Разрушенное святилище - Дэн Ченслор

— Готовься, милый Копан, завтра чуть свет Ортегиан позовет тебя к себе и станет прощупывать. Наверняка ему не терпится надеть на тебя ошейник со своим именем, но тут одна за-ковыка — если предашь Фогаррида, в глазах нового Трибуна тебе невысока цена. Останешься верен старцу — стало быть, ты враг всему дворцу.

Чародей довольно улыбнулся.

— Хотел бы я посмотреть на ваш разговор. Конечно, я могу это сделать с легкостью, — ведь все заклинания, защищающие дворец, созданы мной, и в этих стенах для меня нет секретов. Да вот беда, больно уж уродлив наш карлик, не хочется лишний раз глаза портить. Потому, уж не обессудь, стану просто подслушивать. Вот и милую Корделию приглашу, — стану на нее любоваться.

Гроциус одинаково легко называл «милым» и Конана, и аквилонку, и своего Трибуна. Л судя по тому, сколько гадостей он наговорил про Ортегиаиа, — оставалось только гадать, что маг станет рассказывать о киммерийце и девушке за их спинами.

— Итак, хорда'тек! — провозгласил чародей. — Идеальная забава для тех, у кого нет ни рук, ни ног, ни всего остального…

Он печально вздохнул, и несколько сот фигурок, уже вылетевшие из своего ларца, чуть не грянули об пол.

— Но все к лучшему, — продолжал Гроциус. — К слову, я должен рассказать тебе о случившемся, — вернее, о том, как все это видится из нашего крошечного сосредоточия мерзости, который называют дворцом…

Демоны, черви, фениксы, амазонки — все выточенные из черной и белой кости, — быстро занимали места на шестиугольных клетках.

— Я дам тебе фору в пол-армии, — деловито сообщил маг. — Не стесняйся и не возражай. Для начинающего это вполне нормально.

— Нет, — покачал головой Конан. — Будем на равных.

— Мудрый выбор, — согласился Гроциус. — Если проигрывать, — так потом хоть можно будет сказать, что начинали наравне. Позору меньше.

Он снова хихикнул, и на его подбородок упало несколько капелек слюны. Заметив это, маг стер их легким заклинанием.

— Мы мало общались с тобою в прошлом, — продолжал маг, делая первый ход. — Но насколько я помню, ты мало знаешь о наших богах и нашей истории…

Люди в Хайбории верили в разных небожителей и, честно говоря, Конану никогда не было особенно интересно, чем один бог отличается от другого.

К тому же все мысли киммерийца были прикованы к доске — в отличие от мага, ему было сложно делать несколько дел одновременно, тем более, он давно не упражнялся в хорда'тек.

— В Валлардии верят во многих богов, — продолжал Гроциус.

Однако, взглянув на сосредоточенное серьезное лицо киммерийца, маг усмехнулся и продолжил.

— Не стану докучать тебе подробным рассказом о том, чем занимается каждый из них и как им всем поклоняются. Главное, что ты должен знать… Нет, этот ход сделать нельзя, видишь сфорса? Он закрывает дорогу молнии… Так вот, главное в нашей религии — Благое предопределение.

Конан играл прескверно.

То подолгу смотрит, смотрит на доску, а потом зевнет фигуру, стоявшую перед самым носом. Тронет демона — окажется, что ход, который он задумал, сделать нельзя, а передвинуть все равно надо — таковы правила.

Много раз Гроциус предлагал Конану переиграть, вернуть феникса или химеру, которых тот проморгал, заслушавшись историей про богов, — но киммериец всякий раз упорно отказывался, и с каждой терцией увязал все глубже.

Будь это архии, партия не продлилась бы слишком долго. Но даже и десять десятков фигур рано или поздно должны закончиться, и становилось ясно, что этот миг не за горами.

— Многие верят — все, что посылают нам боги, имеет свой, особый смысл. Если судьба улыбается доброму человеку, говорят — небо наградило его. Когда несчастья обрушиваются на злого, все шепчутся — это наказание. Ты уверен, что не хочешь переиграть? В этом нет ничего зазорного, даже наш Трибун нередко берет свои слова обратно, хе-хе… Ну хорошо. Нет так нет. Как тебе будет угодно.

Еще три фигуры Конана были сняты с доски и оказались в груде, лежащей рядом — довольно большой.

— Если же горе выпадает человеку добродетельному, люди и здесь найдут этому объяснение. Боги испытывают его, говорят они. Но все это пустые слова, столь же ничтожные, как попытка стареющей женщины удержать вытекающую сквозь пальцы молодость…

Конан почти дотронулся до высокого дракона, но в последний момент передумал и подвинул червя. Стоит ли говорить, что и этот ход оказался ошибкой, стоившей киммерийцу шести фигур сразу.

— Наша вера основана совсем на другой идее, — продолжал маг Гроциус. — Мы верим, что каждому из нас великий Радгуль-Йоро даруют судьбу, которая для него является самой лучшей. Заметь…

Колдун с усмешкой взглянул на Конана.

— Речь идет не о самом удачном жребии, какой только возможен в мире. Подобная идея — бред и вымысел. Ведь у всякого из нас свои таланты. Милая Корделия наверняка будет рада мускулистому, богатому и обаятельному ухажеру. Ты же, Конан, вряд ли обрадуешься, если подобный субъект станет посылать тебе гирлянды цветов. Я прав? Нет наилучшей судьбы, которая бы подходила для всех, у каждого она своя, и именно ее посылает нам Радгуль-Йоро.

Его глаза описали круг.

— Нередко человек жалуется на богов. Говоpит, что его соседям досталось больше. Хочет обменяться жребием с тем, кого совсем не знает. Но если бы удалось заглянуть в душу тем, кому все завидуют — мы поймем, что и они так же недовольны судьбой… Счастье состоит в том, чтобы понять — оно у нас уже есть. Другого никогда не будет, да и не нужно.

Его глаза изогнулись в тонкую линию, став похожи на царапину, оставленную кинжалом на камне.

— Ты думаешь — это говорит тот, у кого осталась лишь голова. Да, моя участь может показаться весьма плачевной. Я не могу позволить себе ни одно из удовольствий. Женщины? Им я способен служить разве что в роли игрушки для утех, а это вряд ли доставит мне радость.

Колдун помолчал, с сожалением взглянув на девушку.

— Вино? — продолжал Гроциус. — Лишь крошечные капли, которые тут же исчезают на языке. Изысканные кушанья? Да, я все еще чувствую вкус. Но представь, как омерзительно, когда все, пережеванное тобой, тут же вываливается наружу из отрубленной шеи. Я знаю магов, оказавшихся в том же положении, что и я. Многие из них не оказывают себе в пиршествах.

Усилием воли он пододвинул к себе разрезанную наполовину грушу и осторожно лизнул сочную мякоть.

— И правда, наше преимущество в том, что мы можем есть бесконечно, не боясь ни рези в желудке, ни лишнего жира. Но великие боги, как же отвратительно это выглядит со стороны!

Корделия тут же пояснила вслух, как именно, отчего Гроциуса слегка покоробило. По его лицу промелькнуло отражение мысли: