь народ, — глубокомысленно заметила Надя. — Ты, пожалуйста, прекращай это дело, потому что у Даниеля мобильный все-таки не волшебный и каждая твоя слезинка на вес золота получается. В двух словах расскажи, что случилось, а то я даже не знаю, на какую тему тебя успокаивать.

Давясь слезами, я выполнила ее указание. Неизвестно почему, но больше всего Надю возмутил момент с повышением оклада.

— Откупиться хочет! Ну уж нет, фигушки, у него этот номер не пройдет! Так, — внезапно она заговорила с невероятной скоростью, — слушай, Даниель из моря вылезает, поэтому я сворачиваюсь. Сегодня вечером мы приедем, и все будет в лучшем виде. Не грусти, мы им еще покажем, где раки ночуют! Хоть ты, конечно, задрыга та еще, но я на твоей стороне. Готовься, нас с тобой ждут веселенькие деньки!

Щелчок. Короткие гудки. Я положила трубку и обнаружила, что, несмотря на понятное недоумение, чувствую себя весьма приободренной.

Чтобы вновь приобретенную бодрость укрепить, требовалось найти себе какое-нибудь полезное занятие. И я нашла — вспомнив о вчерашнем удачном опыте с рубашкой Себастьяна, решила попрактиковаться в колдовстве.

Взяв старую прихватку с изображенным на ней поросенком, которую давно уже пора бы выкинуть, да все как-то рука не поднимается, я положила ее в кухонную мойку — из соображений пожарной безопасности, конечно, — и принялась сосредоточенно махать руками, мысленно приказывая прихватке сгореть.

Но прихватка осталась глуха к моим призывам. Все, что мне удалось, — это как следует вспотеть, но на прихватке это почему-то никак не отразилось.

Поразмыслив над своей неудачей, я поняла ее причину. Прихватка не вызывала у меня никаких эмоций, поэтому поджечь ее мне и не удалось. Раз так, то существовало два выхода из ситуации: разозлиться на прихватку, что теоретически возможно, но практически невыполнимо, или поискать предмет, вызывающий у меня какие-нибудь чувства и при этом желательно горючий.

У меня, конечно, имелись фотографии Себастьяна. Но даже наша последняя беседа, если кошмарную встречу в коридоре можно назвать таким нейтральным словом, не заставила меня уничтожить эти снимки. Пусть у наших отношений и нет будущего, но прошлое этим не отменяется! У меня, по крайней мере, останется хотя бы напоминание о том, как он меня любил…

Поэтому я нашла в груде бумаг на своем столе украденный в свое время у лучшей подруги снимок, на котором изображен приятель ее мужа. На приятеля я когда-то имела виды, а теперь имела зуб. А как могло быть иначе, если вместо того, чтобы потерять сон, аппетит, покой и сознание от моего обаяния, остроумия, интеллекта и — чего уж греха таить! — просто неземной красоты, он нахальнейшим образом предпочел мне какую-то мымру, не имеющую возможности похвастаться ни одним достоинством из приведенного выше списка, но зато обладающую внушительным бюстом и кулинарным талантом. Так что сожжение фотографии было с моей стороны просто милосердием, легчайшей из заслуженных приятелем подругиного мужа кар.

Сдалась я только тогда, когда от интенсивного махания у меня заболели руки. Стало понятно, что фея я никчемная, кольцо меня не слушается и с колдовством у меня дела обстоят хуже некуда. Разозлившись, я сожгла фотографию с помощью обычных спичек, а прихватку помиловала. Она, конечно, старая, но еще может послужить.

Смыв пепел от фотографии, я села на табуретку и горестно призадумалась.

Субботний день в полном расцвете стоял на дворе, и на улице светило солнышко — прощальный привет лета. Лужи почти высохли, и народ, праздно шатающийся под окнами, явно с пользой проводил выходные. Одна я проводила их без пользы и, что особенно обидно, безо всякого удовольствия.

Погрузившись в тягостные раздумья о собственной судьбе, я не сразу услышала, что телефон опять звонит.