Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин - Александр Михайлов

Узнавший об освобождении «октябрят», как называли участников тех событий в Кремле, Ельцин устроил директору ФСК форменный разнос. После таких слов президента остается один выход — отставка. Но рапорт Николая Галушко не успел дойти до Кремля, как на Лубянку привезли указ. Он был написан в очень жестких формулировках, которые были скорректированы при участии Юрия Батурина — помощника президента по национальной безопасности.

В течение нескольких дней после отставки Галушко Степашин исполнял обязанности директора ФСК. Указа о назначении не было, и потому он выполнял эти обязанности по должности первого зама. Накануне заседания Совета безопасности ему позвонил помощник президента Ильюшин и поздравил с днем рождения. После обмена любезностями Степашин спросил, кто будет представлять завтра на совещании ФСК. Тот сказал, что завтра будет ясно.

Неопределенность в очередной раз создала напряженность в руководстве конторы. Отставка Галушко никого не удивила. Еще на стадии его назначения многие были обескуражены этим решением президента. Галушко как человек старой системы с трудом приспосабливался к новым задачам и новым подходам, тем паче, что некоторые носили, мягко говоря, не очень правовой характер. Кто-кто, а Галушко знал, что отступление закона от человеческих принципов могло настигнуть посягнувших на них через годы. Пример Чаушеску, Хонеккера, Пиночета, не говоря уже о судьбах руководителей ВЧК — ОГПУ — НКВД. От великого до смешного один шаг только у французов. В России величие часто сменяется сначала уголовным делом, а потом презрением и забвением.

А зная это, он мучился, осознавая себя заложником. Заложником президента. Скорее всего, понимал это и Ельцин, сделав тогда Николая Галушко лицом переходного периода.

В принципе все привыкли к таким поворотам, но многие определяли свою дальнейшую судьбу в зависимости от того, кто будет главой Лубянки. Слухи ходили разные. Шел разговор и о том, что придет кто-то со стороны, что может возглавить службу шеф столичного управления Евгений Савостьянов. Знавшие его близко, видели в нем разумного человека. Те, кто наблюдал за ним со стороны, за два года так и не смогли смириться с его демократическими взглядами, смелостью суждений и неординарностью подходов. Впрочем, все было относительно. Даже к своим противникам он относился с сочувствием, демонстрируя приязнь и незлопамятность.

«Пострадавшие» после августа генералы из столичного управления могли в этом убедиться. Кое-кому он помог лично, несмотря на прежнюю предубежденность.

Даже его друзья по демократическим тусовкам неожиданно почувствовали в нем весьма непростого человека, с которым, несмотря на близость взглядов, сложно договориться. Его приход в качестве шефа столичной охранки не ознаменовался полной, в их понимании, победой демократии. Архивы, к которым стремились многие из них, были закрыты на несколько замков, а последовательность в доведении до логического завершения уголовных дел просто удивила. Но назначение Савостьянова, безусловно, могло сказаться на настроениях в ФСК. Многие в центральном аппарате его просто не переносили, что отражалось и на отношениях с самим столичным управлением.

Но более часто звучавшей кандидатурой была фамилия Сергея Степашина.

Утром следующего дня, как и было обещано, раздался звонок Виктора Ильюшина, который сообщил Степашину, что подписан указ о его назначении директором ФСК.

На Совете безопасности президент коротко его представил и сказал, что нужно работать более жестко и сделать выводы из недостатков предшественника. За что сняли Галушко, было понятно. Ельцин не мог простить, что тот по амнистии выпустил участников октябрьских событий из «Лефортова». После заседания Совбеза Ельцин очертил задачи, которые стоят перед службой, но говорил совершенно очевидные вещи. Пользуясь сиюминутным расположением президента, Степашин оговорил льготы, которые было бы целесообразно оставить за бывшим директором. Поморщившись, президент начертал на заранее заготовленном документе «Согласен». За прошедшие дни он несколько поостыл, реально взвесил случившееся и понял, что все выглядит несколько нелепо.

Степашин вспоминает: «Ельцин часто остывал внешне, но внутренне он все носил в себе. Для него была важна задача, а не человек. Я думаю, он очень переживал сам процесс отставок, но очень не любил сообщать кому-либо об их уходе с работы. Даже когда снимали меня, Ерина, были наши рапорты, но не он нам сказал об указе, а Ильюшин.

Также было с Грачевым, с Козыревым, Черномырдиным. Со мной и Примаковым, когда мы были руководителями правительства, было по-другому. Он очень этим тяготился. Я думаю, на него отложили отпечаток события 87-го года, когда с ним поступили по-свински. Хотя, я еще раз хочу подчеркнуть, для него главное было — цель и задача, а что касается людей в этой связи — они были чисто материалом».

Назначение Степашина новым директором Лубянка приняла спокойно. Хотя кое-кто по-прежнему относился к нему с предубеждением, кое-кто с иронией, не считая его высоким профессионалом. Да собственно он на этом и не настаивал, сразу обозначив, что для него главным было оставаться политической фигурой, которая способствует эффективной работе профессионалов, которых тогда на Лубянке было немало.

Коренные назначения уже состоялись в процессе прошедшей аттестации. Многие были сделаны еще его предшественником и, естественно, без согласования с первым замом. Кое-кто удержался благодаря связям в Кремле. Впрочем, вспоминая о своих коллегах, Степашин убежден, что с каждым из них можно было работать. Что касается симпатий и антипатий, то он их отметал, рассматривая лишь человеческие и деловые качества. До сих пор он вспоминает о своих коллегах с теплотой, как о людях сложных, но безусловных личностях, с которыми было интересно работать.

30 марта состоялось первое заседание коллегии ФСК. Обсуждалось несколько вопросов, но один привлек наибольшее внимание — защита стратегических объектов. Помимо собственно оперативного обслуживания, на ФСК были возложены и контрдиверсионные функции. Но последние годы прошли под знаком лишения органов госбезопасности силовых функций. После августа группа «А» Седьмого управления КГБ СССР была передана в ГУО (Главное управление охраны) под руководство Михаила Барсукова. Накануне октябрьских событий в МВД было передано подразделение — «Вымпел», которое специализировалось на выполнении антитеррористических и антидиверсионных задач. Бойцы «Вымпела» могли освобождать заложников не только в самолетах, поездах и автобусах. Они могли освобождать их даже на атомных электростанциях и морских судах. При этом группы поднимались на борт прямо из воды. Дельтапланеристы группы могли бесшумно и неожиданно для террористов прямо с неба опуститься на головы бандитов. Что преследовал и чем руководствовался Ельцин, передавая это подразделение в МВД, остается догадываться. Но эффект от такого решения был непредсказуем для его аналитиков. ВСЕ(!) офицеры написали рапорты об увольнении. Ельцину было не понять, что человек, поступивший на службу в КГБ, неохотно менял свою фуражку на милицейскую. Тем более в принудительном порядке.

В ФСК не осталось ни одной профессиональной структуры, способной решать такие задачи. К теме возвращения «Альфы» и «Вымпела» в альма-матер Степашин возвращался не раз. Но каждый раз получал отказ. Тогда он решить создать собственную структуру. Ее возглавил бывший командир «Вымпела» генерал Герасимов. И в нее стали вливаться оставшиеся не у дел бывшие «вымпеловцы».

Внизу шли переназначения, носившие косметический характер, а потому серьезных проблем не вызывавшие. С апреля система заработала в нормальном режиме. Хорошие заделы, имевшиеся еще со времен МБ, сразу дали результат. Несколько арестов иностранных агентов всколыхнули атмосферу вокруг конторы. Были реализованы серьезные разработки на участке борьбы с экономическими преступлениями. Впервые ЧК всерьез занялась строителями финансовых пирамид, попал в поле зрения Мавроди и его команда, по которым совместно с МВД и налоговой полицией велась очень серьезная работа.

На два месяца удалось, убеждая президента, задержать Указ об акционировании ОРТ. Степашин писал: «Потеря государственного телевидения может привести к необратимым процессам с точки зрения информационной безопасности». Были предсказаны и иные проблемы, которые могут возникнуть в связи с утратой влияния. Чекисты понимали, что нередко создание акционерных обществ носило исключительно спекулятивный характер — купить дешево, продать дорого. Тем более что элементарный расчет показывал, что только государство в состоянии без жертв и потрясений гарантировать стабильную работу такого организма, как телевидение. Расчет на прибыль от рекламы… Всем было известно, что большая прибыль от нее идет черным налом в карман многих коррумпированных чиновников, не попадая в карман государства. А потому такая ожесточенная борьба развернулась за канал. Смерть Листьева была тому подтверждением.